Контргамбит Альбина (СИ)
— Что еще?
— Она по слухам, развелась недавно с Глебом своим. Что-то у них не сложилось там. Поговаривают нехорошее... — голос друга приобрел оттенок таинственности.
Я чертыхнулся.
— Меня не интересуют сплетни. Когда завтра жеребьевка?
— В пять вечера начало. Одежда парадная. Настроение оптимистичное. Договорились?
— А что так торжественно?
— Там будет высокое начальство из спорткомитета. Не подведи, а?
— Не подведу.
Я положил телефонную трубку на аппарат и подошел к окну. Вот мы и встретились. Завтра увидимся, интересно, как она сейчас выглядит? И помнит ли наше условие? Ведь здесь у меня есть шанс выполнить его. И тогда…
Что-то похожее на волнение сдавило грудь. Однако, господин бывший гитарист — бросить сомнительные переживания прочь! Тебя ждет тяжелая двухнедельная работа! И если разные сентиментальные волнения будут отвлекать твой мозг, ничего хорошего не жди. Завтра... завтра ... да.
Я уверенной походкой вошел в турнирный зал, по привычке опоздав на несколько минут. Это была моя давняя примета — чуть задержаться к открытию, игроки, знаете ли, люди суеверные. Окинув глазами собравшихся людей, быстро прошел к отдельному от зрителей ряду стульев на сцене, предназначенных для участников.
Риты там не было.
«Может, пошутил Вовка или что-то переиграли?», — я почувствовал, что если бы это случилось, острое разочарование было бы главным впечатлением первого дня турнира.
На сцену к микрофону взгромоздился какой-то партийно-спортивный деятель и затянул скучную речь о торжественности данного момента. Я не слушал оратора, искоса поглядывая на вход.
...« — И, благодаря неустанной заботе нашей родной партии и правите...»
Она вошла, и зрительный зал разразился аплодисментами. Оратор прервал свою речь, недовольно по-косился на Риту. Чемпионка Москвы была великолепна. Она изменилась, превратившись из девушки в красивую молодую женщину. Неторопливо пройдя мимо кресел зрительного зала, она поднялась на залитую ярким светом сцену. Великолепный костюм оранжевого цвета, как всегда, прекрасно сидел на её фигуре. Я старался сохранять невозмутимое выражение лица, но, как потом поведал мне Володя, внимательно наблюдавший за моими вазомоторными реакциями, — лицом заметно побледнел.
— Женщине простительно опаздывать, тем более — такой привлекательной! — повернул к ней свое упитанное рыло партийный деятель. — Садитесь, мы вас чуть заждались.
На сцене был лишь один свободный стул в самом конце ряда, и она прошла к нему, обдав по пути всех участников ароматом французских духов. Все, словно по команде, поворачивали головы ей вслед, лишь я один, как констатировал потом мой дружок, внимательно изучал контуры последнего ряда зрительного зала.
— Начинаем жеребьевку! — громогласно провозгласил с небольшим акцентом судья из Вильнюса Владас Марюнас.
Все зашевелились.
— Первой приглашается Маргарита Мальцева, Москва!
Она подошла к длинному столу и выбрала одну из шестнадцати больших матрешек, стоящих на нем. Судья открыл деревянное изделие, вытащил небольшую бумажку и провозгласил:
— Номер два!
Рита улыбнулась, и, покачивая небольшой дамской сумочкой, проследовала на свое место. Я внутренне напрягся в предчувствии чего-то неизбежного.
«Только бы не номер четырнадцать мне... только бы не четырнадцатый...» — с этой мыслью через пару минут шагал я к столу выбирать свою матрешку.
...«Так... вот она... вот моя игрушечка, третья справа. Бог любит Троицу... только бы не четырнадцать...» — я взял расписную деревяшку и сам открыл её. Белый листок выпал оттуда и, немного покружившись в воздухе, упал на пол. Я посмотрел вниз. Главный судья, наклонившись, подобрал его у моих ног, и провозгласил:
— Номер четырнадцать!
Наши глаза встретились. Рита уже через секунду после судейского объявления тоже знала: она играет со мной в последнем, пятнадцатом туре.
