Лондон бульвар

— Джордан… Джордан,отпусти его.
— С этой мразью надо быть очень осторожным.
— Черт, ты ему почти голову оторвал.
Джордан отпустил. Я завел машину и поехал оттуда к чертовой матери. Джордан сказал:
— Езжай в Холланд-парк.
Все переднее сиденье было залито кровью. Джордан набросил на сиденье одеяло. Я спросил:
— А что с пацаном делать?
— Копать поможет.
Начался сильный дождь и помог скрыть от любопытных глаз то, что находилось на переднем сиденье. Кровь лилась по моим ботинкам на тормозную педаль.
Когда мы подъехали к Холланд-парку, дождь совсем разбушевался. Я спросил:
— А как актриса?
— Она будет спать до середины дня.
— Ты уверен?
— Я сделал все, чтобы быть уверенным. Заезжай в гараж.
Я заехал.
Вышли из машины, Джордан извлек откуда-то непромокаемые плащи, сказал:
— Возьми тачку.
Потом перетащил панка и Керковяна в гараж. Панк начал приходить в себя. Джордан сказал:
— Вытащи всё у них из карманов.
У Керковяна я вытащил
«зиг-зауэр» сорок пятого калибра
бумажник
сигареты
стилет
клочок бумаги с телефонным номером.
Это был номер Ганта.
У панка я вытащил
«браунинг»
толстую пачку денег
ментоловые леденцы
презервативы
кокаин.
Джордан набрал в ведро воды и вылил ее на панка.
Тот что-то пробормотал, закашлялся, медленно открыл глаза. Выглядело для него все довольно кошмарно. Две фигуры в длинных брезентовых плащах, на улице буря и дождь, а рядом труп.
Панк посмотрел на меня, промямлил:
— Ты мне нос сломал.
Джордан сказал ему:
— Вставай, работать пора.
Панк с трудом поднялся на ноги, заныл:
— Что происходит?
Джордан сказал:
— Заткнись — и, возможно, останешься жив.
Он заткнулся.
Я спросил:
— Куда Керковяна положим?
— К вязу, куда он твоего друга пристроил.
Джордан пошарил на полке, нашел бутылку бренди, протянул мне. Я сделал приличный глоток, протянул бутылку панку.
Его так трясло, что он еле-еле ее удержал. Бренди потек у него по подбородку, потом по груди. Я сказал:
— Держи двумя руками.
Он чуть не захлебнулся, но что-то внутрь протолкнул. Я передал бутылку Джордану; он хлебнул немного. Панк посмотрел на меня, сказал:
— Не позволяйте ему убить меня, мистер Митчелл.
Мистер!
Я кивнул:
— Конечно нет.
Джордан:
— Помоги мне вытащить проволоку из горла.
Мы перевернули Керковяна на спину, голова его запрокинулась, из-под нижней губы показались зубы. Панк произнес что-то типа:
— А-хр-р-р…
И его вырвало.
На концах проволоки были приделаны две деревянные ручки. И выглядели они весьма потертыми. Я не хотел об этом думать. Каждый взялся за ручку, потянули. Проволока вышла гладко, но не так чтобы чисто. Джордан протер ее о костюм покойника. Потом выпрямился, отхаркнулся и плюнул на него. Сказал:
— Грузи!
И мы бросили тело в тачку. Джордан взял «зиг-зауэр», взвесил на руке. Я сказал:
— Это самый бесперебойный автоматический стрелок, какого ты видел в жизни.
Он направил на панка дуло, повел им слегка и сказал:
— Давай толкай.
Буря нарастала. Удары ливневых струй чувствовались даже через дождевик Панк еле-еле тащил тележку, но в конце концов мы всё же добрались до вяза. Джордан бросил на землю заступ и велел:
— Копай.
Панк вытер кровь и сопли с разбитого носа, спросил:
— Что, я?
— Ты.
Раскисшая от дождя земля облегчила работу панку, но он всё время оскальзывался и падал.
Джордан отдал мне фляжку, и я пил как сумасшедший.
Наконец могила была выкопана. Джордан наклонился над тачкой, достал из плаща кусачки и отрезал Керковяну мизинец.
Панк заскулил.
— Господи Иисусе, — выдохнул я.
Хруст кости прозвучал как пистолетный выстрел. Затем Джордан наклонил тачку, и тело упало в яму. Удар о землю был как всплеск в адовом котле.
Джордан протянул мне «зиг-зауэр».
— Что? — произнес я с недоумением.
Он посмотрел мне прямо в глаза, проговорил:
— Я заметил, что твоя речь засорена американизмами, так что… твой выстрел.
Панк понял, что сейчас произойдет, заблажил:
— О боже, мистер Митчелл, я никому ничего не скажу!..
Я выстрелил ему в лоб. Он немного постоял, покачался, потом упал в яму. Джордан взял лопату, начал закапывать могилу. Я не пошевелился, просто стоял там, под дождем, «зиг» дрожал у меня в руке.
Джордан выпрямился, сказал:
— Пойдем выпьем по чашке чая.
За кухонным столом, когда Джордан готовил чай, я сказал:
— Микки Спиллейн всегда заставлял своих персонажей пить виски, потому что не мог правильно написать название коньяка.
Джордан промолчал.
Мне было все равно.
Он поставил на стол дымящиеся чайники, спросил:
— Печенье?
— Это «Рич»?
— Всего лишь «Микадо».
— Тогда я пас.
Он достал из-под раковины бутылку «Гленливет», я говорю:
— У тебя что, повсюду бутылки рассованы?
— И не только бутылки.
— О!
Он отвинтил крышку, плеснул виски в чай.
Я отхлебнул. Почувствовал вкус чая, в который добавили виски.
Скрутил сигаретку, предложил Джордану. Он взял, я начал вторую. Зажег, и через минуту над нами уже висело облако. Я спросил:
— Джордан, почему тебя так назвали? Ведь не из-за бейсбола?
Он фыркнул, ответил:
— Мой отец родился на берегу Иордана.
— Я думал, ты венгр.
— Мы переехали.
— Ты когда-нибудь слышал эти строки:
 
