Любовь без тормозов - авария (СИ)

— Я предупреждал: рядом с ним не появляться, — констатирую спокойно, присев на корты перед плюхнувшимся на скамью своим черненьким, рассматривая его поцарапанную физиономию и делая вывод, что вмазал не зря, но мало. Спиной поворачиваться не боюсь, Степка прикроет, хоть он со мной и не разговаривает.
— Он сам мне позвонил, — защищается Игорь, я так и сижу, наблюдая, как на миловидном, хотя и немного бандитском лице стыд мешается в коктейле эмоций со страхом, непониманием и предвкушением.
— Малыш, — подмигиваю Даньке, склонив голову вбок, — а ты ли не ахуел, м?
Он бессвязно мычит, от нервов, от пьянки, от себя самого; пережрав эмоций, не справляется и просто смотрит, хлопая пушистыми ресницами.
— Сам пацана довел. В предынфарктном состоянии по скорой увозили! — Я к Степе резко поворачиваюсь, тот, Игоря оттолкнув, отдает свои ключи и гонит умываться домой. — Что смотришь? — резче мне, кулаки на руках сжались до синевы на костяшках. — Празднует он выздоровление. Хочешь так? — кивает на него, Данька недовольно на друга косится и тянет пальцы к моим волосам, проходится по короткому ежику, улыбается тепло-тепло и, взорвавшись изнутри, пускает две крупные слезы из глаз.
— Дань, не надо, — прошу осторожно, боясь не то что говорить — дышать и даже двигаться. Тыльной стороной ладони стираю слезы, сжав его колено, и сам вот-вот разревусь.
— Довели, черти, друг друга. Особенно ты, белобрысый.
— Степ, я не хотел.
— А этот, видимо, слишком сильно хотел. — Даня показал ему фак и снова принялся теребить мои волосы.
— Все, жопы в руки и поднимаемся, одного спать уложить надо, второму просто пизды дать.
— Если ты то уебище не уберешь из хаты, я не пойду. Мне срок не нужен, — перехватываю Данькину руку и тяну вниз, грея пальцы в своих.
— Сам уйдет. Раскомандовался, — дергает сначала меня, с легкостью ставя на ноги, потом Даню, но куда более аккуратно, даже обидно стало. Но толкнул обоих одинаково, затащив в подъезд.
Поднимаясь по ступеням, придерживаю парня за пояс, он шатко кренится вниз и заваливается мне на плечо.
Прошедшее в разлуке время играет с психикой и скручивает ее в тугой колючий шар, переворачивая все восприятие. Он снова подстрекает меня, подливает масла в огонь и делает вид, будто его здесь и нет. Коснувшись моих пальцев, сжимает руку, сразу отпускает, а поздно — разряд уже пошел. Обняв крепче, прижимаю к стене, впиваясь в его губы, и, несмотря на алкоголь, отвечает так, словно пил из нас двоих я, по крайней мере, ноги сильнее подкашиваются именно у меня.
— Я сказал — домой! — шипит похлеще гадюки Степан, оттаскивая меня за шиворот и толкая вверх, чуть не уронив. Данила, подняв руки в знак примирения, сам телепает за мной, в глаза не смотрит, но улыбается — у меня как камень с души падает только от одной его улыбки.
Пока Степа воюет с Игорем, затаскиваю Даньку с собой в комнату, ту самую, где мы первый раз коснулись душ друг друга, и набрасываюсь на него, просто не могу поступить иначе. Он отвечает порывисто, страстно, словно и не было между нами всех тех месяцев, что провели в разлуке. Все такой же: немного скрытный, зажимающийся, когда склоняю к излишней откровенности, мягкий, податливый и в ту же секунду показывающий клыки, напирающий авторитетом и подминающий под себя той необыкновенной внутренней силой, которую чувствую на расстоянии.
Вырубаюсь на пару минут, запомнив время. Словно закрыл и открыл глаза, а время прошло. Даня и Степа на кухне тихо разговаривают, и я бы не подслушивал, но происходящее очень уж сильно касается меня.
— Ты же его лучше знаешь. — Голос Данилы приглушен закрытой дверью, но даже так чувствую, как тяжело ему говорить. — Понимаешь, что я сделал все правильно. Нам вообще не стоило встречаться.
— Вам обоим нужны эти отношения. И да, Миха дурак, взбалмошный, резкий, упрямый до невозможности, но он искренне к тебе относится. Ты же этого хотел. Чтобы взаправду. Чтобы по-настоящему.
