Джангар

 
 
Мало ли, долго ль блуждали в адском краю,
 
Прибыли к двум мальчуганам в начале дня.
 
«Вот они, с черными мыслями два молодца,
 
Стольким страданьям подвергнувшие меня,
 
Подлые — моего желали конца,
 
Их по заслугам следует наказать».
 
 
 
«Нет, мой нойон, позвольте вам правду сказать.
 
Вам помогли, как лучшему другу, они,
 
Ценную вам оказали услугу они.
 
Если бы не перерезали ваш аркан,
 
Где бы достали вы, о мой великий хан,
 
Листьев сандала — моих чудесных врачей?» —
 
Хонгор воскликнул, и озорных малышей
 
Взял он с собой и в родные привел места.
 
 
 
Дальше помчались, превозмогая жару,
 
И, наконец, над собою увидали дыру,
 
Взяли в могучие руки по два шеста,
 
Начали выбираться из адских глубин.
 
Там, где поуже, на шест опираясь один,
 
Там, где пошире, на два опираясь шеста,
 
Муки неслыханные терпя на пути,
 
Все же смогли до шестой земли доползти.
 
Новые муки претерпевая, смогли
 
Два смельчака доползти до пятой земли.
 
 
 
Дней не считая, ночей не считая, ползли —
 
И поднялись на поверхность первой земли.
 
А над норой стояли Шовшур и Цеджи,
 
И мальчуган убеждал старика: «Прикажи
 
Людям спуститься!» И Джангар
 
               Хонгру сказал:
 
«Все, что я приобрел, оставив тебя,
 
Множество мук претерпеть заставив тебя,—
 
Этот вот мальчик!» — И на дитя показал.
 
«Так почему же прежде молчали вы,
 
Не говорили мне в самом начале вы
 
О мальчугане? Увертки вас не спасут,
 
Я вызываю вас, Джангар, на правый суд!»
 
 
 
Вскоре достигли всех богатырских ушей
 
Слухи о том, что вернулись к себе домой
 
Джангар и Хонгор — из преисподней самой!
 
Семьдесят ханов и тридцать пять силачей
 
В честь возвращенья героев устроили пир.
 
Отпировав неделю, в кумирню пошли.
 
Лама верховный, держа священный очир,
 
Благословил сынов богатырской земли.
 
 
 
Снова невиданное пошло торжество.
 
Джангар, едва не лишенный ходом времен
 
Отческого престола, — воссел на него,
 
И, восседая, перекладывал он
 
Шелковую подушку под локоть любой.
 
Реки медовой арзы текли без конца,
 
Острые шутки сыпались наперебой.
 
Сколько могло уместиться в пределах дворца,
 
Столько богатырей пировало тогда,
 
И наедались все до отвала тогда.
 
 
 
И несравненный Хонгор сказал на пиру:
 
«Вас я, избранники Бумбы, в судьи беру,
 
С нашим нойоном Джангром затеял я спор —
 
Тяжбу мою разреши, богатырский стан!
 
Этот нойон от меня скрывал до сих пор,
 
Что у него трехлетний растет мальчуган!»
 
 
 
И сообщили Хонгру свой приговор
 
Богатыри, посоветовавшись в тишине:
 
«Правда на вашей, по-видимому, стороне.
 
Право предоставляется вам посему —
 
Имя наречь, по желанию своему,
 
Трехгодовалому сыну Джангра Богдо».
 
 
 
Хонгор сказал властелину — Джангру Богдо:
 
«Вашего сына Лотосом я нареку,
 
Многое мальчик свершит на своем веку:
 
Только родившись, в руки взять он успел
 
Ваши бразды мирских и духовных дел,
 
Бумбы-Тибета страну воедино собрав!»
 
 
 
Семьдесят ханов семидесяти держав
 
Стали Шовшура с тех пор называть Бадмой —
 
Самым нежнейшим из человечьих имен.
 
И на великий кругооборот времен
 
Бумбы народы зажили мирной семьей.
 
