Как и почему лгут дети? Психология детской лжи

Когда-то в 30-х годах XX столетия в нашей стране развернулась дискуссия, в центре которой оказались два детских писателя – Агния Барто и Корней Чуковский. Агния Барто полагала, что детей пролетарских родителей необходимо воспитывать не на выдуманных, а на реальных примерах, тогда как Корней Чуковский отстаивал для детей сказку, основанную на чуде. Времена изменились и доказали правоту сказочника Чуковского. Кто теперь будет читать стихи, четко отражающие реалии определенного времени: «Мы с Тамарой ходим парой, санитары мы с Тамарой»? Современные дети знать не знают, откуда в первом классе взялись санитары. Сказки же Чуковского вечны, хотя никто никогда не видел Бармалея и Тараканище. И именно вера в чудо поддерживает нас, одновременно являясь и ложью, и правдой, потому что мы, веря в чудо, добиваемся намного большего результата, чем тот, который могли бы получить, анализируя лишь возможное. И все мы в любом возрасте ждем Нового года, чтобы получить подарки от Деда Мороза, вне зависимости от того, насколько верим в его существование.
Мы принимаем обман, потоком идущий из средств массовой информации: о том, что йогурт сделает нас здоровыми, крем – красивыми, платье – счастливыми. Что очистка организма от шлаков (то есть просто-напросто «большая клизма») навсегда оздоровит. Впечатление такое, что, несмотря на существование в наше время медицины, мы больше доверяем средневековым эскулапам, которые лечили больных, искренне полагаясь на мысль Гиппократа, что здоровье определяется сочетанием в организме четырех жидкостей. Вот они и ставили больному клизмы и одновременно пускали кровь. Только представьте, что в вас еле теплится жизнь, а после клизмы вам нужно куда-то нестись, при том, что еще раньше у вас откачали часть крови. А если человек мог заплатить больше, то его тело жгли каленым железом, чтобы через возникающие волдыри выпускать ненужную, с точки зрения лекарей, слизь.
Но мы допускаем ложь не только на телеэкраны, но и непосредственно в душу. Разве можно ответить честно на вопрос: «Ты будешь любить меня вечно?» – или на еще более сложный: «Ты любишь только меня?» Очевидно, что человек, задающий вопрос, ждет вполне определенного ответа и тем самым провоцирует отвечающего на ложь.
А теперь вообразим ситуацию, в которой ребенок, опираясь на требования родителей (а не на внутренний неосознаваемый инстинкт самосохранения), действительно вдруг становится абсолютно честным. Сколько несчастий в таком образе он принесет и себе, и близким! Представьте, что произойдет, если вы будете рассказывать своим родителям нежную историю о том, как вы готовили им подарок, а ребенок вдруг (следуя вашим же указаниям) скажет, какие слова вы на самом деле произносили? А если подобное произойдет на работе, куда вы привели ребенка и в его присутствии стали говорить начальнику о том, как тепло к нему (начальнику) относитесь? А ребенок вдруг повторит ваши слова о начальнике, сказанные в телефонном разговоре с подругой?
Или когда вы, преподнося подруге подарок, будете рассказывать, как долго его искали, а ребенок вдруг заметит, что вчера его вам подарила другая подруга? Самое печальное, что в таких случаях просто нечего ответить.
Сколько родителей были пойманы своим ребенком, когда меняли планы в связи с внезапно возникшими обстоятельствами. И тогда ребенок резонно заявлял: «Но ты же обещал(а)!» И у родителей не было оправданий, потому что трудно объяснить ребенку, которого вы привели к себе на работу на полчаса, а задержались на полтора, что есть дело, которое нужно срочно сделать, потому что от этого многое зависит. Ребенок не может включить в анализ множество деталей, а потому не принимает ваших объяснений, особенно если вы регулярно повторяете: дал слово – держи.
Я до сих пор не могу забыть (хотя простила много раз много лет назад), как родители, уезжая от меня, четырех– или пятилетней, и оставляя на государственной даче (в пятидесятые годы детей из яслей и детских садов в летний период вывозили оздоровляться на подобные дачи), обещали, что сейчас вернутся. Я не могла поверить воспитательнице, что они уехали домой, оставив меня одну, и ждала…
Согласитесь, многие родители, когда ребенок заливается слезами, повторяют этот трюк и в наше время, чтобы успеть на самолет, поезд, машину.
