Время пить Херши. Сборник рассказов
– Гм, договорились. Жду вас в лаборатории. Вас пропустят.
– Буду через двадцать минут.
Профессор, бесцельно побродив по пустынным коридорам клиники, прошел в лабораторию. Из ее окон виднелся кусок парковой аллеи, упирающейся в ворота, которые уже не закрывались. «Скорые» с воем проносились по двору, разбрызгивая мутные лужи. «Все везут. Мир, похоже, взбесился, а на дворе обычная осень. Странно, но почему у всех этих несчастных было оружие? Почти у всех. Здесь есть какая-то закономерность… Ага, вон, кажется, и этот… инженер-спаситель человечества спешит. Хитер-хитер, знал, на что напирать, как заговорил: авантюризм, вы еще не старый…».
По аллее торопливо шел человек в мокром дождевике. Он скользил по раскисшей листве и, стараясь сохранить равновесие, размахивал маленьким чемоданчиком. «Невелик чудо-прибор, – невесело усмехнулся Сизарев. – Да, батенька, дожил. Осталось вот только еще колдуна найти или к шаману на прием записаться, на камлание. Авось выручат». – Профессор уткнулся лбом в холодное стекло.
В дверь постучали.
– Пожалуйста, заходите.
Родионов был на голову выше профессора, небрит и худ. Глаза его, воспаленные и подернутые какой-то нездоровой пленкой, смотрели неотрывно на Сизарева. «Выпивает инженер, – почему-то решил профессор. – Да и полно, нормален ли он? Вот достанет сейчас из саквояжа кирпичик и тюкнет по макушке».
– Изучаете? – улыбнулся Родионов. – Начнем, Сергей Владимирович?
– Ну что ж, начнем.
Инженер щелкнул замками и достал из чемоданчика микроскоп, по форме и размеру ничем не отличающийся от обычного. На вопросительный взгляд профессора Родионов усмехнулся.
– Да-да, Сергей Владимирович, прибор не отличается от стандартного микроскопа внешне, но здесь несколько иные принципы, которые допускают увеличение несравненно большее, чем у обычных микроскопов. К тому же, прибор обладает проникающим излучением, подобным рентгеновскому. Фантастика?! Да, может быть, но фантастика реально воплощенная в этом приборе.
Родионов погладил кожух микроскопа.
– Итак, давайте-ка, профессор, материал. Вот сюда, та-а-к… Здесь два окуляра, поэтому искомое мы сможем видеть одновременно. Ткань рассечена… Увеличиваю. Видите, какой зверинец! Удивительно милые создания, а какое изящество форм! Это ведь всем известные микробы. Признайте, Сергей Владимирович, в таком увеличении вы их еще не видели?
– Допустим, Игорь Павлович, но что дальше?
– Дальше? Увеличиваю. Ну, как?
– Какие-то прожилки… Ага – это ткань, оболочка микробов. Все, исчезло. Сплошная муть.
– Подождите-подождите, профессор, увеличиваю.
– Послушайте, коллега, по-моему, это какой-то лунный ландшафт.
– Нет, Сергей Владимирович, это вполне земной ландшафт, но в отличие от того, что я видел, изучая свою, не пораженную болезнью ткань, ландшафт здесь безжизненный. Увеличиваю.
– Игорь Павлович, что это?!
– Как видите, профессор, – поверхность планеты, изрытая громадными воронками; перекореженные механизмы, по всей видимости, – военные; останки людей. Словом, – последствия глобальной войны.
– Это невероятно, чудовищно! Я не верю своим глазам! Как вы все это объясните?
– Подобное я уже наблюдал. И у меня было время подумать. Правда, изучая свою ткань, я видел живых людей, точно таких же, как мы с вами, снующие машины и белые теплоходы, города, не уступающие по красоте нашим земным. Словом, то была копия земной жизни. А сейчас перед нашими глазами, уважаемый Сергей Владимирович, – вероятная модель планеты после страшной войны. Мне кажется… нет, я уверен, что злоба и жестокость, копившиеся с момента зарождения человеческой цивилизации…
– Извините, вы считаете, что злоба и жестокость материальны?