Мерный тик шахматных часов казалось, совпадал, со скоростью мыслей, непрерывно проносившихся в моей голове. Вот уже больше двух недель, отрешившись от внешнего мира, я шаг за шагом шел к своей цели. Это был пока главный турнир жизни, и я сумел как никогда, настроиться на гигантскую по объему работу мозга.
С Ритой я не разговаривал.
При встречах в турнирном зале, которые, естественно, были неизбежны, я лишь первым здоровался с ней, но и только. После каждой партии, вечером за Ритой приезжала машина и увозила её в столицу. Все остальные участники жили в гостинице в пяти минутах ходьбы от места игры. Рита выступала не очень удачно. Женщине трудно играть в мужских соревнованиях. Там все по-другому, все сложнее и самое главное — отсутствует непредсказуемая логика милых соз-даний.
У меня получалось всё.
Прекрасные атаки чередовались с длительными, технично разыгранными эндшпилями, по ходу турнира удалось применить давно лежавшие в багаже интересные дебютные новинки. К тому же «катил фарт» — так выражаются игроки, когда в игре с равными по силе соперниками сопутствует везение.
В итоге перед последним, пятнадцатым туром я набрал 11 очков и мне оставался сделать только один шаг к гроссмейстерскому званию — выиграть черными фигурами.
В последнем бою. С ней. Моей бывшей любимой.
Сказать, что я нервничал перед последней игрой — это значит, — ничего не сказать. Всю ночь я не сомкнул глаз, часто вставая с постели, и кругами ходил по своему просторному номеру. Я два раза принимал горячую ванну, чтобы уснуть, но ничего не помогало.
«Мне нужна только победа! Только... не думай о ней... нельзя... я физически ощущаю эту гору на плечах... ты сможешь... лучше бы с каким гроссом вместо неё играл... вот судьба... нарочно так не придумать... какая она... плюнь! Забудь... она — не твоя! Она оказалась в самом деле не той, какой я вообразил когда-то... неужели я люблю её до сих пор? Нет... не может быть этого! Завтра размажешь её, как будто по стенке, она играет интересно, но немного легковесно... ты же мужик... мать твою! Что она в дебюте избирает? Да какая сейчас подготовка к черту! Рита... Рита... Маргарита... Рита... Ритка... маргаритка... почему я так волнуюсь? Спать... да какой сон? Уже сегодня... через семь... нет через шесть часов сорок пять минут... мы начнем эту партию...»
Рита, стоя, ждала меня за шахматным столиком. Я подошел и она, улыбнувшись, протянула мне свою узкую ладонь:
— Ну, здравствуй... наконец.
— Здравствуй, — я пожал её руку, кисть была холодной, как будто Рита только пришла с мороза.
Она привычно поправила фигуры, длинными пальцами пробежавшись по ним с быстротой пианиста. Потом, немного подумав, двинула вперед на два поля королевскую пешку и переключила часы.
Игра началась.
Рита прекрасно вела партию. Она уже в дебюте захватила инициативу, в привычном для себя стиле пожертвовав пешку. Я часто погружался в длительные раздумья, а она, сделав ход, вставала из-за столика и медленно прогуливалась вдоль сцены около ряда демонстрационных досок. Зрителей было много, и среди них мелькали знакомые нам обоим лица.
Моя позиция ухудшалась. Ценой невероятных усилий мне удавалось пока гасить грозную инициативу белых. Во время размышлений я кожей чувствовал её пристальный взгляд, — то со стороны, то прямо перед собой, когда она присаживалась на свой стул.
...«Так... спокойно... сейчас вроде полегче стало... а она — какая молодец! Играет с душой... еще не хватало мне сегодня пропереть... но впереди вроде намечается эндшпиль... а там женская логика нередко дает сбои... так... как приятно пахнет от неё духами... надо же... как будто специально задела мой ботинок под столом...»
Я поднял голову, а Рита, улыбнувшись, змеёю выскользнула из-за столика. Я проводил взглядом ее обтянутую костюмом фигуру, тонкую талию, стройные ноги и внезапно вспыхнувшее желание заставило меня вздрогнуть. Усилием воли я подавил его, приказывая себе сосредоточиться на позиции. Через несколько ходов игра уравнялась, главные атакующие фигуры белых были разменяны, и партия катилась к ничейному, на первый взгляд, исходу.