Одна сотая секунды (СИ)

Нет, стоп!
Я вскочила из-за стола, прошлась по комнате. Знаю, сейчас сорвусь, отмахнусь от иного звучания — тревожного, — пойду на поводу возгоревшейся алчности…
В работе с Андреем, слаженной и безукоризненной, выверенной, как механизм швейцарских часов, что-то однажды заставило меня даже не споткнуться и, тем более, не остановиться, но самой кромкой сознания уловить некий незначительный диссонанс. Я долго не обращала внимания на эту мелкую погрешность, не замечала крошечной фальши, как иные часами не замечают мелкую соринку в собственном глазу. Я даже далеко не сразу нашла тот момент, когда в ровном гудении машины нашего дуэта раздался предупредительный призрачный всхлип. Мои мысли просеивались одна за одной, направлялись ищейками по давно остывшим следам, пока совсем непритязательная мыслишка не подняла голову с зажатой в пасти картинкой прошедшего. Вот он, слепок из собственной памяти: хмурый день, отяжеленный низким скомканным небом, конфузливые тени, не решившие, стоит ли прятаться по щелям и углам, или же остаться как есть, серые и тусклые блики на журнальном столике, желание включить верхний свет, чтобы небрежно пролистнуть журнал, купленный для вялого развлечения в пути. Кричащие цвета, большей частью желтые и красные, знаменитость, снятая с неудачного ракурса и кажущаяся неизлечимо больной, мелкая заметка о смерти то ли на пятой, то ли на шестой странице, зацепившая знакомой фамилией.
Некто господин Александр Орешко, не последний человек на телевидении и признанный коллекционер картин после продолжительной болезни скончался от остановки сердца. Орешко? Ну да, пополнил базу клиентуры в свое время.
Тот день не сулил никакого озарения или выжигающего проблеска догадки. День сам по себе был слишком кашеобразен и вял, сер и уныл, чтобы что-то могло нарушиться интересными планами или животрепещущими событиями. Мне было невероятно лениво куда-то идти, что-то делать, чем-то себя загружать. Хотелось всего лишь горячего чаю с медом, теплого пледа и ни к чему не обязывающего безделья, реализованного, например, в виде медленного убивания времени при помощи социальных сетей, просмотров хлипких сериалов и прочтения дремотных рассказиков.
Орешко, значит? Бывает, все мы не вечны, чего уж тут печалиться, каждому свой срок отведен. Кто еще значился в моем списке дарителем желанной прелести? О, Гвоздицын.
Гвоздицын тоже оказался в числе отошедших в иной мир.
Совпадение?
Строй мурашек отмаршировал по моей спине, оставив под сводами черепа тоненький писк новорожденной мысли — а что, если… нет, все же маловероятно. В совпадения можно верить, можно и не верить, но в данном случае вере пока придется отойти на обочину. Кто еще пытался облапать мой зад? Иванов. Виталий Иванов, кажется, так звали того чудика. Ну да, он, с интересным именем и канонической фамилией, любитель покрутиться среди всесильных мира сего и декламировать стихи собственного сочинения. Те, кого он считал всесильными, время от времени снимали со своих ушей рифмованную лапшу, но благосклонно позволяли нуворишу потолкаться на приемах и тусовках.
Мертв. Причина смерти не указана, но что-то мне подсказало, что нить жизни бесталанного поэта оборвала не автомобильная катастрофа.
Кто следующий? Литвиненко. Признаюсь, мне этот клиент даже понравился: на фоне прочих он выглядел приятно, говорил мило, ухаживал красиво. Эдакий стареющий лев, не забывающий о своей царственности, невзирая на ломоту в пояснице и седеющую гриву. Его и звали очень органично, именно Лев. Действительно, уже не зовут, а звали… сердце не вынесло диагноза «ишемическая болезнь», тело — прогрессирующих проблем неврологического характера…
Наверное, тогда я потеряла счет всему — и времени, и событиям, и обещаниям. Вероятно, со стороны я выглядела очень спокойной, даже умиротворенной. Но это только со стороны, а в действительности же меня сотрясала такая дрожь, такие землетрясения и ураганы, такая гремучая смесь из ужаса, неверия, истерики и безжалостного осознания происходящего, что уже мое сердце едва не отказало.
