Согнутая ветка
Когда я дошел до Леонарда, он уже свалил противника. Тот как-то ухитрился выстрелить себе в ногу. Я пнул его по голове, давая понять, что вступил в игру, а затем Леонард протянул руку и вырвал у него пистолет. Судя по меткости, этому парню нельзя было давать в руки оружие. Когда-нибудь он себе и в голову попадет.
– Задержался, – сказал я Леонарду.
– Точно, но я иду, только если много стрельбы слышу. И всех кладу.
Выйдя наружу через проем, в который вбежали первые двое, я услышал вопли внизу, в зале. От стрельбы все всполошились, наверное, это было самое впечатляющее шоу за весь вечер.
Когда я поднялся в комнату наверху, то увидел, что старый вид здания был маскировкой. Там было достаточно современной мебели, в том числе большой диван. Он был немного сдвинут от стены, и я увидел торчащие из-под него ноги. Подошел, положил пистолеты на кофейный столик и схватил лежащего за лодыжки. Вытащил наружу. Мужик пытался сопротивляться, цепляясь за пол, но лишь скреб ногтями. Рослый худощавый мужчина в клетчатом пиджаке спортивного стиля и волосами цвета черного крема для обуви.
– Ты Бастер Смит? – спросил я.
– Нет, – ответил он.
Я достал из заднего кармана его брюк бумажник и нашел водительские права.
– Нет, ты и есть, – настаивал я. – Уверен, ты всегда попадался, когда ребенком в прятки играл.
– На самом деле да, – сказал он, становясь на колено.
Я отошел и взял пистолеты.
– Я ничего не буду пытаться выяснить. Пристрелю тебя, а потом Леонард пристрелит всех остальных, а потом нам придется долго все это объяснять. Но ты уже будешь мертв.
За решетку мы не попали.
Это главное. И скажу вам почему. Когда все закончилось и всех повязали, в том числе меня и Леонарда, нас отвели к начальнику полиции. После допросов, обысков, вплоть до резиновой перчатки в задницу, на случай, если у нас там ручные гранаты. Начальник полиции оказался приятным парнем с коротко стриженными черными волосами и одним ухом, торчащим больше другого, будто указатель поворота. Он сидел за большим столом красного дерева с небольшой табличкой «Начальник полиции».
– Ну, что ж, Хэп Коллинз, – сказал он.
И я узнал его. Немного постарел. Все такой же тренированный. Джеймс Делл. Мы в школу вместе ходили.
– Давненько не виделись, – сказал он. – Лучше всего помню, что ты мне не нравился.
– Вас целый клуб, – сказал Леонард. – У Хэпа даже рассылка есть.
– Я и Джим встречались с одной и той же девушкой, – сказал я.
– В разное время, – учточнил Джим.
– Он был после меня, – сказал я.
– Точно. И женился на ней.
– Значит, ты победил.
– Хотелось бы, чтобы так, – ответил Джеймс. – Вы, ребята, разворошили улей. Постреляли людей. Ранили людей. Хэп, одного ты убил. А еще до меня дошли слухи про двоих парней со сломанными ногами в Ноу Энтерпрайз. Они там сами шерифу сдались.
– Хороший парень, – сказал я.
– Один из тех, кого вы подстрелили, – полицейский.
– Знаю. Он сидел в очереди, чтобы насиловать молодую женщину. Как она, кстати?
– В больнице. Пока что состояние тяжелое. Но она выкарабкается. Судя по всему, она не чуралась наркотиков, так что, возможно, у нее некоторый иммунитет к лекарствам. Еще не ела, не один день. С Бастером Смитом мы поговорили. Он раскололся, как спелый орех. Крутой только тогда, когда его деньги за него работают. Кстати, тот коп был начальником полиции.
– Ого. А ты тогда кто? – спросил Леонард.
– Новый начальник полиции. Еще должен заметить, что один из тех, кого убило шальной пулей, – мэр. Теперь дохлый, как старая консервная банка.
– Мэр. Начальник полиции. Хорошо повеселились, – сказал я.
Говоря короче, нам пришлось сидеть за решеткой, пока наш друг Марвин Хэнсон не нашел хорошего адвоката, а потом мы вышли, и вышли без предъявления обвинения, несмотря на то, что выследили такого ублюдка и подняли такой шум. Прежний начальник полиции погиб от нашей руки, в списке погибших от шальной пули оказался и мэр, да и остальные были известными гражданами города. И оказалось проще нас отпустить, чтобы замести грязь под ковер своими способами.
Суть же дела была проста. Преступление, совершенное в отношении Тилли, было настолько скверным, что они решили списать все наши действия на самооборону. Черт, в конце концов, это же Техас.
Бретт и я забрались в постель. Она легла на мою согнутую руку.
– Тилли завтра из больницы выпишут, – сказала она.
После трех месяцев, там проведенных. Все шло очень скверно, но, должен сказать, девчонка оказалась крепкой, как вчерашняя фахита.
– Мне надо будет приехать за ней, – сказала Бретт.
– Конечно, – ответил я.
– Я знаю, что она тебе не нравится.
– Правильно.
– Ты не обязан был делать того, что сделал.
– Нет, обязан.
– Ради меня?
– Ради тебя и ее.
– Но ведь она тебе не нравится.
– Мне много что не нравится, – сказал я. – Но ты ее любишь. Ты считаешь, что она – согнутая веточка, и, возможно, ты права. Никто такого не заслуживает.
– Но ведь она сама во все это влезла, так?
– Ага. Влезла. Я даже не думаю, что она особенно изменится. Когда-нибудь она не выдержит, она погибнет. Она подхватывает мужиков, как утки майских жуков ловят. Наобум.
– Знаю. Я пыталась быть хорошей матерью.
– И это я знаю, так что не начинай снова о том, как ты не сумела это сделать. Ты сделала все, что смогла.
– Я довела ее отца до того, что он спился.
– Да, довела. Но, по-любому, он сам к этому катился.
– Катился, сам знаешь.
– Я в этом не сомневаюсь.
– Я люблю тебя, Хэп.
– А я тебя люблю, Бретт.
– Хочешь потерять еще пять минут жизни, но круто?
– Звучит не очень классно, – рассмеялся я.
Она тоже рассмеялась, откатилась вбок и выключила свет. И потом она была очень классной.