Лондон бульвар

Я придвинул стул, но его руку не выпустил.
Во рту у меня пересохло — наверное, из-за вина.
Подошла сиделка, спросила:
— Вам что-нибудь принести?
— Чаю, пожалуйста.
Она вернулась, сказала:
— Есть только кофе.
— Отлично, спасибо.
Вкус у кофе был как у чая, в который налили касторки. Курить хотелось страшно, но отойти я не мог. Прошло два часа. Джои пришел в себя, увидел, что я на месте, опять закрыл глаза.
Около пяти утра он сказал:
— Митч?
— Я здесь, приятель.
— Мне снилась красная роза… Что это значит?
А хрен его знает. Я сказал:
— Скоро весна придет.
— Я люблю весну, — сказал Джои.
Потом добавил:
— У меня ноги такие холодные.
Я подвинулся к краю кровати, сунул руки под одеяло.
Ноги у него были как лед.
Я начал растирать их, сказал:
— Я принесу тебе термоноски, Джои. Они и на Овале пригодятся.
Я растирал ему ноги, пока не почувствовал чью-то руку на своем плече. Это был доктор.
— Он скончался, — сказал он.
Я прекратил растирать Джои ноги.
Самое главное, теперь они были теплые.
Доктор сказал:
— Пройдемте ко мне в кабинет.
Я прошел.
Он закрыл дверь, предложил:
— Если хотите, можете курить.
— Спасибо, я покурю.
Он полистал бумаги, сказал:
— Городской совет позаботится о похоронах.
— Вы имеете в виду кремацию.
— Это обычная процедура.
— Нет, не надо. Я сам все организую.
Доктор покачал головой:
— Разве это разумно? Понимаете, участок земли в Лондоне сейчас так же дорог, как место для парковки, разве что размером поменьше.
— Он с юго-востока Лондона, там ему и оставаться.
— Очень хорошо. Вам нужно подписать кое-какие бумаги.
Я докурил и говорю:
— Большое спасибо за помощь.
— Не за что.
Мы обменялись рукопожатиями. Когда выходил, понял, что устал как проклятый. Взял такси, попросил довезти до Клэпхема. Водитель посмотрел на меня в зеркало, сказал:
— Тяжелая ночь, приятель?
— Это ты точно подметил.
Много позже я наткнулся на стихотворение Энн Кеннеди, под названием «Правила похорон».
Там была такая строчка: «Не хочу быть сожженным, а одежду мою вы в мешок положите и пошлите домой».
А заканчивалось так:
 
 
Говорили, что это Джои
 
Все время приносит розы,
 
Но точно ли так — неизвестно.
 
Схороните меня вы в земле,
 
Чтоб когда-нибудь смог я воскреснуть.
 