Счастья и мира вкусила эта страна,
 
Где неизвестна зима, где всегда весна,
 
Где и дожди подобны сладчайшей росе,
 
Где неизвестна смерть, где бессмертны все,
 
Где небеса в нетленной сияют красе,
 
Где неизвестна старость, где молоды все,
 
Благоуханная, сильных людей страна,
 
Обетованная богатырей страна.
 
 
  
Песнь двенадцатая
 
О походе против лютого хана Хара Киняса
 
 
 
Сказывают: пребывал на востоке хан.
 
Звался Хара Кинясом жестокий хан —
 
Поработитель семи надземных держав,
 
И покоритель семи подземных держав,
 
И предводитель сильнейших в мире бойцов,
 
Богатырей, прославленных храбрецов,
 
Мощный властитель необозримой страны,
 
Края, не тронутого руками войны
 
На протяженье семи поколений земных.
 
 
 
Телохранители хана: последний из них
 
Справится с целым тюменом богатырей.
 
Если Киняс выезжает с охраной своей —
 
Едет вокруг двенадцать тысяч бойцов,
 
Если ж Киняс почивает в охраной своей
 
Сказочной башне — двадцать тысяч бойцов
 
Попеременно стоят у дворцовых дверей.
 
 
 
Чтобы никто не сумел причинить вреда
 
Грозным дружинам доблестных богатырей,
 
Около ставки стоят на цепях всегда
 
Барс и гиена, чьи неподвижны зрачки,
 
Барс и гиена, рвущие всё на куски,
 
Что попадется им в лапы. Когда ж по ночам
 
Их выпускают на волю, спускают с цепи,
 
Не подступиться бесчисленным силачам
 
Тысячи стран к воротам ставки: в степи
 
Камни — и те дрожат от рева зверей!
 
Самые славные рати богатырей,
 
Самые стойкие — в беспорядке бегут,
 
Самые храбрые — без оглядки бегут.
 
 
 
В башне, прекрасной, как марево поутру,
 
Сто богатырских кругов сошлось на пиру.
 
Чревам уже становилось от яств тяжело,
 
Черной арзой изнутри великанов жгло,
 
Шумной беседе, казалось, удержу нет.
 
Стали походы высчитывать за сто лет.
 
Стали разведки высчитывать за шесть лет.
 
Руки свои потирая, дружину свою
 
Взглядом окидывая колдовских очей,
 
Пальцами всеми похрустывая десятью,
 
В трепет испытанных приводя силачей,
 
Молвил Киняс: «На подлунной тверди земной
 
Может ли кто-нибудь состязаться со мной?»
 
 
 
Тут богатырь, по прозванью Беке Цаган
 
Ставший грозою ста двенадцати стран,
 
Силой прославленный в странах шести владык,
 
Храбрый Цаган, который сражаться привык
 
С множеством львов, убивая каждого льва, —
 
Молвил Хара Кинясу такие слова:
 
«Страны подлунной земли, до которых коню
 
Можно добраться, — силе своей подчиню,
 
Власть утвержу на каждом земном куске!»
 
 
 
Но богатырь, по прозванью Наран Кюсхе,
 
Верно предсказывающий событий черед
 
На девяносто и девять весен вперед
 
И повествующий с правдою на устах
 
О сорока девяти минувших годах,—
 
Так доложил властелину: «Хара Киняс!
 
Нашего льва мы на слове изловим сейчас,
 
Но терпеливо прослушайте мой рассказ.
 
 
 
Есть, говорят, за горами Бумбы страна,
 
Под восходящей зарею лежит она,
 
И величавой белой горой издавна
 
Эта земля с небесами соединена.
 
Тело земли отразил океан голубой.
 
Каждое утро выбрасывает прибой
 
На бесконечно темнеющие берега
 
Золота слитки, куски серебра, жемчуга.
 
 
 
Если глотнет океанской воды человек,
 
Станет бессмертным и юным пребудет вовек.
 
Землю изрезало множество шумных рек,
 
Вечно шуршит в каменистых руслах вода,
 
Вкусная, не замерзающая никогда,
 
Мчится четыре времени года она,
 
Истинное богатство народа — она.
 
Реки, подобно водопроводу, [12] текут,
 
Около юрт, ко всякому входу текут,
 
Влагой снабжая тысячи тысяч людей.
 