— У него семья, ребенок, черт, я даже не представлял…
— В разводе. И Мишка всегда свои отношения от родни скрывал, ему условия ставили: либо ты нормальный, либо сдохни, сука. Дань, если он из этого трагедию не сделал, значит, не винит тебя. Значит, уже сам все решил.
— Думаешь? — усмехается, и мне его усмешка совсем не нравится. — Я видел, с кем он… ну…
— Спит? — помог ему Степа. Как я понял, ему кивнули в ответ.
— Они другие. Не как я. Ну… — Пьяный мозг бунтует и отказывается предоставлять информацию. — Охуевшие все такие. А я…
— А бегает он за тобой, если ты не заметил. — Степа закурил, Даня хлопнул стаканом об стол. — Я не буду его защищать, Миха иногда переходит все границы, но это потому, что иначе он любить не умеет. Не сможет объяснить, показать, донести, он будет брать и делать, и потом когда-нибудь ты поймешь его чувства, а пока просто будь с ним рядом — ты ему нужен даже больше, чем он тебе.
— Почему?
— Потому что если ты, пройдя через все, смог остаться собой, справиться, то Миха с каждым годом становится все злее и агрессивнее, он закрывается от социума. Он не сможет пережить все это в одиночку. Или сопьется, или сколется. Каким бы он внешне сильным ни был, внутренне он все еще пятнадцатилетний мальчишка, оставшийся один на один с миром. Только тебе надо быть сильнее. Не бойся его ломать. Не бойся обидеть, даже если будет орать, потом до него дойдет и он извинится. Сможешь им управлять — сможешь все, приручить ты его уже сумел. Даже до вашего знакомства.
Я за дверью чуть башкой о косяк не ударился с психу.
— Как это?
— А так. Этот говнюк тебя у меня на фотке увидел, полгода мне мозг выносил, кто такой, что за человек…
— А?..
— В тот раз, когда вы познакомились, он не ко мне ехал, а к тебе. Поэтому я тебя и уговаривал быть на днюхе, ты же к родне в деревню собирался, помнишь?
— Вы это подстроили?
— Грамотно спланировали, — резко поправляю его, не в силах больше терпеть этот слив информации. Давай расскажи еще, как фоткать Данилу заставлял, как задолбал вечными расспросами, вытягивая всю подноготную. Друг называется!
Даня с удивлением и легкой обидой уставился на меня, я нагло, как был голый, так и прошел внутрь и уселся к нему на колени, и срать я хотел, что ему тяжело.
— Он тебя сам выбрал, задолго «до»… — Степа заткнулся на полуслове, поймав мой очаровательно-взбешенный взгляд. — И плевать ему было, что ты в отношениях был до этого… — Моя улыбка шире, голос Степы все тише. — И что другие заводить не собирался… — Я наклонился вперед, Даня мне в грудь вцепился, подтаскивая обратно. — Он нагло тебя себе сразу присвоил, эгоист чертов, не оставив выбора. Все, я пошел, ну вас, психов, к черту, сами разбирайтесь! — С детской непосредственностью одарил меня щелбаном и в прямом смысле слова ускакал в комнату.
— Тяжело? — спрашиваю с нажимом.
— Ты не много весишь, — поднимается руками по груди, придерживая за предплечья.
— Со мной тяжело? — еще раз.
— Очень, — признается на выдохе.
— А будет еще тяжелее, когда свои права на тебя начну заявлять, когда душить буду опекой, когда следить за каждым шагом и материть почем зря за каждую переписку, потому что везде опасность вижу. Хочешь этого? — повернувшись к нему и с вызовом глядя в почти трезвые распахнутые глаза.
— Хочу, — кивает, и его уверенность у меня в теле мурашками отзывается. Даня, чувствуя, как реагирую на него, приглаживает их, упираясь лбом в мой лоб.
— Тогда пообещай мне, что больше ни один из нас, даже в ссоре, даже в бешенстве не будет сбегать? Бей посуду, кричи, вызывай ментов или сдай меня в дурку, прокляни — что угодно, но в зоне моей видимости. Обещай!
— Обещаю, — вскользь касается моих губ, у меня все тело зудит, и становится мало его прикосновений. — Миш, — зовет мягко, целуя еще раз, уже по-настоящему. — Если с кем поймаю, я тебе яйца оторву…
— Знаю, — кусаю его за губу, удерживая так, чтобы понял, я не шучу. — А теперь собирайся, мы уезжаем.