 
Во мне столько гробов,
 
Как на старом кладбище…
 
 
Он затушил окурок, сказал:
— Еще ничего не кончилось.
— Боюсь, ты прав.
Я поднялся из-за стола:
— Мне нужно вздремнуть.
— Тебе это точно нужно.
  
ФИНАЛ ПЬЕСЫ
   
~~~
 
ДЖОРДАН ПОСЛАЛ ОТРЕЗАННЫЙ палец Ганту.
          Великолепно упакованный.
                    Позолоченная коробочка.
                              Хрустящая оберточная бумага.
                                        Красный бархатный бант.
Сказал мне:
— И жив был пальчик, да отписался…
Я сказал:
— Ты больной ублюдок.
Начал восстанавливать отношения с Эшлинг. Она сначала возражала, заставила меня поволноваться, потом согласилась. Мы встретились в пабе «Солнце и блеск» в Портобелло… Я купил новые ботинки. «Джи Пи Тод'з», клевая вещь. Стоят, поганцы, дорого, но ноги ой как благодарны.
Ботинки были желто-коричневые, я надел их с гэповскими брюками цвета хаки, кремовым свитером и пиджаком Гуччи. Выглядел вполне удобоваримо.
На Эшлинг было убойное черное платье. Я сказал:
— Платье убойное.
Она улыбнулась. Забрезжила надежда. Она сказала:
— Ты тоже неплохо выглядишь.
— Нравятся мои ботинки?
— «Балли»?
— Нет.
— Подделка?
— Ну это вряд ли.
— Ох, извини, я совсем забыла, что ты мужчина опытный и искушенный.
— Это не из «Симпатии к дьяволу»?
— Не знаю.
— Наверное, «Роллинги» эту вещь еще до твоего рождения спели.
Она проигнорировала мое замечание, спросила:
— Куда пойдем?
Я говорю:
— Хочешь поужинать?
— Я хочу тебя, и сильнее только ирландская печаль.
Такая штука с этими ирландцами: они всегда готовы с тобой поговорить, и говорят они неплохо. Но о чем они, черт возьми, говорят?
Никто не знает.
Эшлинг между тем продолжала:
— Есть такая мысль: давай возьмем видеокассету напрокат, закажем пиццу, и ты узнаешь, что скрывается под убойным платьем?
— А ничего, если я захочу сделать это прямо здесь, на улице?
Мы пошли к ней. И с той минуты, как мы вошли, Эшлинг все время находилась на мне.