 
Я открыл входную дверь и сразу почувствовал запах домашней выпечки. На кухне Бри что-то готовила. Она крикнула:
— Подожди минутку.
Я плюхнулся в кресло, совершенно разбитый. Почувствовал запах кофе, и запах был хороший. Как всегда. Бри внесла поднос. На нем были
апельсиновый сок
кофе
тосты
брауни.
Брауни?
Она показала на них, спросила:
— Знаешь, что это такое?
— Кхм…
— Астральные кексы, булочки с травкой. Я научилась их делать в Амстердаме. Ешь медленно — они как будто взрываются в голове.
Я съел немного тостов, запил кофе, задался вопросом, нужно ли мне, чтобы моя голова взорвалась. Посмотрел на Бри:
— А ты сама будешь?
— О нет, Митч, с таблетками их лучше не смешивать.
Я подумал: «Какого черта?»
Осторожно откусил. Сладко. Сказал себе: если что и поимею, так только аллергию от сахара. Бри спросила:
— Грабить ходил?
— Что?
— Ну, я знаю, грабители работают по ночам.
— Господи, Бри, я не грабитель… У меня есть нормальная работа.
Она на это не купилась, сказала:
— Я не против, чтобы ты грабил, но только так, чтобы тебя не поймали.
Я съел еще один астральный кекс. Бри спросила:
— А до тюрьмы ты преступными делами занимался?
Я не мог это отрицать.
Чтобы отвлечь внимание, рассказал ей о Джои, даже про розу рассказал.
Бри спросила:
— Он тоже был грабителем?
Я почти терпение потерял, сказал:
— Что ты заладила это дерьмо — грабитель, грабитель.Не могла бы ты — пожалуйста— перестать употреблять это слово?
— Пойти с тобой на похороны?
— О… Конечно. Было бы хорошо.
— А что мне надеть, Митч?
— Ну… Что-нибудь черное, я думаю.
Она захлопала в ладоши:
— Я взяла одну вещь «Шанель» в «Селфриджиз», но еще ее не надевала.
Стараясь подавить сарказм, я сказал:
— Взяла?..
— Ты сам просил не говорить о кражах.
Я проглотил кекс.
Потом у меня поехала крыша.
Джаз.
Я слышал джаз. Оркестр Дюка Эллингтона играл «Атласную куклу».
Черт, откуда всё это взялось? Я знаю, что не спал, но и в сознании не был. Я хотел двигаться, но чувствовал себя слишком вялым. Смутно, краем глаза, я с трудом видел Бри: она расплывалась. Но это были пустяки. Жизненно важно было только одно — узнаю ли я следующую мелодию? Билли Холлидей. Ее песенка «Наша любовь останется здесь». Потом зазвучала другая музыка, и я стал Брюсом Спрингстином с его «Темнотой на краю города». Потом я был усилителем, разносящим все в щепки. Я чувствовал, как все вырубалось. Попытался свернуться клубком, потом заснул.
По крайней мере, так мне показалось.
  
~~~
 
РАННЕЕ УТРО. ПОЗВОНИЛ Нортон. Я попросил найти мне участок земли на кладбище. Он отвечает:
— Это кое-чего стоит. Не только денег. Мне нужна твоя помощь.
— Говори.
— На Брикстон наедем, пацаны не справляются.
— Видимо, там деньги просто сами в ладоши сыплются.
— Завтра вечером, Митч. Я тебя подхвачу.
Когда на следующий вечер Нортон меня подхватил, он очень нервничал.
Я залез в фургон, Нортон сказал:
— Могилу я нашел, вот контакт.
И протянул мне клочок бумаги с адресом.
— Спасибо, Билли, — сказал я. — Очень тебе благодарен.
Огляделся в фургоне, спрашиваю:
— «Ред Булла» нет?
— Сегодня другие заморочки.
— В смысле?
— Может быть реальный напряг, ничто не должно мешать. Заходим, берем бабки, валим.
Брикстон стоял на рогах. На улицах толпа. Прямо карнавал. Я говорю:
— Господи, они дома когда-нибудь бывают?
Нортон угрюмо кивнул:
— Ага, бабы… Субботний вечер, мужики слоняются, бабы как приклеенные смотрят сериалы.
Припарковались у многоэтажки недалеко от Голдхарбор Лейн. Нортон сунул мне спортивную сумку, сказал:
— Бейсбольная бита. Если будет напряг, сразу сваливай. Понял?
— Понял.
Вышли из фургона, прошли мимо мусорки, зашли в дом. Первые несколько квартир прошли нормально. В двух Нортон получил деньги, в остальных забрал арендные книжки. Добрались до третьего этажа. Нортон на взводе. Я говорю:
— Ну что? Все идет как надо?
А он головой покрутил, говорит:
— Мы еще отсюда не выбрались.
Подходим к квартире на третьем этаже, Нортон впереди, я сзади. Стоят шесть черномазых, в черных костюмах, белых рубашках и сияющих черных ботинках. Один впереди, другие сзади шеренгой.
— Черт, — произнес Нортон сквозь стиснутые зубы.
Я спросил:
— Что, плохо?
Он крикнул:
— Бежим!
И помчался как подорванный. А я стою. Не то чтобы меня от храбрости расперло, просто я на парней посмотрел и понял, что не убежать мне никуда.
Биту бросил, сказал:
— Это мне, наверное, не пригодится? Да, парни?
Главный слегка улыбнулся. Я спросил:
— Вы кто? «Нация ислама»?
«Нацию ислама» я с тюряги знаю, и, самое главное, знаю, что с ними не стоит выделываться.
Мой последний вопрос был:
— Больно будет, да?
Первый удар разбил всмятку мой нос. Били меня
грязно
со знанием дела
жестоко.
И самое главное, тихо. Ни слова не произнесли, пока меня обрабатывали. Настоящие профи. Закончили и без звука промаршировали наружу. Я хотел крикнуть: «Это всё, что вы можете?!»