Эта свирепая песня

Когда собрание завершилось, людской поток вынес Августа из аудитории в вестибюль.
Августу понадобилось добрых тридцать секунд, чтобы понять: он не знает, куда идти дальше. Он принялся озираться по сторонам. Куда деваться?
Вестибюль был забит до отказа. Вопли подростков буквально оглушили Августа. Он опасливо отошел к стене и выудил из сумки расписание.
– Эй, Фредерик!
Август оглянулся: Колин пробирался прямо к нему, продираясь сквозь стайку девушек. Его усилия увенчались успехом: Колин поймал Августа за рукав и потянул за собой.
– Я тебя нашел! – Взгляд Колина скользнул вниз и зацепился за отметины на предплечьях Августа. – Вау, клевые татуировки, чувак! Главное, чтобы наш директор их не заметил. Он у нас чересчур строгий. Я как-то нарисовал себе на лице временную татушку – кажется, пчелу, уже не помню, почему, – а он заставил меня ее оттереть. Политика школы, увы!
Август одернул рукава, а Колин уставился на лист бумаги у него в руках.
– Класс! А у нас сейчас английский! По-моему, мы в одной группе – я же видел твое имя в списке. Я проверил все заранее – чтобы знать, с кем доведется столкнуться, чувак.
Август не понимал, то ли это его влияние развязало Колину язык, то ли он всегда был настолько болтливым. В конце концов Август решил, что Колин таким родился.
– Ладно, рванули! – Колин потащил его к двери на лестницу. – Здесь короткий путь, Фредди!
– Куда?
– На английский, ясен пень! Можно плестись через вестибюль, но там же скопление чертовых первокурсников! – заорал Колин. Несколько учеников помладше уставились на него круглыми глазами, а та преподавательница в юбке смерила Колина мрачным взглядом.
– Отправляйтесь в класс, мистер Стивенсон.
Колин подмигнул ей и шагнул на лестничную площадку, придержав дверь для новичка. Августу оставалось только гадать, то ли ему помогают, то ли его похищают. Но он не хотел опоздать на первый в жизни урок и поэтому поплелся за Колином. За миг до того, как дверь захлопнулась за ними, Августу почудилось, что он увидел Катерину Харкер. Она прошла мимо, а школьники расступались вокруг нее, будто море.
Когда люди вспоминают про свой первый школьный день, они используют выражения вроде «перезагрузка», «новое начало» и всегда подчеркивают, что это шанс проявить себя должным образом.
С точки зрения Кейт, первый день действительно являлся благоприятной возможностью, и она пользовалась этим шансом в каждой из прежних школ. Помимо прочего, длиннющая вереница дней в конце концов и привела ее в Академию Колтона, разве не так?
Значит, именно сегодня она могла задать верный тон и показать себя во всей красе. Она должна произвести впечатление. Сюда же добавлялось еще одно преимущество: она находилась на своей территории. Может, здесь с ней и незнакомы лично, но ведь она давно стала знаменитостью. Так даже лучше. Вот он – прочный фундамент. Теперь можно работать дальше. Через неделю Колтон будет принадлежать ей. (А если она не сможет верховодить в Колтоне, она не заслуживает того, чтобы править городом.)
Если честно, Кейт не особо желала главенствовать в школе или в городе. Она просто не хотела, чтобы Харкер смотрел на нее и видел беспомощную слабачку, девчонку, не унаследовавшую от него ничего, кроме черт лица и цвета волос. Она мечтала, чтобы отец видел в ней человека, заслужившего свое право находиться в И-Сити.
Будь она проклята, если она позволит ему снова отослать ее! Нет уж!
Она вернулась и будет сражаться! Она останется в городе – и точка.
«Я дочь своего отца», – подумала Кейт. Она продефилировала по вестибюлю с гордо поднятой головой. Медальон и металлические ногти поблескивали на свету. Кейт вспомнила про чудовищные блестящие зубы в ролике, и это придало ей сил. Ее провожали взглядами. Шевелились прикрытые ладошками губы. Ученики роились и разделялись, набегали и откатывались, как волны или стая скворцов. Все вместе – по отдельности.
– Их нужно ломать быстро, – однажды заявил ее отец.