Владимир Тендряков изобразил в повести «Ночь после выпуска» безрадостную картину того, что получается, когда счастливые люди решают сказать друг о друге правду. В его произведении это делают выпускники школы. Они договорились говорить ВСЮ правду, но они не понимали, что необходимы «правила говорения правды». Оказалось, что сказанная ими правда разрушила мир, в котором они так счастливо жили, и 10 лет, проведенные вместе, обратились в прах. Но правда ли это была? Сиюминутные ощущения вовсе не обязательно – правда. Да и нагромождение случайных фактов, вырванных из контекста, нередко вырастает в большую ложь.
Более того, ребенку трудно отличить ложь и правду. Рэй Брэдбери в романе «Вино из одуванчиков» повествует о старой леди, миссис Бентли, которая начала дружить с детьми. Это общение доставляло ей большое удовольствие до тех пор, пока они не разговорились о деликатном предмете, недоступном для детского понимания. Неожиданно обнаружилось существенное различие в восприятии ими простых вещей. Старая леди сообщила обычный, с ее точки зрения, факт, что когда-то она была девочкой. Дети, уверенные в постоянстве вещей и событий, решили, что она лжет. Вот как пожилая женщина пыталась доказать им, что она не лгунья:
«А теперь взгляните. – И старуха торжествующе подняла вверх раскрашенную фотографию, свой главный козырь. Фотография изображала миссис Бентли семи лет от роду, в желтом, пышном, как бабочка, платье, с золотистыми кудрями, синими-пресиними глазами и пухлым ротиком херувима.
– Что это за девочка? – спросила Джейн.
– Это я! – Элис и Джейн впились глазами в фотографию.
– Ни капельки не похоже, – просто сказала Джейн. – Кто хочешь, может раздобыть себе такую карточку. – Они подняли головы и долго вглядывались в морщины.
– А у вас есть еще карточки, миссис Бентли? – спросила Элис. – Какие-нибудь попозже? Когда вам было пятнадцать лет, и двадцать, и сорок, и пятьдесят? – И девочки торжествующе захихикали.
– Я вовсе не обязана ничего вам показывать, – сказала миссис Бентли.
– А мы вовсе не обязаны вам верить, – возразила Джейн.
– Но ведь эта фотография доказывает, что и я была девочкой!
– На ней какая-то другая девочка, вроде нас. Вы ее у кого-нибудь взяли».
Дети не верили ни одному ее аргументу. Пожилая женщина очень расстроилась, но ночью ей почудился разговор с умершим мужем:
«Это не поможет, – говорил мистер Бентли, попивая свой чай. – Как бы ты ни старалась оставаться прежней, ты все равно будешь только такой, какая ты сейчас, сегодня. Время гипнотизирует людей. В девять лет человеку кажется, что ему всегда было девять и всегда так и будет девять. В тридцать он уверен, что всю жизнь оставался на этой прекрасной грани зрелости. А когда ему минет семьдесят – ему всегда и навсегда семьдесят. Человек живет в настоящем, будь то молодое настоящее или старое настоящее; но иного он никогда не увидит и не узнает».
«Ты бережешь коконы, из которых уже вылетела бабочка, – сказал бы он. – Старые корсеты, в которые ты уже никогда не влезешь. Зачем же их беречь? Доказать, что ты была когда-то молода, невозможно. Фотографии? Нет, они лгут. Ведь ты уже не та, что на фотографиях.
– А письменные показания под присягой?
– Нет, дорогая, ведь ты не число, не чернила, не бумага. Ты – не эти сундуки с тряпьем и пылью. Ты – только та, что здесь сейчас, сегодня, сегодняшняя ты.
Миссис Бентли кивнула. Ей стало легче дышать». Наутро она позвала детей и раздала им то, что хранила многие годы.
«И потом все лето обе девочки и Том часто сидели в ожидании на ступеньках крыльца миссис Бентли, как птицы на жердочке. А когда слышались серебряные колокольчики мороженщика, дверь отворялась и из дома выплывала миссис Бентли, погрузив руку в кошелек с серебряной застежкой, и целых полчаса они оставались на крыльце вместе, старуха и дети, и смеялись, и лед таял, и таяли шоколадные сосульки во рту. Теперь, наконец, они стали добрыми друзьями.