Стингрей в Стране Чудес
Благодаря успешным занятиям прыжками в воду я получила стипендию в Университете Южной Калифорнии. Затем, желая сменить атмосферу, перешла в Бостонский университет, но холод погнал меня обратно, и диплом я получала уже в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе (UCLA), в стране вечного лета и смога. Если бы кто-то мне тогда сказал, что я проведу больше десяти лет жизни в стране сибирских морозов, ответ мой был бы прост: «Ни за какие деньги!».
Летом 1981 года, еще учась в UCLA, я пошла работать в магазин одежды. Да, стоит признать, что это было вовсе не то, что имел в виду Джо, советуя мне усердно заниматься музыкой. Уже через несколько дней в этом магазине я помирала со скуки, чувствуя себя морской черепахой, пытающейся продраться к воде по сухому песку. Монотонная рутина – работа, еда, сон… опять работа, еда, сон – сводила меня с ума. Тогда я решила раз и навсегда: обычная работа с девяти до пяти не для меня. Сколько бы мне ни пришлось заниматься, как бы трудно мне ни давались премудрости музыкальной грамоты, я должна петь. И я буду петь!
Уже через несколько дней с моей лучшей подругой мы решили основать еще одну группу. В Лос-Анджелесе тогда была популярна девичья группа The Go-Go’s, ну и мы – прямо как в фильме «Ла-Ла Ленд» – решили, что и у нас должно получиться. Она должна будет научиться играть на гитаре, я буду петь. Ну и, как Боуи, я буду писать собственные песни – дело, как выяснилось, не самое легкое, если ты не умеешь толком играть ни на одном инструменте. Я старалась изо всех сил, извела кучу бумаги и в конце концов сумела-таки родить пару глупых, девчоночьих песенок. Одна называлась Beverly Hills Brat («Испорченная девчонка из Беверли-Хиллз»), а вторая – Boys They’re My Toys («Мальчишки – мои игрушки»).
Дело сделано, казалось мне. Я уже готова была бросить университет и стать звездой рок-н-ролла. Мама моя повторно вышла замуж за невероятно успешного адвоката, инвестора в недвижимость, коллекционера искусства и хорошо известного мецената [2]. Оба воспринимали мои планы в лучшем случае как юношеский идиотизм, в худшем – как верную дорогу к саморазрушению. «Ты представляешь себе, как тебе повезло, что отчим готов оплачивать твое образование?!» – восклицала мать с белым от ярости лицом. Она грозила лишить меня всех денег, если я не закончу учебу. За отсутствием альтернативы мне пришлось смириться, хотя в глубине души от планов стать рок-звездой отказываться я не собиралась.
Каждое утро я тащилась в университет, но на лекциях только и делала, что пыталась сочинять песни. К моменту окончания в 1983 году у меня накопилось их несколько штук. Оставалось только их записать, и имя мое засверкает неоновыми огнями на бульваре Сансет. В записи EP [3] мне помогла моя старая школьная группа, и с демо-кассетой в руках я отправилась на поиски контракта – точно так же, как в XVIII веке женщины бродили от дома к дому, пытаясь обменять серебро на золото. С помощью своего старого бойфренда Пола я познакомилась с Маршаллом Берлом, племянником Милтона Берла [4]. У Маршалла было длинное узкое лицо и огромные темные очки. Он согласился стать моим менеджером и издал EP на своем независимом лейбле Time Coast Records. Благодаря связям Маршалла нам довольно скоро удалось убедить некоторых людей вложиться в мою музыкальную карьеру. Я перезаписала Beverly Hills Brat для издания своего первого сингла, и мы даже сняли видео, на котором я с развевающимися на ветру волосами мчалась среди пальм и роскошных особняков Беверли-Хиллз в открытом «Роллс-Ройсе». Пластинка вышла и даже продавалась в Tower Records [5]. Я каждый день приходила в магазин и часами торчала у полки с моей EP, со счастливой улыбкой и надеждой заглядывая в глаза каждому проходившему мимо панку, хипстеру или бизнесмену.
