Жизнь

Тем временем мы думаем, как избавиться от оставшегося груза. Мы им просто напичканы. В 70-е я торчал качественно – на суперчистом мерковском [3] кокаине, пушистом фармацевтическом порошке. Мы с Фредди Сесслером двинулись в сторону толчка, причем никто и не думал нас сопровождать. “Господиисусе, – словечко, с которого Фредди начинал любое предложение, – у меня карманы ломятся”. Он достает пузырек с туиналом. Его так трясет от мысли, что надо спустить это в унитаз, что пузырек на хрен падает, и куча бирюзово-красных капсул катается повсюду, а он в это время пытается смыть имеющийся кокс. Я бросаю в унитаз и траву, и гашиш, жму на ручку, это дерьмо ни хуя не смывается, травы слишком много, я жму и жму, и вдруг из-под стенки кабинки выкатываются эти капсулы. Я пытаюсь собрать все, побросать в унитаз, но не могу, потому что между мной и Фредди пустая кабинка, так что штук пятьдесят валяются без присмотра на полу посередине. “Господиисусе, Кит!” – “Спокойно, Фредди, я у себя все собрал, ты у себя все собрал?” – “Вроде да, вроде собрал”. – “Ладно, идем в среднюю и смываем все остальное”. Еб твою мать, дерьмо сыпалось у нас просто отовсюду! Что-то фантастическое, в каждом кармане, куда только ни глянь… Я в жизни не представлял, что ношу на себе столько кокса!
Главной бомбой был чемодан Фредди, который остался в еще не открытом полицией багажнике и в котором, мы знали, найдется кокаин. Просто не может не найтись. Фредди и я решили, что мы временно открещиваемся от него, от Фредди то есть, и говорим, что это подобранный нами автостопщик, но при этом мы рады, если понадобится, предложить ему услуги нашего адвоката, когда тот наконец осчастливит всех своим присутствием.
Где же был Картер? Чтобы подтянуть наши войска, ушло немало времени, в течение которого население Фордайса разрослось настолько, что впору было устраивать революцию. Не желая пропустить такое зрелище, люди прибывали отовсюду: из Миссисипи, Техаса, Теннесси. Ничего не должно было начаться, пока не найдут Картера, и он вообще-то сопровождал нас в туре, был где-то поблизости, просто взял заслуженный выходной. Так что у меня было время поразмыслить, как это я потерял всякую осторожность и забыл о правилах. Не нарушай закон и не давай полиции тебя останавливать. У копов где угодно, тем более здесь, на Юге, при желании найдется куча якобы законных поводов тебя свинтить. И тогда они без проблем могут упечь тебя на девяносто дней. Потому-то Картер и предупреждал нас не сворачивать с федеральных трасс. Библейский пояс по тем временам был затянут куда туже, чем сейчас.
Когда-то, на первых гастролях, мы наматывали огромное количество сухопутных миль. С придорожными заведениями было интересно, никогда не угадаешь. Тебе нужно было собраться, приготовиться и оставаться наготове. Попробовали бы вы году эдак в 1964-м, или 1965-м, или 1966-м заявиться на стоянку автофургонов где-нибудь глубоко на юге или в Техасе. Здесь было куда опаснее, чем в любых городских трущобах. Ты заходишь, вокруг солидное мужское общество, и постепенно понимаешь, что отдохнуть с комфортом здесь, на виду у всех этих дальнобойщиков с наколками и уставным полубоксом, у тебя не получится. По-быстрому, нервно подметаешь еду с тарелки: “Ой, а это, если можно, с собой”. Они нас называли девочками – из-за длинных волос: “Как дела, девчонки? Потанцуем, не?” Да уж, волосы… Мелочи, о которых не задумываешься и которые меняют целые культуры. То, как реагировали на нас в те годы в некоторых частях Лондона, несильно отличалось от того, как на нас реагировали здесь, на Юге. “Привет, красавица” и вся такая херня.
Оглядываешься назад и понимаешь, что находился под постоянным прессом, однако в то время ни о чем таком не думалось. Во-первых, каждый раз это был новый опыт, и ты не сознавал, чем он для тебя обернется или не обернется. Ты вживался во все по чуть-чуть. Лично я обнаружил, что в таких ситуациях, если противная сторона видела гитары и понимала, что мы музыканты, почему-то вдруг проблем не возникало. Так что идешь в кабак для дальнобойщиков – прихвати гитару. “Играешь, сынок?” Иногда мы и играли – брали гитары в руки и отрабатывали ужин песнями.
Впрочем, всего-то дел было – переместиться в другую часть города, как говорится, за железную дорогу [4], и ты попадал в настоящую школу жизни. Если мы играли с черными музыкантами, они не бросали нас без присмотра. Что-то в духе “Эй, компанию на ночь не желаешь? Ей понравится. Такого, как ты, у нее еще не было”. Тебя привечали, тебя кормили, тебя укладывали в постель. Белая часть города вымирала, но по ту сторону железной дороги движуха была в полном разгаре. Когда ты знаком с лабухами, у тебя все круто. Потрясающий опыт.
