Цикл произведений 'Родина'
Достигнув оборонительных рубежей нашей группировки, мы с удивлением обнаружили, что по дороге выдули почти половину набранной в речке воды. Ребятам на позициях досталось буквально "по капле".
На следующий день проблема воды вновь стала актуальной. Снова отпускать нас к реке командир не рискнул, но, нарушая наш инкогнито, вызвал вертушку. Ми-8 прилетел быстро. При разгрузке вертолета один из бойцов подорвался на мине. (Откуда она там взялась?) Ему передробило кости обеих ног и они, как у игрушки из ваты, сгрудились в непонятную кучу. Мы столпились вокруг него и пытались хоть чем-то помочь: разговаривали с ним, подносили медикаменты, вытирали кровь, плакали. Мы боролись за его жизнь до последнего, но тщетно. Парень умер. Несчастного подняли на борт и, под траурный свист винтов, повезли в последний путь...
С самого начала войны Бамут использовался как большой опорный пункт для бандформирований, или "незаконных вооруженных формирований" - НВФ, в количестве до тысячи человек. Кроме обычного стрелкового оружия в своем арсенале они имели минометы, зенитки и несколько бэтэров. Все необходимые условия для превращения села в крепость у боевиков имелись, ведь в советские времена здесь стоял зенитный ракетный полк со всеми необходимыми причиндалами. Да и за время войны подвалы и первые этажи многих зданий были превращены в долговременные огневые точки. Географическая специфика местности так же способствовала боевикам при отражении первых двух штурмов, как известно, для нас закончившихся неудачно. Ходили слухи, что все подходы к Бамуту заминированы, а в первых рядах боевиков стоит известный своей жестокостью спецназ "Асса", состоявший из прожженных головорезов чеченцев, афганских моджахедов и грузинских наемников. Новый штурм села был запланирован на 19 мая. По замыслу командующего штурмом генерала В. Шаманова, наша группа должна была блокировать путь возможного отступления боевиков на территорию Ингушетии. Разумеется, мы, простые исполнители приказов, всех тонкостей этих тактических игр не знали. А вот боевики были осведомлены намного лучше нас и предприняли попытку психологической атаки, попытавшись очистить пути своего возможного отхода.
Получили приказ "занять боевые позиции". Лежим. Боимся. Нервничаем. Напряжение колоссальное. Тишина. И вдруг, откуда не возьмись, прямо на наши позиции, из зеленки, со стороны Чечни выезжает огромный американский джип. Красавец джип. Останавливается. Видим - в джипе трое. Дверь открывается, вываливается мужчина. Метра два ростом, здоровый бородатый "дух". Одет, как на парад. В берцах, в новом, иностранного производства камуфляже, в разгрузке. На шее сверкает цепочка. На голове повязка с надписью на арабском языке. На пальце правой руки большой перстень из драгоценного металла. Наличие перстня говорило о том, что перед нами не простой "борец за независимость Ичкерии", а полевой командир. По его комплекции не трудно было догадаться, что это за командир. Широкая улыбка демонстрировала два ряда ровных, блестящих зубов, половина которых - тоже из драгметалла.
Мужчина, подойдя к нам вплотную, остановился. Пальцы рук не спеша перебирают мусульманские четки, губы шепчут неизвестную нам молитву, глаза сверкают от ярости. Черт побери, наверное, и сотни лет назад его предки, атакуя казаков генерала Ермолова, выглядели так же устрашающе. И так же размеренно перебирали эти четки. Я, забыв обо всем на свете, как завороженный, пялился на четки. Лишь через несколько секунд заметил какого-либо оружия на боевике нет. А он спокойно стоит и не боится нас! Нас, вооруженных до зубов десантников! Десантников, которых боятся все "чехи"! Смотрю на него из-под съехавшей на лоб каски, и ничего не понимаю. Громко дышу. Не поворачивая головы, пробегаю глазами по сослуживцам - все просто обалдели от такой наглости, лежат, не шевелятся. "Дух" освоился, окинул нас уничтожающим взглядом, сделал для себя какие-то выводы, и сказал: "Эй, салаги, вы что тут делаете? Воевать хотите? Со мной воевать хотите? С нами воевать хотите? Смотрите, что я вам говорить буду! Сюда слушайте! Эта война не для вас! Это не ваша война! Это наша война! Вы, дети, лучше убирайтесь отсюда, пока живые. Домой, к мамке, валите, на хрен! Мы здесь завтра пойдем, всех, на хрен, вас замочим! Вы нам не нужны, салаги. Идите домой! У вас, свиньи, еще один день, один шанс есть! Пусть остаются офицеры и контрактники, если им деньги нужны, будут им деньги, пусть сдохнут здесь, неверные! А вы, салажата, валите домой! Если не уйдете, сами знаете, что будет. Не первый день эта война воюете! Убьем, кого не убьем, плен брать будем, в рабство отдадим, замучаем. Казнить будем, как скотину зарежем! Лучше, бегите, бегите, пока я вам разрешаю!"
