Ночь греха
– Очевидно, не смог. Полагаю, вы только что встретили Райдера или Ги. Конечно, я немедленно женюсь на ней.
– Не этого я хотела бы. Ради нее, как и ради вас.
– Потому что вы считаете, что я испорчу ее, даже если уеду тотчас же? Я не знаю, я никогда не собирался причинять ей вред.
Герцогиня открыла руку, смятые желтые лепестки один за другим посыпались на траву.
– Тогда вам следует лучше разбираться в своих желаниях. Что же до Райдера, я думаю, вы разбили ему сердце.
– Он, конечно, не сказал, чему оказался свидетелем?
– Нет, этого и не требовалось. Одного взгляда на его лицо было достаточно, как и того, в какой форме он отказался встретиться со мной. Он ушел, не сказав ни слова. Так что это было? Соитие на траве?
Он закрыл глаза.
– Нет, на краю бабушкиного фонтана.
– Ги пришлось силой оттащить вашего брата. Но по крайней мере мне удалось заставить вашего кузена рассказать мне все. В противном случае вы не стояли бы теперь передо мной.
– Я сожалею, – сказал Джек.
– Сожалеете о чем? Что позволили мистеру Тренту немного наказать вас перед тем, как вновь подтвердили свою мужскую состоятельность на его нареченной?
– Думайте, как вам угодно, матушка. – Джек посмотрел ей в лицо и понял, что разъярен только на себя самого. – Я не могу объяснить этого, но уверяю вас, что я унижен этим последним событием именно так, как вам, возможно, хочется.
Тревожный взгляд матери обшарил его лицо.
– Вы ведь даже не позволили ему как следует избить вас, не так ли? И я уверена, что вы не сдерживали себя в насилии над женщиной, которое последовало.
Но он сдерживал! Он пытался сдержаться. Почему он не сделал этого раньше, тверже?
– Вы бы предпочли, чтобы я позволил ему причинить мне неисправимый ущерб?
– Почему бы и нет? – сказала герцогиня. – Ведь именно это вы причинили ему, мисс Марш, всем нам.
– Я готов принять наказание, ваша светлость, все до последней капли. Но может быть, позже? Прошу вас, пойдите сейчас к Энн. Я оставил ее на скамье у фонтана. Хорошо. – Герцогиня отвела взгляд. – В конце концов, она скоро станет членом нашей семьи.
– Я не собирался вот так возвращаться домой, – сказал Джек. – Я ни в коем случае не хотел вас обидеть.
Она оглянулась на него – зеленые глаза помягчели от слез.
– Как и я вас! Но вы ранены сильнее, чем думаете, Джонатан, и глубже, чем я могу вообразить. Как была ранена мисс Марш, узнав, что ее жених так легко от нее откажется.
– Она его не любит, – сказал Джек.
– Возможно, и нет. И будучи оба ранены, вы утешились в объятиях друг друга. Это можно понять, но это не основа для супружества.
– А что может быть основой?
Она провела пальцами по другой розе, нежному бутону лимонного и нежного оранжевого цвета, еще твердому, едва открывшемуся.
– Либо блестящие достижения на поприще общественной жизни, – сказала она. – Либо, без них, настоящая любовь. Выбирайте то или это.
– Настоящая любовь? – Джек подавил порывистое желание прикоснуться к ней, предложить – или получить? – какое-то осязаемое утешение. Предложить и быть отвергнутым? И сказал: – Вот уж совсем неожиданное признание со стороны герцогини Блэкдаун, не правда ли?
– Видит Бог, – бросила герцогиня, – для моего сына нет других приемлемых причин, чтобы жениться на незначительной женщине!
И она пошла прочь, а Джек смотрел ей вслед.
Настоящая любовь? Он даже не понимает, что это значит. Он понимал телесное желание. Он знал, хотя и не совсем понимал, глубокую, от зачатия, любовь, которую чувствовал к своей семье. Он знал в жизни восхищение женщинами и желание. Он испытывал мучительную нежность, несмотря ни на что, к Энн. Настоящая любовь? Эти слова звучали нелепо, фантастично. Он повернулся, чтобы уйти, и наткнулся на кулак брата, направленный мощно и прямо ему в челюсть.
