Страницы прошлого
Роль Рози сложнее и труднее роли Оли Бабиковой в «Елке», прежде всего потому, что Рози старше. Она - подросток, но такой, который ближе к девушке, чем к девочке. Комиссаржевская с великим мастерством и проникновенной правдивостью передавала этот труднейший переходный момент: рождение взрослого человека из ребенка, последние часы детскости, под которой уже пробивается первая травка новых чувств. Как и в «Елке», она не утрировала и не наигрывала ребячество Рози, играя ее без малейшей сластинки. Вместе с тем она нигде не форсировала мотив нарождающейся женственности. Удержаться на этой почти неуловимой грани могут лишь очень правдивые актрисы.
В первом действии Рози с упоением хлопочет по хозяйству. В доме ждут гостей - жениха Эльзы и его отца. Рози, как настоящий ребенок, наслаждается этим отступлением от скуки будней. Рози - Комиссаржевская носится по квартире с покупками, с предметами сервировки, украдкой сама лакомится, задирает своего друга Пиголицу - Вильгельма. Внезапно, доставая из буфета праздничные чашки, Рози задумывается. Сидя на спинке стула и глядя куда-то поверх головы Вильгельма - Пиголицы, Рози тихонько признается, что «влюблена во всех мужчин на свете». Комиссаржевская говорила это с огорчением, смешным и трогательным, словно сама немножко смущенная таким неприличием. Но в ту минуту, когда на сцене появлялся Макс, все сразу прояснялось: Рози, чуть-чуть нескладная и угловатая в своем коротком, полудетском платье и дешевых туфлях без каблуков, становилась грациозной, движения ее обретали женственную музыкальность. Было ясно: под ребячьей жадностью души, готовой полюбить «всех мужчин на свете», уже распускается скрытная и застенчивая любовь к одному, и этот один - Макс.
Но Макс - жених старшей сестры Эльзы. Этот предполагаемый брак - неожиданная, ослепительная удача, привалившая семье Гергентхейм… И Рози даже самой себе не смеет признаться в том, что любит Макса, жениха сестры.
А сестра Эльза не любит Макса. Ее избранник - хитрый и ловкий пошляк, коммивояжер Кесслер. Правда, Кесслер и в мыслях не имеет жениться на Эльзе, как, впрочем, и Эльза не видит в Кесслере заслуживающего внимания жениха. Но оба они собираются обманывать Макса после свадьбы так же, как обманывают его и до свадьбы, встречаясь тайно, втихомолку. Эти свиданья Эльза прикрывает, как ширмой, присутствием Рози, и, конечно, Рози не понимает, в своей невинности, какую оскорбительную роль ее заставляют играть в этом гнусном фарсе!
Неуловимо тонкими штрихами показывала Комиссаржевская, что Рози не похожа на своих сестер, что она резко отличается от них, и поэтому она несколько чужая в своей родной семье, одинокая среди остальных, как белая ворона среди черных. Это достигалось не впрямую,- Рози не держалась дичком, не сторонилась семьи, не глядела исподлобья. Наоборот, Рози - Комиссаржевская была на редкость ласкова со всеми: она нежно любила мать и сестер, она гордилась ими, она горячо принимала к сердцу все семейные радости и больно переживала семейные огорчения. Но при всем этом был какой-то водораздел, еле уловимая инородность Рози в семье Гергентхейм. Она иначе говорила, без лицемерных мещанских интонаций, она держалась без мещанской натянутости, ее движения и манеры были артистичны, изящны, внутренне благородны. Даже порывистость Рози, непринужденность ее были тоньше и благороднее деревянно-скованных «хороших манер» Эльзы и Лауры. Может быть, ключ к этому был в творческом начале, заложенном в Рози, в тех бабочках, которых она рисовала на веерах. Кстати, о своих бабочках Рози - Комиссаржевская говорила всегда очень серьезно, с уважением, даже тогда, когда спрашивала совета, как ей посадить бабочку верхом на цветок: «по-мужски или по-дамски?» Но от этого или от другого чужеродность Рози в ее родной семье ощущалась очень ясно во всем спектакле.
