Ночь греха

Подрастая, Джек принимал это на веру: во всем замке пахнет силой, и всегда пахло. Почти каждая комната имеет какой-либо мотив, чтобы напомнить смотрящему о владельцах. Как будто все, на что ты смотришь, украшено твоим именем. Даже если ты смотришь в сторону, эта родословная кричит тебе в уши всю жизнь.
Когда это нужды всех Энн Марш всего света были чем-то большим, чем помеха для таких, как герцоги Блэкдауны?
Джек прошел оставшиеся несколько ярдов. Он кивнул лакею, который стоял, вытянувшись, перед дверями, окрашенными белой краской. Слуга постучал, и дверь распахнулась. На мгновение взгляд Райдера встретился со взглядом Джека – с некоторой настороженной неуверенностью, – а потом он улыбнулся и отошел в сторону. Милый букет шелковых платьев, пахнущих, как цветник, хоти и вопящий, как баньши [5], – сестры Джека бросились поздороваться с ним.
Роберте принесла горячие рулеты с маслом и сыром, свежие фрукты и разные сладкие и вкусные печенья. Как и комната – как и весь замок, – то было проявлением хорошего вкуса с полным пренебрежением к затратам. Оно говорило ясно – с намерением или без оного – о невообразимых привилегиях.
– Будут ли еще приказания, мисс?
– Нет, благодарю вас. Только, может быть… могу я получить писчую бумагу и перья?
– Вон там есть письменный столик. – Служанка кивнула на маленький секретер у стены. – Там найдется все, что вам нужно. Если пожелаете послать письмо, отдайте его мне, и герцог франкирует его.
– Мне нужно написать отцу и матушке, – сказала Энн, – чтобы они знали, что со мной все в порядке.
На мгновение ее охватил прилив тоски по дому, такой острой, что она чуть не упала в обморок. Конечно, написать о том, что произошло, она не может! Придется подождать и рассказать отцу один на один. И Артуру!
Энн смотрела на красиво сервированную тарелку с едой. Если бы можно было отогнуть все назад, как кожуру персика. Если бы только она могла начать эту неделю заново.
Она села за письменный столик, закрыла глаза и поискала покоя, но ее сердце было полно отчаяния, которое равно могло быть ненавистью или любовью.
Джек наклонился, и брат подал ему огонь зажечь сигару. Они сидели в личном кабинете Райдера. В распоряжении Райдера было целое крыло, много лет назад он выбрал несколько комнат подальше от галереи Уитчерч, полностью перестроенных во времена правления Георга Второго. Каменные стены изначального замка как будто вовсе не наложили заметного отпечатка на их элегантную простоту.
Надвигавшаяся ночь сблизила братьев, как прядки дыма, которые спиралью закручивались над их головами. Они были очень похожи. Пожалуй, волосы у Райдера были чуть светлее, больше похожие на шкуру прекрасной чистокровной гнедой, и, конечно, у него были необыкновенные зеленые глаза герцогини, – глаза, в которых ничего невозможно было прочесть, если он хотел – вот как теперь – скрыть свои чувства, хотя, подумал Джек, нерешительность все еще таится в них. Ему докучало, что они не могут просто быть братьями без всех этих скрытых чувств, но теперь Райдер встретил взгляд Джека с легкой улыбкой.
– Прости за недавнее избиение, – сказал он. – Девочек вряд ли можно было удержать…
– Я хотел их видеть, это само собой разумеется, но матушка дирижировала каждым тактом моего возвращения домой, не так ли? – Джек вытянул ноги. – Небольшое наказание для каждого?
Райдер поднял брови:
– Ты, как мне кажется, остался в живых. Не думаешь ли ты, что тебе следовало провести этот день, когда ты наконец вернулся домой, со всеми нами?
– День, старательно выстроенный так, чтобы никто из нас не мог обменяться ничем, кроме светского разговора? С момента моего приезда вплоть до официального семейного обеда…
– Нам пришлось ограничить наш разговор тем, что годится для ушей даже самых молодых членов семьи. Но девочкам страшно хотелось тебя видеть.
– Мне почти больно, что их так взволновало мое возвращение, – сказал Джек.
– Больно? Почему? Твои подарки прекрасны.
Джек бросил взгляд на маленького нефритового коня, гарцующего на камине Райдера.
