Господин Ганджубас

Как первокурснику Баллиола, мне следовало приобрести ряд предметов из списка, высланного чиновниками колледжа, в том числе: чемодан, колледжский шарф, учебники и короткую мантию. Со своими преисполненными гордости родителями я провел несколько дней в Оксфорде, покупая все необходимые для учебы вещи. Мы заехали и в Баллиол, но никого там не застали, кроме придурковатого американского туриста, который, не скрывая разочарования, глазел науниверситетский парк. Я аккуратно упаковал все покупки в чемодан, отложив только шарф, чтобы покрасоваться, путешествуя автостопом по Европе.
В начале октября 1964 года началась моя студенческая жизнь в Баллиоле. Мне досталась маленькая, мрачная комнатка на первом этаже (глазей в окно кому не лень), с видом на Сент-Джайлз. Но самым ужасным был шум автомобилей за окном. Через это окно я впервые, но отнюдь не в последний раз смотрел на мир через решетку. В дверь постучался и вошел пожилой джентльмен в белом пиджаке. «Я ваш служитель Джордж», — представился он.
Меня не предупреждали о существовании служителей, и я понятия не имел, какую роль исполняет сей доброжелательный джентльмен. Моей первой мыслью было то, что он имеет какое-то отношение к спорту. Мы с Джорджем провели много времени за разговорами, и он рассказал, что в его обязанности входит застилать кровать, убирать мою комнату и мыть за мной посуду. Все это мне показалось удивительным. Я никогда не бывал в ресторане, где обслуживают официанты, не пользовался услугами носильщика, не жил в гостинице.
Перспектива обедать в столовой пугала: о чем говорить, как держаться? Вдруг кто-нибудь подумает, что я не умею держать себя за столом? Приходилось туго, я чувствовал себя не на месте, но Джулиан Пето, которого приняли в Баллиол со стипендией, всегда кидал мне спасательный круг.
Для первокурсников, желающих записаться в студенческие общества, в здании ратуши проводилась ярмарка вакансий. Мы с Джулианом отправились посмотреть, что предлагают. Нам не приглянулось ни одно из обществ, ни один клуб. Три симпатичные девушки подошли и пригласили вступить в Ассоциацию оксфордских консерваторов. Джулиан, участник Движения за ядерное разоружение и ярый социалист, воспитанный родителями-гуманистами, отпрянул в отвращении, а я заколебался под влиянием женских чар. Чтобы продолжить приятную встречу, я согласился вступить в Ассоциацию и расстался с несколькими шиллингами в обмен на эту привилегию. Мои родители, узнав позднее о сыновнем предательстве, были вне себя от ярости. Я никогда не посещал партийных собраний и никогда больше не видел тех трех красоток. Единственная выгода от этого импульсивного и глупого поступка заключалась в том, что, возможно, запись о членстве в данной организации понравилась людям, которые завербовали меня в агенты МИ-6, британской секретной службы.
Я записался в Оксфордский клуб. За несколько месяцев до того побывал на танцах в клубе Университета Суонси и полагал, что если где-то и есть место року, алкогольным возлияниям, беспорядочным половым связям и так далее, то это в клубе. Выяснилось, однако, что я выложил примерно одиннадцать фунтов за пожизненную членскую карту дискуссионного общества. Естественно, я там не бывал, но карта болталась в кошельке, пока ее не конфисковало Управление по контролю за соблюдением законов о наркотиках США в июле 1988 года.
Практические занятия по физике, обязательные для посещения, оказались непыльным делом. А на лекции я носу не казал, едва догадался, что ходить на них необязательно. Тем не менее студенты-физики должны были пропадать в Кларендонской лаборатории ради бесконечных и бессмысленных экспериментов с маятниками, лупами и резисторами. Вскоре я и на них поставил крест.
У меня было мало, а возможно, ничего общего с однокурсниками (кроме Джулиана Пето), но вражды между нами не водилось — лишь вежливое безразличие. Со временем я завел знакомых на других факультетах и обнаружил, что гуманитарии, особенно историки и философы, куда интереснее естественников. Они были инакомыслящие. Некоторые даже носили длинные волосы и джинсы.
Университетских девиц я избегал, зная, что они не будут спать ни со мной, ни с кем бы то ни было. Еще в Уэльсе я усвоил разницу между студентками и шлюшками. Девчонки, спавшие с мужчинами, бросали школу и шли работать в дешевый универмаг, на тотализатор или на завод. Я крутил любовь с иностранками, учившимися в медицинских и секретарских колледжах. Миф о том, что все англичанки — старые девы, переставал быть мифом.