Если посмотришь на темные берега,
 
Глазу предстанут пастбища для лошадей,
 
В лето и зиму травой покрыты луга,
 
Вечнозеленой, раскачиваемой слегка
 
Нежным дыханием свежего ветерка —
 
Точно молитва, читаемая нараспев.
 
 
 
На средоточии мира, в кругу дерев,
 
Башня, увенчанная очиром, стоит,
 
Башня Богдо, сияя над миром, стоит,
 
Светится, точно марево, издалека.
 
Сказывают: уходит она в облака,
 
Точно картина красуется в небесах,
 
Краски меняются у тебя на глазах.
 
 
 
Средние все купола горят изнутри
 
Редкими раковинами цвета зари,
 
А десяти боковым даны куполам
 
Стены из камня с пламенем пополам.
 
Семьдесят тысяч как бы живых орлов
 
Десять наружных украсило куполов,
 
Кажется, что для полета выберут день.
 
Правая сторона поражает резьбой!
 
Наперегонки с тушканом бежит олень.
 
Слева посмотришь — возникнет перед тобой
 
Барса с гиеной увековеченный бой.
 
 
 
На расстоянии выстрела выстроен мост,
 
Сходный по цвету с отблеском северных звезд.
 
Прямо к порогу ведет он, а там, у дверей
 
Этой обители славных богатырей —
 
Каменные столпы величаво стоят,
 
Золотом блещут, слева и справа стоят.
 
 
 
Жизни доверив свои острию копья,
 
Страсти — стране посвятив, а Джангру — себя.
 
Богатыри, что клялись на священном мирде
 
Жить как один человек всегда и везде,
 
Оберегая родимый край от врагов,
 
В башне расселись, — семь необъятных кругов.
 
 
 
На снежно-белых девскирах, повыше всех,
 
Локтем своим опершись на барсовый мех,
 
Джангар-нойон восседает, владыка племен.
 
Сзади посмотришь — сандалом колышется он,
 
Сбоку посмотришь — сияет он полной луной,
 
Круглой луной пятнадцатой ночи степной.
 
Спереди глянешь на Джангра Богдо, осмелев, —
 
Перед тобою возникнет алчущий лев.
 
 
 
Женщинами расчесанная коса
 
В блестках серебряных, как дождевая роса,
 
Тяжко легла на мощные мышцы спины,
 
Между которыми мог бы верблюд пройти
 
С кладью тяжелой — и не застрял бы в пути.
 
Волосы черные, сказочной толщины,
 
Джангром отпущенные в минувшем году,
 
Ханшей подстриженные в текущем году,
 
Уши прикрыли. Проняты мочки ушей
 
Парой серег, повисших у шеи стальной.
 
Зорче всевидящих кречетовых очей
 
Джангровы карие колдовские глаза:
 
Пламя в них вспыхивает и таится гроза.
 
 
 
Джангра усы — подобье орлиных крыл.
 
Если бы Джангар спину свою приоткрыл,
 
Мы бы увидели небожителей мощь.
 
Длинные копья мечет без промаха вождь,
 
Белой рукою мечет, а в ней скрещена
 
Львиная сила с бессмертной силой слона.
 
Облик Майдера сияет на светлом челе,
 
Облик Майдера, неведомого земле, —
 
Жизнь отдавали, чтоб на него взглянуть!
 
 
 
Серое сердце, прекрасную, ясную грудь,
 
Алую душу — недруги жаждут ее!—
 
Оберегает прославленное копье.
 
Было копье из тысячи свито стволов,
 
Сказывают: сердцевина его сплетена
 
Из роговых частей шестисот козлов,
 
И сухожилиями покрыта она
 
Целого стада меринов молодых —
 
Лысых, буланых, караковых и гнедых.
 
 
 
Верхняя часть — предметом соблазна была.
 
Были страшилищем душ ножи на древке,
 
А наконечника сталь — алмазной была,
 
И не застрял бы двугорбый верблюд в темляке!
 
В камне, стоящем у башни, зажато копье.
 
