Господин Ганджубас

Каждый аспирант должен был представить на суд ученой комиссии, заседавшей в колледже Олл-Соулз, доклад на заданную тему. Мне предстояло осветить разницу во взглядах на пространство и время Исаака Ньютона и Лейбница. Ньютон считал, что твердые тела существуют в абсолютном времени и абсолютном пространстве, которые есть вездесущий божественный разум, повсеместно воспринимающий изъяны бытия. Воззрения Лейбница, во многих отношениях предшественника Эйнштейна, гораздо глубже и сложнее. Он придерживался теории, что пространство и время свободно существуют и что все тела имеют множество отображений во Вселенной. Писать об этом сложно, но я с грехом пополам довел дело до конца.
Меня заинтересовала теория доказательств: какие аргументы нужны ученым, чтобы разувериться в том, во что они верили? Парадокс возникает при рассмотрении гипотезы общей формулы «все X являются Y», например «все вороны черные», вместе с утверждениями, которые доказывают гипотезу. Для начала можно взглянуть на ворону: черная ли она? Если черная, то наблюдение в известной мере подтверждает гипотезу. Озаботься кто-нибудь обследованием нескольких тысяч ворон и окажись они все черными, эти наблюдения послужили бы дальнейшим подтверждением гипотезы. Гипотеза «все X являются Y» логически эквивалентна гипотезе «все не Y являются не X». Обе эти пропозиции: «все вороны черные» и «все не черные вещи являются не воронами» — утверждают тот же самый факт. Следовательно, наблюдения за не черными не воронами подтверждают гипотезу, что «все вороны черные», не меньше, чем она подтверждает гипотезу «все не черные объекты есть не вороны». Это приводит к логическому заключению, что такие вещи, как красные носы, белые лебеди и т. д., подкрепляют утверждение, что «все вороны черные». Конечно, все знают, что это не так.
В Баллиоле почти все подались в «революционеры». И я все больше разочаровывался в своем колледже: не с кем философствовать и курить траву; книг по истории и философии не достать. Из-за всего этого я посещал Баллиол не чаще раза в неделю. Илзе чувствовала себя несчастной из-за работы в Дидкоте. Мы оба серьезно подумывали о том, чтобы покинуть Оксфорд, как только закончатся мои занятия в аспирантуре. Степень бакалавра и доктора философии легко получить и в другом университете. Я выбрал университет Сассекса, который называли «приморским Баллиолом». Илзе пообещали место в школе при монастыре в Уортинге. Диплом я получил без особых трудностей и был уверен, что смогу продолжить академическую карьеру.
Мы с Илзе переехали в Брайтон, где нашли дешевую квартиру с видом на море, и познакомились с четой Мартин. Джонни читал антропологию в Университете Сассекса. И с ним, и с его женой Джиной у нас нашлось много общего: марихуана, ЛСД, рок-музыка, философия после восьми.
Университет Сассекса мне не понравился. К тому времени у меня сформировалось четкое представление о том, каким должен быть университет. Сассекс этим представлениям не отвечал. Аудитории различались не названиями, но номерами. Огромная библиотека больше напоминала офис, чуждый всякой романтики. В такой библиотеке не откинешься на спинку стула, размышляя о том, что именно в этих стенах великие умы рождали гениальные идеи. Моим научным руководителем был польский логик Ежи Гедимин. Он считался блестящим специалистом, но в тех областях науки, которыми никто, кроме него, не занимался. Я всегда с трудом понимал его, о чем бы ни шла речь. Он ясно дал понять, что не интересуется такой нелепостью, как теория доказательств. Я не менее ясно дал понять, что мне не интересны его нелепые навязчивые идеи. Он сказал, что в таком случае мне не стоило бросать Оксфорд. Я ответил, что он прав.
Я все еще получал стипендию Томаса и Элизабет Уильяме и на очередную выплату приобрел новую стереосистему Следующие несколько месяцев я только и делал, что слушал Led Zeppelin, Blind Faith, Jethro Tull и Black Sabbath. Я решил оставить жизнь ученого и бросил Сассекс. Учительской зарплаты Илзе нам едва хватало на еду, но я умудрился усугубить нехватку денег, покупая все больше гашиша у Грэма Плинстона, который наезжал в Брайтон провести выходные у моря и поиграть в го.