Для продвижения пластинки я отправилась даже в небольшой тур по крохотным зальчикам в разных городах. Главный из этих концертов состоялся в легендарной «Студии 54» [6] в Нью-Йорке. Был 1983 год, Нью-Йорк распирало от глянца: душа, характер и стиль города воплотились в блестках, ярких цветах и диких искаженных лицах его причудливых персонажей. «Студия 54» была самым модным местом Нью-Йорка, крутизна сочилась из него, как повидло из раздавленного пончика.
Несколькими годами ранее мать с отчимом устроили у нас дома прием для Энди Уорхола. Я попросила его расписаться на обложке пластинки Rolling Stones Sticky Fingers [7], оформление которой он придумал, а он вместо автографа нарисовал вагину. Каким-то чудом сквозь телефонные лабиринты «Студии 54» мне удалось пробиться к Энди, он связал меня с менеджерами клуба, и в полночь 4 октября 1983 года на огромном экране «Студии 54» заиграл мой клип Beverly Hills Brat. Я бегала по мостику над мерцающей толпой и усердно раскрывала рот, стараясь попадать в такт собственному записанному пению. Ощущение было, будто я добилась всего, что хотела, что я стала звездной пылью, сыплющейся на головы и в глаза публики.
К сожалению, моя американская рок-карьера продлилась всего несколько месяцев. Менеджер Маршалл все деньги, которые мы собрали вместе, с помощью моих друзей и контактов, вложил в хеви-металлическую группу Ratt: татуировки, длинные волосы, тяжелый грим. Ну а моей звездной славе наступил конец.
В эти несколько песен я вложила все, уверенная, что если следовать засевшему у меня в голове завету Джо Смита и стараться из всех сил, то успех к тебе непременно придет. И тут, впервые в жизни, все у меня развалилось, как тот самый недопеченный пирог, который расползся еще до того, как ты положил его на тарелку. В депрессии я заперлась у себя в комнате, бесконечно орала на мать и ненавидела весь мир, понятия не имея, что делать со своей жизнью дальше. Менеджер исчез, матери я надоела хуже горькой редьки, друзья были по уши погружены в собственную жизнь. От нечего делать я решила позвонить сестре Джуди, которая на год уехала учиться в Лондон. Друг от друга нас отделяли целый континент и целый океан, и ей я еще не успела осточертеть.
– Мне нужна смена обстановки, – сказала я ей. – Здесь я просто схожу с ума. Можно я к тебе приеду?
– Не знаю, – ответил ее далекий голос. – Я отправляюсь в поездку от университета в Россию: Москва и Ленинград. На все про все всего триста долларов.
К тому времени наступил уже 1984 год. В Белом доме был Рональд Рейган, и Госдепартамент начал активно продвигать всевозможные образовательные и культурные обмены, стремясь таким подспудным путем внедрить в головы советских граждан мысль, что американцы живут более свободной, богатой и счастливой жизнью. Мгновенно всплывшие воспоминания об упущенной еще в школьные годы возможности съездить в СССР слились воедино с горечью об утраченной карьере рок-звезды. Все вместе жгло совершенно нестерпимо и требовало немедленного разрешения.
– Я хочу с тобой, – уверенно заявила я Джуди.
Она пообещала узнать, есть ли в группе свободные места. Оказалось, что есть. Я еще не могла предсказать, какую поворотную роль в моей судьбе сыграет эта поездка, но, когда она стала реальностью, я почувствовала невероятное облегчение от того, что, по крайней мере, еще на несколько месяцев буду избавлена от очередной унылой работы в магазине. На радостях я решила позвонить своей лучшей школьной подруге и сообщить ей, что наконец-то и я еду в СССР.
– Эй, а ты не забыла, что моя сестра замужем за русским эмигрантом? – напомнила мне подруга. Мужа сестры моей подруги звали Андрей Фалалеев, и уже через несколько дней я пригласила его на ланч, чтобы обсудить предстоящую поездку.
– Тебе обязательно нужно встретиться с моим другом! – провозгласил Андрей, как только мы уселись на пластиковые красные скамьи ресторанчика. – Он невероятно крут. Ты же едешь в Ленинград?