Это сандаловое в три обхвата копье
 
Всажено в белую глыбу на сто аршин
 
Так, что не всякий вытащит исполин.
 
 
 
Конь, на котором ездит страны властелин,
 
Первожеребой зачат кобылицею был,
 
Взятою из табуна чистокровных кобыл,
 
С гривами из камней драгоценных пород,
 
Первожеребых, без лысин и без пестрот…
 
Конь властелина достоин славы своей:
 
Не устает в тяжелых походах он,
 
Трижды проскачет вокруг державы своей,
 
Но и тогда не станет на отдых он.
 
 
 
Сказывают: у прославленного скакуна
 
Шея лебяжья, кара-куланья спина,
 
А величавая грудь — Алтаю равна.
 
Челка подобна мягким купавам речным;
 
Уши подобны кувшинным ручкам резным;
 
Очи пронзительней кречетовых очей;
 
Крепость резцов превосходит крепость клещей;
 
Сверлам подобны клыки — остры и сильны;
 
Перловый хвост переливчатый — дивной длины;
 
Редки шаги: копыта — державам земным
 
Гибель несут; Аранзалом зовут скакуна,
 
А коневодом, ухаживающим за ним,
 
Стал богатырь, именуемый Бор Мангна.
 
 
 
Богатыри пируют под сводом небес.
 
Над силачами — шелковый синий навес,
 
Чтобы их зноем не жгло, не мочило росой;
 
Мясом оленьим, благословенной арзой,
 
Джангром излюбленной, угощаются там,
 
Кто ни пришел бы — все насыщаются там.
 
 
 
Девушками, невестками окружена,
 
Рядом с Богдо восседает его жена,—
 
С великолепным закатом янтарным сходна,
 
С утренним солнышком лучезарным сходна.
 
Светом таким сияет владычицы взор,
 
Что вышивают при нем тончайший узор.
 
Если нечаянно в сторону табуна
 
Ханша прекрасная глянет — за табуном
 
Сможет табунщик следить и во мраке ночном.
 
И до того прекрасна владыки жена,
 
Что если на воду взор опустит она,
 
То сосчитаешь всех рыб на глубоком дне,
 
То замечаешь рожденье рыб в глубине.
 
 
 
В прелестноликом, в полтысячном круге ее,
 
Споря красою, сидят подруги ее,—
 
Славят красу несказанную ханской жены.
 
Косы ее не туго заплетены;
 
Голеней достигают токуги ее;
 
Шелковый пышен халат упругий ее;
 
Выкроен из неизвестной ткани халат;
 
На голове — убор золотой, говорят,
 
В целый косяк пятилетних коней ценой,
 
Вышитый жемчугом ханшей Уржин Бадмой;
 
 
 
Ноги обуты в прекрасные сапожки.
 
В мягкие, ярко-красные сапожки
 
Сказывают: за пошивку одних задков
 
Было заплачено сто золотых монет,
 
А за пошивку сафьяновых каблучков
 
Семьдесят было дано золотых монет.
 
Пары, подобной этим, на свете нет,—
 
Пять мастериц тачало годами их!
 
Люди, любующиеся следами их,
 
Платят за право осмотра пятьсот монет.
 
Люди, любующиеся на них самих,
 
Платят за это десятки тысяч монет.
 
 
 
Джангар насчитывал двадцать отважных лет
 
В те времена, как в жены красавицу взял.
 
Был семилетним тогда скакун Аранзал.
 
 
 
Ханы — владыки многих земель и морей —
 
В жены Богдо предлагали своих дочерей
 
Вместе с казной и мудрым советом своим,—
 
Не удостоил их Джангар ответом своим!
 
И приставали простые нойоны к нему
 
И дочерей предлагали в жены ему
 
Вместе с браздами земных и духовных дел,
 
Но богатырь и слушать их не хотел!
 
 
 
Девушки подходящей себе не сыскав,
 
В сторону запада, неизвестным путем
 
Джангар пустился на быстром Рыжке своем
 
Неба пониже, повыше коленчатых трав.
 
Долго нойон скитался в безводной степи,
 
Долго скакал в безлюдной, бесплодной степи,
 
Жаждой томим и сухим дыханьем жары,
 
Свесив на конскую гриву копье свое.
 
