Ночь греха
– Я не знаю, – комната поплыла у нее перед глазами, – я не знаю, чего я хочу.
Джек наклонил голову и улыбнулся:
– Возможно, вы не отдаете себе отчета в этом, но ваше тело знает. Впрочем, вовсе не по этой причине – несмотря на наш недавний разговор в двуколке – мы не разделим ложе сегодня ночью. В любом случае ваша добродетель будет в безопасности. Ведь вы устали и немного захмелели и более расстроены, чем понимаете сами. Вам нужно поесть и лечь спать – и не со мной.
Энн повернулась и, спотыкаясь, пошла на кухню. Стены темно блестят, за окнами дождь льет как из ведра. Хотя угли и сгребли в кучу сегодня утром, они прогорели. Спальня – крошечная комнатка под крышей, потолок понижается к единственному маленькому окошку. Ей не хочется ложиться в постель там, наверху, одной – голова кружится, и неведомое желание переполняет ее. Только гостиная, теплая и зовущая, манит, а все из-за человека, сказавшего, что он будет спать там, – сына герцога, который словно читает тайны ее сердца и предлагает ей взглянуть на чудо.
Легкая боль грозила превратиться в мучение.
Так вот что происходит, когда игнорируешь приличия! Она утратила осторожность и позабыла о благоразумии – и вот что из этого получилось. Не явная угроза добродетели и репутации, но неизбежная утрата удовлетворенности как следствие того, что она мельком увидела нечто новое – мучительное осознание того, что она свое спокойствие принесла в жертву, лишившись его навсегда.
– Милорд, – сказала она громко, обращаясь к пустой кухне. – Вы даже не подозреваете, что я уже на грани отчаяния. Никогда больше я не буду прежней только потому, что мне пришлось остаться наедине с охотником на драконов.
Энн закусила губу. Чего она, собственно, боится? Это ведь только эпизод, мечта, что-то вроде полета на ковре-самолете. Она может делать все, что хочет, и без последствий. Он обещал.
Энн налила себе еще стакан сливового вина, такого же сладкого и сильно действующего, как его поцелуй. Его поцелуй! Энн коснулась кончиками пальцев своих губ.
Все плохое и темное заслонили воспоминания. Бег по берегу реки, мокрые ботинки, мокрое платье, грязь, налипшая на ее нижнюю юбку; тревога за раненого лорда Джонатана; страх перед бандой иноземных убийц, бродящих по английской глуши, – все это ничего не значит, потому что он поцеловал ее, и все лишения показались пустяками, так это было томительно прекрасно.
Не приходилось сомневаться, что семья герцога никогда не допустит, чтобы хотя бы намек на скандал коснулся их сына. О ее обязательствах перед Артуром вопрос не стоял, равно, конечно, как и вопрос о ее добродетели. Она могла делать что угодно, а завтра герцогиня махнет своей волшебной палочкой, и все опять станет как тому положено быть.
Вино разлило свой пьянящий жар, холодный очаг мерцает, тени в нем колышутся. Воистину очень смешная комната – эта кухня, полная замков. Задняя дверь, чайница, кладовка – они запираются от мышей? Или хозяева хотели забаррикадироваться от решительных дочерей Хоторн-Аксбери?
Энн хихикнула и взяла тарелки и еду с буфета у очага.
Хлеб был грубый, смесь пшеницы и ржи, но сыр издавал острый и восхитительный запах. Энн отщипнула маленький кусочек, потом нашла доску для нарезки хлеба и нож. Она положила на тарелку несколько кусочков чеддера и хлеба, потом огляделась в поисках вилки для поджаривания.
Она может делать все, что угодно, и никто об этом никогда не узнает. Она может есть поджаренный сыр руками, пить это славное сладкое вино, у которого такой приятный вкус. Она может танцевать, как ангел, или петь, как лягушка, и никто никогда не узнает, не осудит, не напомнит, кроме охотника на драконов – а ему до нее нет дела!
Энн вернулась в гостиную. Джек, высокий и стройный, стоял у камина. На виске у него расплывался багровый синяк, но высохшие волосы завивались над раной, скрывая ее. Вид у него был великолепный – и совсем не больной!
Энн остановилась и усмехнулась ему. Оказывается, нет ничего страшного! Сердце у нее гулко стучало, но ей было легко.