В отличие от ударов Артура Трента, которые он – с таким усердным старанием – частично отражал, удар Райдера впервые в жизни застал его врасплох, совершенно незащищенным. В какую-то долю секунды в ответ на происходящее сработали рефлексы – он не успел совладать с ними. Его ум открылся в пустоту, он уклонился, сильно ударил ребром ладони и ногой.
Райдер упал, как срубленное дерево.
– Мое дорогое дитя, – произнес женский голос. – Возьмите мой, он сухой.
Мать Джека стояла и смотрела на нее, протягивая носовой платок.
Энн опустила ноги на землю и пригладила ладонями свои растрепанные волосы. Она знала, какой у нее вид. Стыд затопил ее, жаркий и безжалостный. Но упрямая гордость заставила выпрямиться. Она встретила взгляд старшей женщины с некоторым вызовом, хотя то, что ее лицо залито слезами, казалось еще большим унижением.
Герцогиня села и утерла лицо Энн ловкими осторожными прикосновениями своего носового платка.
– Успокойтесь! Все в порядке.
– Нет, ваша светлость, – сказала Энн. – Это не так. Из-за меня ваши сыновья превращаются во врагов.
– У меня есть еще и дочери, и я рада принять еще одну в свою семью.
– Но я не понимаю, как я могла быть такой…
– Распущенной? – сухо спросила герцогиня. – Упущение, в котором мы воспитываем наших дочерей. Мы предупреждаем их, как противостоять непристойным мужским желаниям, но никогда не учим, что делать со своими собственными. Теперь вам, конечно, придется выйти за Джонатана. Что же до моих сыновей, то они любят друг друга. Несмотря на то, чему на этом месте оказался свидетелем Райдер, вы не станете между ними. На самом деле им даже полезно выяснить отношения.
Энн прикусила губу и отвела взгляд.
– Лорд Джонатан не любит меня. Я не хотела… Должен быть способ освободить его от этого!
– Он не знает, что любит и чего хочет. Почему вы Думаете, что вы его связали?
– Не я его связала, – возразила Энн, – его связывает честь.
– Весьма рада слышать, что вы полагаете, что у него еще осталось немного чести. Хотя меня несколько успокоило то, что он не сбежал, как ему было предложено в башне Фортуны. А теперь успокойтесь! Плотская страсть – прерогатива не только мужчин. Вы ничего не уладите, терзая себя из-за того, чего нельзя изменить. Джонатану не повредит жениться, хотя в настоящий момент, я думаю, ему все равно, жить или умереть.
– Он может лишить себя жизни? – с ужасом спросила Энн.
– Нет, уверена, что нет, но мне порой кажется, что он утратил волю к настоящей заботе о нашем существовании. Так что вы не причинили моему сыну никакого вреда, хотя он причинил немалый.
– Значит, вы не хотите, чтобы я плакала ни о ком из Сент-Джорджей? – спросила Энн. – Простите, ваша светлость, я не желаю причинять вам неудобства, но кажется, я еще немного помучаю себя…
– Дорогая! А для чего же еще существуют матери?
И не сказав больше ни слова, герцогиня обняла Энн. Энн так удивилась, что опустила голову на плечо герцогини, а потом закрыла глаза от вновь потекших слез: горе от негодования или от стыда? Она не знала, но чувствовала себя такой усталой, что могла бы проспать сто лет.
Мать Джека начала тихонько напевать. Это странно умиротворяло. Мелодия была успокаивающей, как колыбельная.
Не лейте, леди, лишних слез -
Всегда мужчины лгут:
В любви клянутся не всерьез
То там они, то тут.
Уходят? Пусть!
Забудьте грусть
И пойте веселей:
Хей, нонни-нонни, хей!
– Господи, Джек! В кого же ты превратился? – воскликнул Райдер.
– Не в того, кого тебе стоило бы пытаться ударить в челюсть, когда он меньше всего этого ожидает, – сказал Джек.
Сожалею о случившемся, но очень рад, что ты пришел в себя.
– Как я здесь оказался? – Райдер лежал, распростершись на кушетке в своей спальне в крыле Уайтчерч.
Джек снова опустил полотенце в ледяную воду, которую велел принести из кухни. Он выжал полотенце и приложил его к синяку, расцветавшему на челюсти брата.