И на вершину взобравшись плешивой горы,
 
Он, опершись на сандаловое копье,
 
Обозревал обитателей чуждой земли.
 
 
 
Черное море заметил он издали,
 
В семьдесят месяцев быстрой езды шириной
 
Дыбилось, трескалось водяное стекло.
 
Камни вздымая в кобылу величиной,
 
Против теченья другое теченье текло.
 
Камни о камни бились, дробилась вода,
 
Вспыхивал пламень, и начиналась тогда
 
Злая, смертельная схватка волны с волной.
 
Там берега в девятьсот саженей вышиной
 
Неугасимым пожаром сверкали в ночи,
 
Острыми были мысы — как стальные мечи.
 
 
 
За морем ханствовал славный Гюши Замба.
 
Нежную дочь даровала ему судьба.
 
Ратью мангасов — опасны людям они, —
 
Всеми тремя несравненными чиндамани
 
И золотой горой он владел искони…
 
Тенгрия сын обручиться давно мечтал
 
С дочерью ханской — месяцеликой Шавдал, —
 
Джангар убил небожителя в честной борьбе,
 
Войско мангасское подчинил он себе,
 
Ханства Гюши Замбы владыкою стал, —
 
Так он женился на юной Ага Шавдал.
 
 
 
Верно предсказывающий событий черед
 
На девяносто и девять весен вперед —
 
Сказывают: возглавляет Алтан Цеджи
 
Правую сторону Джангровых богатырей.
 
Слава о нем перешла страны рубежи.
 
Он откровенен с ханом державным всегда
 
И сообщает о тайном и явном всегда.
 
 
 
Левую сторону Джангровых богатырей,
 
Сказывают, возглавляет Гюзан Гюмбе,
 
Непобедимый ни на гульбе, ни в борьбе.
 
Этой высокой достоин чести Гюмбе,
 
Войско приводит он в трепет секирой своей!
 
Сказывают: при стесненном усесте — Гюмбе
 
Может занять места двадцати силачей.
 
 
 
Сказывают: при свободном усесте — Гюмбе
 
Может занять места сорока силачей.
 
Рядом с Гюмбе восседает Алый герой.
 
Он вызывает на бой стотысячный строй.
 
Страшным подвергнутый мукам в адских краях,
 
Не возымел он привычки выкрикивать: йах!
 
Сталью каленой враги сверлили его,
 
Кожей плетеной, проклятые, били его, —
 
Вытерпел пытки шулмуса злого герой,
 
До сумасшествия всех силачей довел,
 
А не сказал ни единого слова герой!
 
Воин, способный вырвать сандаловый ствол
 
С корнем и сучья все на ходу содрать,
 
Броситься пешим на безмерную рать —
 
И победить отборнейших силачей.
 
Он перепрыгнет через леса бердышей
 
И не заденет ни одного острия.
 
На две сажени бьет его крови струя.
 
Тело его не пронзят и тысячи стрел.
 
Был он зачат именитой Зандан Герел.
 
Названный Хонгром, он именуется Львом.
 
 
 
Рядом, всегда в одеянии боевом,
 
Савар Тяжелорукий сидит за столом.
 
В детстве печальный удел страдальца постиг:
 
Ростом едва лишь большого пальца достиг —
 
Были родители Савра умерщвлены.
 
А через год в пределы его страны
 
Вторглись войска неизвестных прежде врагов,
 
Отняли подданных — семьдесят языков.
 
 
 
Савар, взнуздав темно-бурого жеребца,
 
Вооружившись, отправился на восток.
 
Мчался, пока не высох горный поток,
 
Жгучей бесплодной степью скакал без конца
 
Во исполнение завещанья отца:
 
„Сын! Поезжай пустынею дикой ты,
 
И за мангасским последуй владыкой ты.
 
Грозным Догшоном, Шара владыку зовут,
 
Все его страны сказочными слывут,
 
Сказывают: беднякам — богатство дает,
 
И в родовитых он превращает сирот“.
 