Его слушали, затаив дыхание, в полной тишине. И когда он завершил свой монолог, тишина стала жужжать в ушах, давить на сознание, пугать до смерти. Стало по настоящему страшно, жутко страшно. Под его громоподобное "Аллах акбар!" я не мог остановить дрожь в коленях. Некоторых трясло, они почти перестали контролировать свои действия, еле дыша от ужаса.
"Дух" трижды, как заклинания, повторил свои слова. Закрыв глаза, помолился и, еще раз посмотрев на наши лица, лица грязных, полуголодных девятнадцатилетних пацанов, победоносно улыбнувшись, развернулся и зашагал по направлению к машине. Шел уверенно, шел хозяином мимо дрожащего стада овец. Мы не двигались, боялись обратить на себя внимание. Я, практически вернулся к здравому смыслу, но ждал конца спектакля пассивно, не вмешиваясь в происходящее. "Дух" уже почти дошел до джипа, как тишину разрезал чей-то крик: "Уйдут! Уйдут ведь, товарищ майор!" После небольшого замешательства командир тихо, но отчетливо выговорил: "Огонь!" Развязка наступила мгновенно - мы открыли огонь. "Духи", явно не ожидавшие от нас такой прыти, сначала просто сидели в машине, а потом бросились бежать в разные стороны. Видимо, большинство ребят все еще находилось в шоковом состоянии, поэтому стреляли неровно, нервно. Сам я палил неистово, с азартом, с аппетитом проголодавшегося дикого зверя. Пять магазинов "ушло в горизонт" за считанные секунды. Лишь расстреляв практически весь боекомплект, я заметил, что иномарка полностью изменила свою внешность - машина была превращена в решето. Рядом с этой дымящей грудой железа, в луже собственной крови валялся "оратор". Только что грозивший нам смертью "дух" сам был на последнем издыхании. Оказалось, что и чеченские полевые командиры тоже люди. Люди, которые тоже могут умирать. Люди, которых тоже можно убить, убить точно так же, как они убивают наших солдат. Убить навсегда, безвозвратно. "Оратор" имел несколько огнестрельных ранений, хрипел, но еще дышал. Дышал, но недолго. Мои, очумевшие от нервотрепки пацаны, продолжали долбить своего обидчика в упор.
Подбежал майор, остановив бесполезную пальбу, стал успокаивать подчиненных, отдавать приказы. Мы, разделившись на три группы, принялись за работу. Одни, на случай повторного появления непрошеных гостей, заняли прошлую позицию. Другие, выкопав яму, избавлялись от трупа и остатков джипа. Третьи, самые опытные бойцы, отправились на поиски двух бежавших от нашей мести боевиков. Бежавших именно от мести. Мы горели желанием отомстить за унижение чувства нашего собственного достоинства. Доказать, в основном, самим себе, что мы ничего не боимся. А, откровенно говоря, мы все же испугались, а значит "духи" практически добились своего. Конечно, мы бы не оставили своих позиций, но, однозначно, находились бы в подавленном, нерабочем состоянии. А так, не смотря на появление в наших рядах двух раненых бойцов, (которых мы же и ранили) настроение у подавляющего большинства ребят заметно улучшилось. Мы усердно выполняли приказы офицеров. Носились, как псы, которых долго держали на цепи, а теперь вдруг отпустили восвояси. И пусть обнаружить беглецов не удалось, но это уже не имело никакого значения, боевой дух победителя приходил в норму...
(23.02.01)
* 3. СТАРШИЙ СЕРЖАНТ Мистер *
Я никогда об этом не говорил и не писал. Я не хотел, чтобы об этом знали. Но чем больше проходит времени, тем глубже и отчетливей отпечаток в памяти. Я начинаю понимать, что скрывать это нельзя, об этом надо говорить, об этом надо писать, это надо помнить. Это тонкая линия между жизнью и смертью. Это - война.