– Да, легкий триумф. Но пожалуй, немного утомительно, когда на тебя смотрят, как на героя. Однако дело не в этом. Приближаются другие события, что матушке прекрасно известно. Для начала я очень рад тому, что могу провести какое-то время с тобой наедине.
Райдер смотрел, как кольца дыма плывут к потолку.
– А не с матушкой?
– Это, как мне представляется, произойдет позже – когда я меньше всего этого жду. Мне доставила очень большое удовольствие короткая беседа наедине с герцогом сегодня утром. Я не осознавал, как он был болен.
– Ты ничего не смог бы поделать. Я знал, что ты приедешь домой как можно скорее.
Джек выпустил кольца, чтобы они пересекли кольца Райдера, хотя на душе у него было тоскливо.
– Но недостаточно скоро…
– Конечно, нет – для матушки. Она хочет, чтобы ты на этот раз навсегда остался дома. Что же до отца, сегодня он впервые за несколько дней не оделся, чтобы сойти вниз к обеду.
– Сегодня утром его светлость встретил меня в купальном халате, – сухо сказал Джек.
Райдер рассмеялся.
– Он был очень болен, Джек, но врач говорит, что, если мы сможем не подвергать напряжению его сердце примерно в течение недели, он доживет до девяноста лет. Я не спешу войти в права наследства.
– Ты уже управляешь Уилдсхеем?
– По существу. Он чертовски упрям, но я делаю что могу.
– Я тебе не завидую, – сказал Джек. – Надеюсь, ты не в обиде, что у меня гораздо больше свободы, чем у тебя?
Райдер стряхнул пепел в огонь и погасил сигару.
– Я чертовски обижен, но я не завидую тебе, дурак несчастный! Я помню день, когда ты родился.
Джек чуть не поперхнулся дымом.
– Пощади! – весело сказал он. – Мысль о том, что матушке пришлось склониться, хотя бы на мгновение, перед требованиями природы, а не по своей воле, вгоняет меня в дрожь.
– А почему ты думаешь, что герцогиня не решила, когда в точности должен появиться каждый ее ребенок?
– Боже! Никто из нас не посмел бы причинить неудобство ее светлости, да?
Райдер поймал взгляд Джека, и оба рассмеялись. Если бы не было внешнего мира и прошлого у каждого из них, пожалуй, они могли бы сидеть вот так, по-дружески, у огня, вечно попивая бренди и пуская кольца дыма в полном согласии.
– Ты по-прежнему ее любимчик. И нет, этому я тоже не завидую, – сказал Райдер. – Ты решил явиться в этот жалкий мир, когда она подрезала розы, насколько я помню. Матушка рассыпала душистые лепестки на мою непонимающую головенку и сказала, что она идет в дом, чтобы принести мне брата, но что до утра я не смогу с ним играть.
– Ты, наверное, был сильно разочарован, когда увидел меня?
– Еще бы. Ты напоминал безволосого щенка без носа, а как ты вопил!
– Но она установила, что это брат? Откуда она знала, что я мужчина?
– Она хотела еще мальчика, и, конечно, матушка всегда была уверена, что получит то, чего хочет. – Райдер зажег свечу от огня, ресницы скрывали его глаза. – Ты мог бы начать, предложив ее светлости извинения, Джек.
– Этого будет недостаточно. – Джек взял свечу у брата и встал, чтобы зажечь свечи на камине. – Даже если бы приполз, рыдая, к ней на грудь…
– Этого было бы достаточно, – сказал Райдер, откидываясь назад. – Только вот она терпеть не может вульгарных чувств.
– А мы все разве нет? – Джек отошел к темному окну.
– Но какого черта ты напоминаешь мне о моем беспомощном младенчестве? Провалиться мне на этом месте, если мы когда-нибудь раньше говорили о чем-то подобном.
– Может быть, чтобы напомнить тебе о кровных узах, которые связывают тебя с этой семьей, – сказал Райдер.
– Или, возможно, чтобы напомнить мне, как сильно я огорчил герцогиню, когда уехал? И как еще больше я оскорбил ее своим возвращением? Сегодня утром отец сказал мне о маленькой выдумке матушки. Не говоря обо всем остальном, то, что я привез сюда мисс Марш при столь вызывающих обстоятельствах, поставило герцогиню в зависимость от тети Матильды, которая будет злорадствовать на этот счет до Страшного Суда.