 
 
В полдень, когда придавил вселенную зной,
 
Спешившись, юноша брел дорогой степной.
 
Савра заметил всевидящий, мудрый Цеджи,
 
Молвил пирующим седокудрый Цеджи:
 
„Мальчик бредет пустынею несколько лун,
 
И в поводу ведет он коня своего.
 
Мысли быстрее на полсажени скакун,
 
Ветра быстрей на сажень; когда на него
 
Юноша сядет, поднимет секиру свою —
 
Станет сей всадник непобедимым в бою,
 
Станет тогда половина мира — его,
 
Сможет любого сразить секира его!
 
Ныне, покуда бредет он, жарой опален,
 
Пеший, голодный, — захватим его в полон“.
 
И, соглашаясь, кивнул головой нойон.
 
 
 
Мигом оседланы кони. Ветра быстрей,
 
Двинулись полчища желтых богатырей,
 
А впереди скакал великий нойон.
 
Сердцеобразный колодец проехала рать
 
И миновала мост, похожий на сон.
 
Тысячи мчались — в полон одного забрать!
 
Ехали ночью — отряд о сне забывал,
 
Ехали днем — забывал он сделать привал.
 
Так они выехали на степной перевал.
 
 
 
Воины видят: все покрыто кругом
 
Таволожником да зернисто-белым песком.
 
Путник бредет, по земле чумбур волоча.
 
Сразу коня отобрали у силача,
 
Сразу же заняли дорогу к воде.
 
 
 
Даром, что Савар оказался в беде, —
 
С полчищем бился герой одиннадцать дней.
 
Даром, что был он пешим, — быстрейших коней
 
Он догонял, сильнейших героев сбивал.
 
И скакуны убегали за перевал,
 
Седла болтались под животами коней.
 
Видимо, Савар огромной рати сильней!
 
Богатыри порешили сделать привал.
 
 
 
Что же сказать о Хонгре — неистовом Льве!
 
Он, охмелев от арзы, храпел в бумбулве,
 
Спал и не знал, что нойон выезжать приказал.
 
Думая: „Как бы с Богдо не случилось беды“, —
 
Спящего мужа стала будить Герензал,
 
Вылив на темя двенадцать кувшинов воды.
 
Голову положив на колени свои,
 
Волосы мужа пригладила Герензал
 
И обратила к нему моленья свои:
 
 
 
„Где же твой Джангар, сказкою
 
               ставший дневной?
 
Может быть, хан преисподней в плен его взял?
 
Где же твой Джангар, мечтой
 
               прослывший ночной?
 
Может быть, стал он добычей шести владык?
 
Людям известен обычай шести владык:
 
Жертву пытают свою от зари до зари.
 
Может быть, наше войско разбил мальчуган?
 
Взять его в плен задумали богатыри…
 
О прирученный дикий мой балабан!
 
О укрощенный гордый детеныш орла!
 
О припасенная мной для врага стрела!
 
Коршун мой, приносящий в клюве гнездо!
 
Муж мой, спеши на помощь к нойону Богдо!“
 
 
 
Выслушал Алый Хонгор супругу свою.
 
Стал он похрустывать пальцами десятью,
 
Буйное сердце забилось в клетке грудной —
 
Будто бы зверь заметался в чаще лесной.
 
„Вот как богатыри поступили со мной,—
 
Не разбудили, поехали без меня!
 
Я ведь привез их сюда на крупе коня,
 
Связанными привез их — добычу мою,
 
Мял их своими пальцами десятью —
 
Как же могли без меня пойти на врага?
 
Здесь ли ты, мой коневод, мой Зандан Зарга?
 
Сивого Лыску скорей оседлай моего,
 
Сильного — можно Алтай взвалить на него, —
 
Крепкого — можно полмира объехать на нем!“
 
 
 
И коневод вернулся с хангайским конем.
 
Лыско помчался труднейшей из горных дорог.
 
Мчался, как будто буре завидовал он.
 
Пару высоких и тонких передних ног
 
Дальше своих челюстей закидывал он,
 
Задние ноги к прекрасным пахам подбирал
 
И четырьмя копытами свет попирал.
 