В тот треклятый день, в очередной раз стряхнув пепел и не попав в пепельницу, разбив и расплескав кофе на так нравившийся мне белоснежный ковер, я набрала номер Андрея, и, преодолевая все возможное и невозможное в себе, отменила встречу. Вроде как я сослалась на плохое самочувствие, сейчас уже и не помню точно. Но, отшвырнув жегший пальцы мобильник, я принялась перерывать весь Интернет, все сайты и информационные ленты, чтобы добыть еще одну частицу, еще один фрагмент омерзительного шедевра, ненароком сотворенного моими руками.
Умер. Погиб. Оставил нас. Отошел в иной мир. Скончался. После внезапной и тяжелой болезни… Служители желтых однодневных изданий щедро одаряли меня все новыми и новыми приступами болезненного страха, вынуждавшего опустошать чашку за чашкой с крепким до слез кофе и набивать окурками крупную египетскую пепельницу.
На столе издевательски отражал свет монитора стеклянный флакончик без маркировки, уже практически полностью опустевший.
Этот препарат, по запаху и виду ничем не отличавшийся от обыкновенной воды, Андрей преподнес мне как величайшее сокровище. «Ключик», а именно так мы стали его называть, действительно оказался подарком небес, рожденным стараниями шефа, упростившим очень многое в моей деятельности: всего несколько капель практически в любой напиток, и клиент мирно засыпал. А когда просыпался, то, судя по всему, мало что помнил из прожитого за последние несколько дней. Поначалу я проявила некоторое упрямство, выразила сомнения, но в дальнейшем уже не могла себя представить без этого чудесного ключика, так легко открывающего заветные двери и так волшебно защищающего меня. Деньги, драгоценности, успех — мы лихо с Андреем оседлали реальность и с ликованием понеслись навстречу сияющим горизонтам.
Беда лишь в том, что «ключик» оказался ядом, слишком терпеливым и неторопливым, чтобы о его действии знали даже мы, владельцы.
Или Андрей просто об этом умолчал?
Я нервно металась по квартире, ставшей внезапно тесной клеткой, бросалась то к телефону, то к компьютеру, то вылетала на припорошенный снегом балкон в одном халате, то навзничь бросалась на кровать, не имея сил хоть как-то утихомирить рой встревоженных мыслей, лихорадочно скачущих в моей голове. Но неизбежно, раз за разом, мой взгляд приковывался к препарату, смертоносной разработке, в малом количестве сохранившейся на донышке безликой емкости. Я была воровкой, я была продажной, я никогда не стыдилась этого, а где-то даже и гордилась своим жизненным выбором и ювелирно отточенными навыками, но я никогда не была убийцей.
Теперь же стала, пусть и неосознанно.
Тревожно продолжала биться расчетливая жилка: если догадалась я, то догадаются ли… они? Догадаются ли прихвостни закона, сопоставят ли череду выглядевших естественно смертей с мельканием рыжеволосой соблазнительной девчонки? Ведь я потратила на все менее суток.
Меня спасало то, что мои охотничьи угодья распростерлись на большую часть материка, я могла сегодня развивать мимолетный роман в сибирском промерзшем городе, а завтра наслаждаться солнечной погодой где-нибудь в Сочи или Ялте. Много ли людей способны сопоставить смерть достаточно обеспеченного человека, например, в Перми, гибель подобного где-нибудь в Киеве и женщину, украсившую их жизнь своим присутствием примерно за шесть-восемь месяцев до трагического события? Не будь я героиней этой драмы, так не смогла бы свести все концы нитей в единую связку.
Подобные рассуждения меня несколько успокоили, хотя и не привели в чувство полного равновесия.
За окном вновь возобновил свой неловкий танец редкий просоленный снег. Скупые белые точки падали мне на лицо, на руки и медленно таяли, превращаясь в мелкие и никчемные слезы, неспособные вызвать жалость даже у самой чувствительно натуры. Уставшее небо ворочалось, пристраивало набухшие вылинявшие складки отсыревшего одеяла, но так и не находило удобного положения.