Разумеется, он говорил про монстров, а не про подростков, но у них было много общего. И те, и другие – разумны. И те, и другие думали – и действовали – сообща. Города и школы – микрокосмы жизни. Кроме того, Колтон обладал собственной чувствительной экосистемой, как и другие небольшие заведения подобного толка.
Святая Агнесса оказалась самой маленькой из всех – всего-то сто девочек, а в Фишере, в ее первой частной школе, было целых шестьсот пятьдесят учеников. В Академии же Колтона их насчитывалось четыре сотни. Достаточно мало, чтобы сохранять задушевность, но много, дабы гарантировать хоть какое-то сопротивление.
Это же естественно: всегда имелись те, кто желал бросить вызов правящей элите, заявить свои права на авторитет или популярность, или что там им требовалось. Кейт мигом их вычисляла. Бунтари несли разрушение коллективному разуму, и Кейт знала, что с ними нужно будет разобраться как можно скорее.
Ей требовалось лишь одно: правильно поставить себя.
И, к ее удивлению, шанс предоставился ей почти сразу.
Кейт понимала, что про нее будут ходить шепотки. Слухи. Не обязательно плохие. Некоторые из них были почти что пропагандистскими. Идя по коридору, Кейт чуть склонила голову, вылавливая самые громкие из них.
– Я слышал, последнюю школу она сожгла.
– Она сидела в тюрьме.
– Говорят, она пьет кровь, как малхаи.
– Она зарубила одного ученика топором!
– Психопатка.
– Убийца.
Потом она переступила порог кабинета, и до нее донеслось:
– Ее мать свихнулась.
Кейт замедлила шаги.
– Ага, – продолжала девица, достаточно громко, чтобы ее услышала Кейт. – Она спятила и решила покончить с собой – разогнала свою тачку на мосту, и та рухнула в воду.
Кейт положила сумку на стол и принялась рассеянно копаться в ее содержимом, повернувшись здоровым ухом к сплетнице.
– Харкер отослал ее, потому что не мог на нее смотреть. Она напоминала ему покойную жену.
– Заткнись, Шарлотта, – прошептала какая-то девушка.
«Заткнись, Шарлотта», – мысленно повторила Кейт.
Но Шарлотта продолжала вещать:
– Наверняка она тоже чокнутая.
«Нет», – едва не возразила Кейт.
Отец считал, что она слишком молода… и еще слаба, как мать.
Но он ошибался.
Кейт в ярости вонзила ногти в ладони и плюхнулась на стул, уставившись на доску. Она просидела так весь урок, высоко подняв голову. Она ничего не конспектировала и не слышала ни единого слова преподавателя. Ну и пусть! Какая теперь разница!
Кейт не шевелилась и терпеливо ждала своего часа. Когда наконец прозвонил звонок, она последовала за Шарлоттой в коридор.
Каким бы ни был следующий урок, он не мог быть важнее этого.
Шарлотта свернула в ближайший туалет, и Кейт – тоже. Естественно, она заперла дверь на задвижку.
Шарлотта, хорошенькая на свой скучный манер, подправляла макияж возле раковины. Кейт встала рядом и смыла кровь с ладоней. Затем заправила волосы за ухо, продемонстрировав Шарлотте шрам, который тянулся от виска до челюсти. Шарлотта наткнулась на взгляд Кейт в зеркале. Ей хватило храбрости делано усмехнуться.
– Тебе что-то нужно?
– Как тебя зовут? – отчеканила Кейт.
Девица приподняла обесцвеченные брови и вытерла руки.
– Шарлотта, – ответила она и повернулась, чтобы уйти.
– Нет, – медленно проговорила Кейт. – Как твое полное имя?
Шарлотта подозрительно взглянула на нее.
– Шарлотта Чэпел.
Кейт рассмеялась.
– Чего смешного? – разозлилась Шарлотта.
Кейт хмыкнула.
– Чэпел? Церковь? Я как-то раз сожгла церковь.
Шарлотта поджала губы.
– Чокнутая, – пробормотала она, отходя.
Далеко она не ушла.
Кейт одним движением припечатала ее к стене. Пять металлических когтей легли обидчице на горло. Свободной рукой Кейт достала из кармана зажигалку и нажала на выемку в боку: из гладкого прямоугольника с приглушенным щелчком выскочило серебряное лезвие.