– Да, так же, как и страдания, боль, испуг, мучившие веками людей. Все это копилось, концентрировалось в пространстве тысячи лет. Ведь люди удивительно изощренны в мучительстве себе подобных! Ничто в этом мире не исчезает бесследно. И поэтому наступил момент, когда раненая, полузадушенная злобой и отбросами промышленности субстанция, именуемая природой, решила защищаться от невиданного умного зверя, который уже окреп настолько, что посягнул на незыблемость законов мироздания. И природа не стала мудрить, создавая микробов-мутантов. Она слишком рациональна для этого. Природа просто скопировала человечество и, уменьшив его в миллионы раз, поселила в людей в качестве некоего предохранителя. И страшней заразы нельзя было придумать! Я вам не сказал еще про одно обстоятельство, которое, как ни странно, никого не насторожило. Все умершие пациенты при жизни были здоровы, но агрессивны и честолюбивы не в меру. Это я выяснил точно. И смерть их подстерегала лишь тогда, когда присущая им агрессивность формировалась в конкретный замысел, будь то убийство человека или чудовищный проект, заранее обрекающий живую субстанцию на вымирание. Последние два случая подтверждают это. Опасный вооруженный преступник, давно разыскиваемый милицией, и обычный чиновник по водным ресурсам – какая здесь связь? Я выяснил: и тот и другой принесли бы большие беды, осуществи они задуманное. Итак, моя точка зрения: при возрастании агрессивного потенциала или разработке преступного проекта исполнители-маньяки чувствуют легкое недомогание – предупреждение. Благодатная среда уже создана – злоба буквально висит в воздухе и пропитывает наши клетки. А едва замысел перейдет в конкретное его воплощение, как следуют цепная реакция и взрыв, смерть!
– Это спорно, Игорь Павлович, но близко к истине и чудовищно, чудовищно!
– Да, профессор, это спорно, и, чтобы не спорить, я сделаю сейчас вот так…
Родионов взял микроскоп и подошел к массивному сейфу с ядами.
– Игорь… – начал было Сизарев, но было поздно. Микроскоп разлетелся на куски.
Инженер тщательно потоптался на осколках и, собрав металлические части, швырнул их в открытый чемоданчик.
– Сергей Владимирович, веник бы сюда.
– Родионов, но ведь это же убийство! Это новые и новые жертвы, много жертв! В наших руках был ключ к разгадке.
– А нужна ли она, эта разгадка, доселе безмятежному, а теперь отчаявшемуся живому существу, которое мы называем Землей? Самооборона от убийцы – не убийство, Сергей Владимирович. Каждый волен защищаться, как может.
Безумная Софья
«Иж» прокатился еще несколько метров по лесной дороге и остановился, уткнувшись в обочину. В наступившей внезапной тишине открылись обычные осенние звуки. Шумел лес, и было слышно, как падают сухие листья в дрожащем на ветру осиннике. Река, кажется, была рядом. Это было видно по слабым просветам среди густолесья. Словно бледный лик пытался проглянуть сквозь ветви облетающих дубов и кленов. В сторону реки тянулась узкая тропинка, местами перевитая упавшими травами.
– Нам туда, – махнул рукой Андрей, отирая пот, струящийся из-под шлема.
– Ты бы хоть каску снял, – замечаю.
– Я бы еще противогаз напялил, дымишь как паровоз… Что с мотоциклом? На днях перебирал, карбюратор новый поставил. Должно быть все – чики-чики… А он на ходу вырубился, будто зажигание отключили.
– На месте глянем. Хоть к берегу выбраться…
Мы вытолкали мотоцикл на тропинку и, поскальзываясь на сырых листьях, покатили его к реке. Вскоре лиственный лес стал темнее и гуще, переходя в черный ельник, где стало уже темно, как поздним вечером. А реки все не было. Она словно отодвигалась от нас, хотя по нашим расчетам должна находиться рядом.
Заморосил дождь, шурша по жухлой траве. А впереди и просвета не было видно, только белесый туман стелился под елями, переползая через тропинку. Но будто бы слабый свет стал виден за этим туманом и блестящими от дождя деревьями. Определенно, это был свет, но только сумеречный и колеблющийся, не похожий на прогалину по руслу реки.
– Костер что ли запалили? – почему-то шепчет Андрей.
– Чего ты, шепотом?..
– Не знаю. Место какое-то странное. Был здесь не раз, а все по-другому.