Грэм побывал в Марокко, где познакомился с Джо Ливанцем. Мать Джо была танцовщицей в Бейруте. Джо водил знакомство с Сэмом Хирауи, который работал на «Миддл Ист эйрлайнз». Кроме того, Сэм владел текстильным предприятием в Дубае, через который шли потоки контрабандного золота и серебра. Партнером Сэма в Дубае был афганец Мухаммед Дуррани. Через этих людей Грэм получал пятьдесят фунтов черного пакистанского гашиша. Впервые я задумался о том, какую, должно быть, интересную, стоящую жизнь ведут контрабандисты. Рассказывая об этих вещах, Грэм просто делился со мной, как с приятелем. Он не предлагал мне ни в чем участвовать. Для него я был просто очередным мелким дилером, продающим по паре фунтов в год, чтобы не умереть с голоду, и неспособным ни на что большее.
В Сассексе объявилась пара выпускников Оксфорда. Блестящий математик Ричард Льюис часто заходил к нам с Джонни и Джиной Мартин. Ричард происходил из относительно обеспеченной семьи, владел собственностью в Брайтоне и Лондоне, пил как сапожник, курил все, что находилось под рукой, жил высокими математическими материями и был страстным, талантливым шахматистом. Он слышал про го, но никогда не играл. Я научил его. После десяти партий он меня обставил. Как обставляет до сих пор.
Жена Ричарда, Рози, была красавица. Я глаз не мог от нее отвести. А Илзе не могла отвести глаз от Джонни. Вскоре шестеро из нас имели все основания подавать на развод, все три брака разваливались, а дочь Ричарда и Рози, Эмили, называла меня дядя Хоуи.
Позвонила жена Грэма Плинстона, Мэнди, и спросила, могу ли я как можно быстрее приехать в Лондон. Примчавшись, я застал ее в слезах, теряющей рассудок.
— Говард, Грэм исчез! Что-то не так. Я думаю, его накрыли. Ты можешь поехать и что-нибудь выяснить? Все твои расходы будут оплачены.
— А где он?
— Должен быть где-то в Германии.
— Почему ты хочешь, чтобы поехал я?
— Ты самый надежный из друзей Грэма. Никогда не сидел, и на тебя ничего нет. Ты можешь представить, что у нас за друзья. Он должен был встретиться во Франкфурте с парнем из Германии, Клаусом Беккером. Наверное, Беккер поможет найти Грэма.
— Хорошо, я поеду.
Никогда до того я не летал на самолетах и здорово волновался. Клаус сообщил мне, что в Лорраке, на швейцарско-немецкой границе, рядом с Базелем, кого-то арестовали, возможно, Грэма. Я полетел из Франкфурта в Базель на жутком «кукурузнике». То, что я не говорил по-немецки, замедляло поиски, но все же, изучив газетные подшивки в библиотеке, я нашел сообщение об аресте. Грэма взяли по пути из Женевы во Франкфурт. Под задним сиденьем и в дверных панелях его «мерседеса» обнаружили сорок пять килограммов гашиша. Теперь Грэм сидел в тюрьме.
Я взял такси до Лоррака и ходил по улицам, пока не нашел адвокатскую контору Навестив Грэма в тюрьме, адвокат согласился его защищать. Грэм ничего мне не передал.
По возвращении в Лондон я позвонил из аэропорта Мэнди и все ей рассказал. Она спросила, не мог бы я встретиться с другом Грэма и сообщить ему, как прошла поездка. Он нормальный парень, немного обеспокоен случившимся и хочет получить сведения из первых рук. Живет он в Мейфэре, на Керзон-стрит, 17. Его зовут Дуррани.
Мухаммед Дуррани был внучатым племянником бывшего короля Афганистана. Он учился в Дели, служил в полицейских военно-воздушных силах Гонконга и занимался туманными делишками повсюду на Востоке. В том числе поставкой гашиша в Европу У него был ястребиный профиль, костюм от портного с Сэвил-Роу идеальный маникюр. Он плеснул мне виски «Джонни Уокер Блек Лейбл», предложил сигаретку — «Бенсон энд Хеджез» из золотого портсигара с монограммой, щелкнул зажигалкой «Дюпон» и представил меня Сэму Хирауи, своему ливанскому партнеру.
— Спасибо, что согласился прийти, Говард, — сказал он. — У нас простой вопрос: Грэм заговорил?