В середине первого семестра семерым студентам, в том числе и мне, было предложено прочитать главе колледжа доклады о демографической проблеме. Я и не знал про такую. На подготовку давалась неделя, и я психовал. Взял из библиотеки колледжа несколько книжек и бесстыдно передрал огромные куски. Тут меня просветили, что сэр Дэвид Линдси Кейр использует чтения рефератов для того, чтобы определить, много ли первокурсник выпьет шерри. И мне полегчало.
К счастью, до чтения доклада дело не дошло. Я влил в себя море шерри и долго беседовал с сэром Дэвидом о происхождении валлийского языка и его грамматических особенностях.
При чтении докладов (а в моем случае — питье шерри) присутствовали два первокурсника, Джон Минфорд и Гамильтон Мак-Миллан. Оба сыграли важную роль в моей жизни. Минфорд тут же решил, что из меня выйдет талантливый актер, и убедил пойти в театральный кружок Баллиола. Мак-Миллан много лет спустя решил, что из меня выйдет талантливый шпион, и уговорил работать на МИ-6. Если бы не эта встреча, меня бы никогда не ранили ни свет софитов, ни внимание мировой прессы.
Минфорд соблазнил меня ролью Первого Паршивца в рождественском представлении «Спящей красавицы». Она сводилась к тому, чтобы произнести несколько непристойностей и валяться на полу, напустив на себя зловещий вид либо изображая развратного соблазнителя. Я согласился при условии, что Джулиана Пето уговорят играть роль Второго Паршивца.
Участие в театральном кружке открыло мне дорогу в труппу «Истеблишмент», состоявшую в основном из второкурсников Баллиола. В нее входили Ник Ламберт, ныне редактор «Файнэншл тайме», и Крис Паттен, будущий губернатор Гонконга. Все они были выпивохи и весельчаки. С их подачи я вступил в Общество викторианцев, выставлявшее главными требованиями поглощение залпом огромных доз портвейна, которого я никогда не пробовал, и пение викторианских песен.
На вечеринке труппы я ужасно опозорился, пытаясь изобразить Элвиса Пресли, и в результате впервые завел роман со студенткой, пленительно чарующей Линн Барбер из колледжа Святой Анны, затмившей на время девчонок из дешевого универмага.
Тем временем в спальном корпусе освободилась комната рядом с моей, куда более просторная и уютная, и я перебрался в нее. В новых апартаментах я мог принимать гораздо больше гостей. Через несколько дней после переезда ко мне зашел Джошуа Макмиллан, внук Гарольда Макмиллана 10 и приятель соседа. Он предупредил, чтобы я ждал кучу визитеров посреди ночи, особенно по выходным. Решетка на моем окне была съемной, поэтому через него выбирались на улицу. Все друзья Джошуа знали эту лазейку и намеревались пользоваться ею и впредь. Съемная решетка облегчила и мои ночные похождения, вылазки моих друзей, которые не замедлили поделиться секретом со своими друзьями. Не скажу, что мне нравилось, когда ко мне врывались в четыре утра, но, с другой стороны, так я познакомился со многими весельчаками и ветреницами.
В начале каждого нового семестра студенты сдавали экзамены за предыдущий. Чаще всего задания лежали в комнатах преподавателей физики. Заглянувший в задание до экзамена имел больше шансов на положительную оценку, но для этого требовалось незаметно пробраться в комнаты и порыться в столах. За пару дней до начала второго семестра я отправился обыскивать обитель доктора Сандарса, благо жил он на первом этаже. В три часа ночи я прокрался по пустынной территории колледжа, открыл окно и, вооружившись фонариком, влез в комнату, чтобы обшарить стол. Экзаменационных заданий в нем не было. Оставалась комната доктора Бринка. Она тоже находилась на первом этаже, но до окна было не достать. Тут меня осенило: ночной портье из Портерс-Лодж, продажная душа; у него есть полный набор запасных ключей. Я прошел через двор к себе в комнату, выбрался через окно на улицу, дошел до Портерс-Лодж и угостил портье историей про захлопнувшуюся дверь и ключ, что остался внутри. Он спросил мой номер комнаты, и я назвал ему номер комнаты доктора Бринка. Он протянул мне ключ и попросил вернуть его, как только я достану подлинник. Открыв комнату доктора Бринка, я сразу же нашел пачку заданий, взял один экземпляр и вернул ключ со второй половиной королевских чаевых признательному портье. Экзамен был сдан успешно.