Грязи комки летели, как стрелы, свистя,
 
Красная пыль поднималась, к тучам летя.
 
Так прискакал он к джангровым силачам.
 
 
 
Джангар Богдо воскликнул, не веря очам:
 
„О, наконец, примчался на сивом коне
 
Алый мой Лев, мой Хонгор приехал ко мне,
 
Беркут мой, сердце воинственное мое,
 
Светоч мой, солнце единственное мое!“
 
 
 
Ноги расставив широко и подбочась,—
 
Савар стоит под сенью сандала сейчас,
 
Савар, которого не побеждал никто!
 
 
 
И с расстояния Хонгор крикнул ему:
 
„Если теперь в полон я тебя не возьму,
 
Пусть в этой жизни подвергнусь гневу Богдо,
 
В будущей жизни — пытаем буду в аду
 
Ханом Эрликом, когда к нему попаду.
 
Быть побежденным — ужасней не знаю греха!“
 
 
 
Видевший, ведавший многих секир обуха,
 
Лыско прекрасный к Савру приблизился вмиг,
 
Воздух ушами ножницевидными стриг.
 
Савар секирой ударил его тяжело.
 
Лопнул нагрудник, сползло золотое седло,
 
Конь опрокинуться мог бы в красной пыли,
 
Да удержался губами за корку земли.
 
Хонгор сумел коня на скаку повернуть,
 
Савра сумел ударить в могучую грудь,
 
Вместе с секирой бойца молодого схватил,
 
Вместе с секирой на гриву коня посадил,
 
Савра примчал к пестро-желтому стягу Богдо.
 
 
 
Джангар-нойон побратал в строю боевом
 
Тяжелорукого Савра с неистовым Львом,
 
Принял у них святую присягу Богдо.
 
Вестники посланы были во все концы,
 
И доложили подвластным ханам гонцы,
 
Что появился новый защитник у них,
 
Стал побратимом на пять поколений земных.
 
 
 
Снова наполнилась воинами бумбулва,
 
И богатырские снова пошли торжества.
 
Так, говорят, происходят у Джангра пиры:
 
Должен пропеть запевала Дуун Герел
 
Звонкие шастры — сказанья древней поры.
 
Чтобы напев серебряным блеском горел,
 
Юный Цеден играет на звонкой домбре.
 
Славится также искусством Очир Герел.
 
Огненной красотой он подобен заре,
 
Что золотит рассветающие небеса.
 
 
 
Сказывают: у женщин при виде его
 
Падают с бедер сами собой пояса.
 
Сказывают: у девиц при виде его
 
Сами срываются пуговки на груди.
 
Даже старухи, плетущиеся позади,
 
Даже и те приговаривают, семеня:
 
„Ах, почему ты прежде не встретил меня,
 
Прежде, в мои целомудренные года!“
 
 
 
Тайну каждого звука разгадывал он.
 
К нежным губам свирель прикладывал он,
 
И, неизвестные раньше, рождались тогда
 
Звуки, подобные пению лебедей,
 
Что по весне мелькают в густых камышах.
 
Отгулы звуков подолгу звенели в ушах
 
Подданных Джангра, тысячи тысяч людей
 
Песням внимали, дыхание затая,
 
И небесами людям казалась земля…
 
 
 
Видите, хан — это сильный, богатый народ,
 
Все — родовиты, нет в этом ханстве сирот.
 
В счастье, в покое пребывает страна,
 
Где неизвестна зима, где всегда — весна,
 
Где и дожди подобны сладчайшей росе,
 
Где неизвестна смерть, где бессмертны все.
 
Если бы всех уничтожила наша рать,
 
Хонгор один сумел бы ее покарать.
 
 
 
Некогда на пустынной, безлюдной земле
 
Хонгра преследовали войска силачей.
 
Огненный лик посерел, подобно золе,
 
Веки смыкались Хонгровых львиных очей,
 
В мощное тело вонзили враги бердыши,—
 
Все ж не сумели стащить с коня смельчака.
 
„Видимо, нет у него при себе души“, —
 
Так порешив, прекратили погоню войска.
 
Хонгру подобных бойцов — не сыщем у нас!»