Бывало, мы давали два или три шоу в день. Выступления длились недолго – три раза за день по двадцать минут или полчаса. В остальном ожидали своей очереди, потому что в основном это были ревю: черные группы, любители, местные белые знаменитости, что угодно, и, если дело происходило на юге, этому не было конца. Города и штаты проносились мимо со свистом. Это называется угаром белой полосы. Когда не спишь, проводишь время, уставившись на разделительную посередине дороги, и только изредка кто-то говорит: “Надо облегчиться” или “Есть хочется”. Тогда ты попадал в этот маленький придорожный театр – на обочинах проселочных дорог в обеих Каролинах, Миссисипи и прочих таких местах. Например, выпрыгиваешь с одной только мыслью, где бы отлить, видишь букву М, а стоящий рядом черный чувак говорит: “Только для цветных!” Озарение: “Меня же дискриминируют!” Или проезжаешь мимо одного из махоньких джук-джойнтов [5], а оттуда гремит что-то охренительное и из окон валит пар.
– Эй, тормози!
– Может быть небезопасно.
– Да ты что, ты только послушай!
И внутри ты видел банду из трех человек, трех невъебенных черных мужиков, а вокруг крутят задницами девахи с долларовыми купюрами, заткнутыми в стринги. И когда ты входишь, на секунду все прямо застывают на месте, потому что ты первый белый, который здесь появился, но они знают, что атмосфера слишком накалена, чтобы пара-другая белых пацанов могла что-то испортить. Тем более раз мы не похожи на местных. И их все это очень интригует, и от этого нас начинает переть еще больше. Но потом нам опять нужно в дорогу. О, блин, я бы остался здесь на неделю! Приходится протискиваться к выходу, миловидные черные дамы сжимают тебя между своих огромных грудей. Выходишь весь мокрый и в чужих духах, все садятся в машину, благоухают, и музыка угасает где-то на заднем плане. Думаю, для кого-то из нас это было как оказаться на небесах – год назад мы чесали по лондонским клубам и, в общем, были довольны жизнью, но теперь, всего лишь год спустя, мы оказались в месте, куда, думали, нам попасть не светит. В Миссисипи. Раньше мы играли эту музыку, все очень чинно, но теперь-то мы нюхнули ее вживую. Растешь с мечтой стать блюзменом, следующий кадр – ты, твою мать, сам блюзмен, ты в самой гуще блюзменов, а рядом на сцене стоит Мадди Уотерс. Это происходит так быстро, что фактически нет возможности зафиксировать все впечатления, которые на тебя обрушиваются. Осознание приходит только потом, вспышками памяти, а в тот момент ты просто перегружен. Ведь одно дело играть песню Мадди Уотерса и совсем другое – играть ее вместе с Мадди Уотерсом.
Билла Картера наконец отследили в Литл-Роке, где он отдыхал в гостях на барбекю у друга, очень кстати оказавшегося судьей. Билл должен был снять самолет и прилететь через пару часов с судьей под ручку. Этот приятель Картера лично знал офицера из полиции штата, который собирался обыскать нашу машину, и сообщил ему, что тот не имеет на это права, а также настоятельно порекомендовал воздержаться от обыска, пока он сам не прибудет на место. Все замерло еще на два часа.
Билл Картер еще с колледжа участвовал в местных избирательных кампаниях, поэтому знал почти всех важных лиц в штате. Кроме того, люди, на которых он работал в Арканзасе, теперь стали влиятельными демократами в Вашингтоне. Его ментором был сам Уилбер Миллс, уроженец Кенсета, – глава Бюджетного комитета Конгресса, второй самый могущественный человек после президента. Картер вырос в бедной семье, служил в авиации во время Корейской войны, армейскими деньгами оплатил себе юридическое образование, а когда деньги кончились, нанялся в Секретную службу и оказался в личной охране Кеннеди. В Далласе в тот день его не было – он проходил переподготовку, – однако он успел побывать с Кеннеди везде, где мог, планировал его поездки и знал всех ключевых чиновников в штатах, которые посещал президент. Ближний круг, одним словом. После смерти Кеннеди он работал следователем в комиссии Уоррена, а потом открыл собственную адвокатскую практику в Литл-Роке, сделавшись чем-то вроде народного заступника. Смелости ему было не занимать. Он всерьез относился к правопорядку, к необходимости поступать по закону, к Конституции – и преподавал все это на полицейских семинарах. По его словам, он пошел в адвокаты, потому что не мог смириться, что полицейские по обыкновению злоупотребляют своей властью и вертят законом как хотят – что, кстати, прямо относилось почти ко всем, кто встречался ему в разъездах вместе с Rolling Stones, едва ли не в каждом городе. Как адвокат Картер был для нас просто подарком.