– Эта рубашка вам мала, а брюки коротки, – заметила она.
– Это ужасно, – скривился Джек. – Вы ничего не сказали о моих носках, но ведь это вы их выбрали!
Энн оглядела желтые полоски на его мускулистых икрах.
– У вас замечательные ноги. – Она вспыхнула. – Ах, просто не верится, что я могла такое сказать…
Джек взял у нее из рук тарелку.
– Прошу вас, не забирайте свои слова обратно! Леди никогда еще не делали мне подобных комплиментов. Боже, вам лучше поесть!
Он нанизал хлеб и сыр на вилку и опустился на колени перед камином.
Энн рухнула в кресло. Казалось, что ее мысли живут своей собственной жизнью, окрашенные головокружительной силой противоречивых чувств. Не было, разумеется, никакой связи между ее откровенным языком и ее волей. Ее взгляд блуждал с распутным удовольствием по его рукам.
– Вам не следует этим заниматься.
– Я не хочу нести вас наверх. – Он поднял глаза. – Вы пьяны, мисс Марш.
– Но я чудесно себя чувствую! – Энн наклонилась вперед, сложила руки на коленях и сжала пальцы, иначе она протянет руку, чтобы потрогать его. Будет ли он возражать? Теперь, когда дождь смыл с его волос муку, они казались очень мягкими, густыми и темными. – Я великолепно себя чувствую с тех пор, как вы меня поцеловали.
Джек повернул гренок, чтобы с сыра не капало в огонь.
– А! – сказал он. – Я вас поцеловал, вот как?
Это, казалось, превратилось для него в предмет очень серьезных размышлений, а ее рот в это время изнывал от желания освежить воспоминания.
– Зачем вы это сделали? Вы знаете, что я обручена и выхожу замуж, поэтому явно не собираетесь за мной ухаживать.
– Тогда зачем вспоминать об этом?
– Мне кажется, вам хотелось показать, что мы можем сделать что-то глупое, не чувствуя за собой вины.
– Можно, я скажу вам правду?
– Да! Конечно.
– Тогда вы должны знать, что мои мотивы были не столь благородны, – сказал он, – то была всего лишь мгновенная причуда.
– А, понятно! Я знаю, что это не имеет ко мне никакого отношения.
– Напротив, это имеет к вам самое непосредственное отношение.
– Только потому, что мы принадлежим к разным мирам, вы с тех пор больше не вспоминали об этом? Потому что это произошло всего лишь из-за странного положения, в котором мы находимся? Превосходный, таинственный урок и воспоминание, которое можно лелеять… ах, я болтаю глупости, да?
– Как веселый ручеек! – Джек улыбнулся и положил на тарелку гренок с сыром. – А теперь, моя дорогая девочка, успокойтесь и съешьте вот это.
Энн придвинулась на краешке кресла. Жареный сыр! Мягкий, хрустящий и острый. Она прикрыла глаза от наслаждения. Как хорошо, просто замечательно! И облизала губы.
– Очаровательно, – сухо сказал Джек. – Хотя, пожалуй, не совсем безвредно?
Она посмотрела на него, веки у нее отяжелели, ей захотелось спать.
– Что не совсем безвредно?
Вернувшись на диванчик, Джек занялся своим гренком.
– Ваша беспомощность перед сливовым бренди и сыром, – сказал он.
Джек откусил кусочек, подогретый сыр расплылся на его пальцах. Не отводя от нее глаз, он начисто облизал их.
– Но это не сливы и сыр, – сказала Энн, тяжело дыша. – Это вы.
– На самом деле – нет. – Его сильная шея, его рот были прекрасны. – Вы пустились в путешествие, пугающее и пьянящее, и, хотя вам страшно, не хотите его заканчивать. Теперь вы собираетесь забыть о приличиях и скромности и нарушить все правила…
– Почему бы и нет? – прервала его Энн. – В любом случае я обречена на неудовлетворенность.
– С чего вы взяли? Ничто не омрачит момент нашего расставания.
Энн постаралась на дрогнуть перед дерзким миром, который он открывал перед ней.
– Но это мой единственный шанс узнать что-то новое о мужчинах и о… о том, что значит быть замужем. А вы обещали! Вы сказали – попозже, когда мы покинем холодные нагорья Дорсета, когда вы не будете править двуколкой.