События в пьесе развиваются. Обманув своего жениха Макса, Эльза принимает у себя дома Кесслера. Как ширма, присутствует при этом ничего не подозревающая Рози. Для того же, чтобы Рози им не мешала, Эльза и Кесслер дают ей выпить шампанского, и она засыпает. Благодаря удивительно тонкому смешению детского и девического, каким наполняла роль Рози Комиссаржевская, ей удавалась сцена опьянения Рози,- едва ли не самая трудная в пьесе. В исполнении Комиссаржевской пьяная девушка не была противна; она вызывала взволнованное сочувствие к себе и острую неприязнь к тем взрослым негодяям, которые заставили ее пить. Комиссаржевская выпивала первый бокал, прижмурившись от удовольствия, как ребенок, впервые пробующий что-то лакомое и вместе с тем немножко запретное. «Вкусно!» Постепенно, по мере того как Кесслер подливал ей вина, Рози, пьянея, становилась необыкновенно смелой, решительной, бесстрашной. Она никого не боится! Она всем говорит в глаза все, что думает о них! Да, говорит, а кому это не нравится, тем хуже для него! Привстав, она смотрит на сестру Эльзу осуждающе, строго. «Эльза не должна пить!» - приказывает она. И тут же добавляет с горечью, словно ей тяжело признаться в этом: «Эльза этого не стоит!…» С Кесслером, перед которым Рози обычно робеет, как девочка перед взрослым, она теперь говорила равнодушно-развязно. Величественно-небрежно играя собственным локоном, она заявляла ему, что была в него влюблена когда-то, давно… «Но теперь,- заканчивала она, глядя на него пренебрежительно,- теперь я вас больше не люблю… Ни капельки, вот!…»
Не кончилось, однако, добром ночное свидание Эльзы с Кесслером. Отец Макса, старик Винкельман, разгадал и перехитрил Эльзу, и по его наущению Макс, нагрянув неожиданно, застает свидание любовников, застает и Рози, засыпающую, опоенную шампанским. Третий акт кончается полным крахом матримониальных планов Эльзы. Но сюжет принимает новый оборот, совершенно неожиданный: увиденное Максом ночью в квартире Гергентхеймов открывает ему глаза на то, что любит он вовсе не Эльзу, а Рози! В последнем действии, с самого появления Рози - Комиссаржевской, было видно, что за истекшую ночь в ней произошли большие перемены. Внешне ничто не изменилось: то же серо-голубое платье, коротенькая, до локтей тальмочка, старенькая круглая шляпка-канотье с птичьим перышком, - явные обноски старших сестер. Но Рози-ребенка, Рози-девочки уже не было. Был взрослый человек, страдающий и измученный. Рози пришла с героическим решением: она спасет семью. Пусть вина Эльзы упадет на нее, Рози. Пусть все думают, что она - любовница Кесслера, что она, а не Эльза, пьянствовала с ним всю вчерашнюю ночь. Пусть навеки отвернется от Рози любимый ею Макс…
Неспособность Рози ко лжи и притворству делала ее в начале последнего действия скованной, деревянной. Она боялась вопросов, она никому не смотрела в лицо. Лишь в глазах ее стояла та мученическая боль, которая была так свойственна глазам самой Веры Федоровны. Однако по мере развертывания обязательного в такой пьесе счастливого конца, глаза Комиссаржевской - Рози светлели, наливались радостью. А руки, протянутые к Максу, казались широко раскрывающимися крыльями, на которых оба они сейчас улетят к счастью.
Такова была пьеса «Бой бабочек». Она надолго, навсегда вплелась в судьбу Веры Федоровны, - ведь и в последний свой спектакль, много лет спустя, Комиссаржевская, уже смертельно больная, играла именно «Бой бабочек»!
В описываемый мною вечер бенефиса Веры Федоровны в Вильне роль Рози принесла ей подлинный триумф. Театр был совершенно покорен; люди аплодировали, кричали, не хотели расходиться после окончания спектакля. Даже мало приличная, никем не уважаемая местная официозная газетка «Виленский вестник», прозванная презрительно «Виленским сметником» (по-польски «сметник» - помойная яма), на следующий день после бенефиса нашла живые, человеческие слова для восторженной рецензии о Рози - Комиссаржевской.
Сама Вера Федоровна, хотя и играла «Бой бабочек» много лет по всей стране с огромным успехом, но, чем дальше, тем все менее любила, а под конец жизни почти ненавидела как пьесу, так и роль. Что же было в этой пьесе, что оправдывало такое отношение к ней Комиссаржевской? На этом стоит остановиться, ибо в этом был глубоко принципиальный смысл, объясняющий многое в творческом пути Комиссаржевской.