Сердце огня и льда. Леди (СИ)

Это не ошибка Дрэйка, это моя вина, только моя…
Что я скажу Эстелле, когда вернусь к дочери, когда она станет старше? Твоего папу усыпили из-за глупости твоей легкомысленной мамы? И, быть может, поэтому ты никогда его не увидишь, во всяком случае, бодрствующим, не заговоришь с ним, не будешь сидеть на его коленях, читая вместе с ним сказки?
Горячие слёзы текли и текли, от каждого судорожного всхлипа бросало в жар. Я подняла голову, едва различая оставленное мокрое пятно на белой рубашке мужчины, едва понимая, что делаю, и потянулась вновь к неподвижным губам. Ещё один раз… просто так… вреда ведь не будет, да?.. Я многое готова отдать лишь за то, чтобы он проснулся. Готова поделиться своей жизнью, теплом…
Сиянием.
Мысль несложная, очевидная даже. Однако прежде я не думала применять собственный дар к Нордану, мне не приходило это в голову, как не посещают порой озабоченный поисками ответов разум самые элементарные, незатейливые решения. А сияние материализуется послушно, окутывает меня не привычной освежающей прохладой, но мягким убаюкивающим теплом. Зажмурившись по-детски, я снова целую Нордана, однако успеваю заметить краем глаза, что вуаль сияния вокруг не призрачно-серебристый лунный свет, а медовое золото янтаря. Я не хочу, не буду сейчас думать об этой странности, она появляется и растворяется в затуманенном сознании. Ощущаю, как тепло уплотняется из тончайшего кружева вуали в тяжёлый бархат жара, как он накрывает меня и Нордана, заглушает шаги вдали, неразборчивые голоса, стук двери. Сам мир отступает деликатно, оставив нас вдвоём.
Время по ударам сердца.
Запах сандала и лета где-то далеко-далеко. Рядом же – талый снег резким привкусом.
Туман, лесной мох и ягоды.
Удар сердца под моей ладонью. Сияние отражается огненными вспышками под веками, оно, неожиданно горячее, крепкое, словно чашка свежезаваренного кофе, наполняет меня, и я без сожаления отдаю всё, что есть, делюсь щедро, без остатка. Зову мысленно, прошу вернуться, прошу простить меня.
Ещё удар. И ещё.
Жар выжигает воздух, царапает кожу, грозя вонзиться в открытые участки не безобидными коготками котёнка, но когтями матёрого льва, раздирающего плоть до кости. Однако я не могу остановиться, не могу бросить теперь, когда так близка к цели…
Дрожь по тёплому телу подо мной, под моими руками, и я отстраняюсь за мгновение до того, как Нордан делает глубокий вдох, открывая глаза.
Мир вернулся, нахлынул страхом в запахе сандала, раскалённым на полуденном солнце воздухом, резким переходом от ярких вспышек под веками к полумраку спальни, освещённой отчего-то лишь падающим из коридора светом. Помню, я точно включала лампу на тумбочке… Я моргнула несколько раз в попытке прояснить зрение, сфокусировать взгляд. Нордан смотрел на меня изумлённо, растерянно, настороженно немного, недоверчиво, будто не понимая до конца, что и почему происходит. Поднял медленно руку, коснулся кончиками пальцев моей щеки, удостоверяясь, настоящая ли я. Я улыбнулась слабо, чувствуя, как перемешиваются усталость и радость.
– Я всё равно тебя нашла бы, куда бы тебя ни увезли, где бы ты ни оказался, – прошептала я. – Тебя от меня нигде не спрятали бы.
Хотелось смеяться от счастья, облегчения, но усталость сильнее, она увлекала в темноту, а у меня не осталось сил, чтобы противиться безмолвному её зову. Нордан нахмурился вдруг, беспокойство окатило с двух сторон.
– Котёнок?
– Айшель?
– Всё… в порядке… – успела произнести я.
И мир исчез во тьме.
* * *
Я возвращаюсь и в первое мгновение не понимаю, куда попала, как тут оказалась. Спальня, предрассветный сумрак, разгоняемый светом включённой лампы на столе перед окном. Беван, сидящий на стуле, пишущий что-то на листке бумаги, лежащем на краю столешницы. И я теряюсь – я умерла? Или брежу? Или всё ещё сплю и, подобно Нордану, вижу сон-воспоминание, тень своего прошлого? Поворачиваюсь и обнаруживаю, что половина кровати, на которой лежал Нордан, пуста.
– Очнулась, – Беван поднял голову, отложил ручку и, встав, подошёл к постели. – Как ты себя чувствуешь?
– Н-норд? – мой голос срывается от резкой волны паники, страха. Где он, почему его нет рядом?
– Живее всех живых, – заверил Беван и потянулся за стоящей на тумбочке чашкой с фарфоровой крышкой. – Он-то быстро восстанавливается, а тебе нужно время. Помнишь, мы это уже проходили в «Розанне».
Я приподнялась на локтях. Помню. И теперь всё так похоже – я отсыпаюсь после ранения, со мной сидит Беван, готовый напоить по пробуждению отваром, – что кажется, будто я вернулась в прошлое, перенеслась в загородное императорское поместье, где на меня напала кера.
– Где Норд? И Дрэйк?
– Где-то в доме, решают всякие мелкие бытовые вопросы, и за компанию Дрэйк вводит Норда в курс дела. Норд, конечно, не собирался отходить от тебя ни на шаг, но мы с Дрэйком настояли. А потом я вообще всех выгнал, чтобы не сопели у тебя над душой, всё равно делу не поможет. Лису отправил спать, Дрэйка к Норду, пусть совмещают приятное с полезным, – мужчина снял крышку и подал мне чашку со знакомой зеленоватой жидкостью.
– Опять снотворное?
– Тебе надо ещё немного поспать.
– С некоторых пор меня пугают снотворные, – призналась я.
– Это из запасов Дрэйка, так что можешь не опасаться.
Я села, взяла чашку и выпила отвар, ещё тёплый, горьковатый на вкус. Отдала пустую чашку Бевану, откинулась на подушку.
– Сколько времени прошло?
Мужчина поставил чашку на тумбочку, бросил через плечо взгляд в окно.
– Немного. Вон, только рассветает, – затем посмотрел на меня внимательно, пытливо. – Ты помнишь, что делала, когда… разбудила Норда?
– Поцеловала его. А потом, похоже, потеряла сознание, – но не чувствовала, что действительно умираю, как тогда в «Розанне», лишь сильную усталость.
– Когда мы с Лисой, услышав оклик Дрэйка, примчались сюда, то тебя и Норда окутывал золотой свет и жар, – пояснил Беван напряжённо. – До вас даже Дрэйк дотронуться не смог, а он спокойно руку в открытый огонь суёт, и ничего. Мы тебя звали, ты не реагировала, а затем стало как-то совсем невесело, потому что свет местами начал вспыхивать язычками пламени. И это не метафора, Шелли.
– Хочешь сказать, мы… я… горели? – помню жар, отблески огня под веками. Помню, что сияние было не таким, как обычно, ощущалось иначе. Но в тот момент меня не волновали мелочи, странности, я хотела только одного – разбудить Нордана, растопить его холод своим теплом, которого у меня оказалось вдруг так много.
И мне не жаль отдать ему всё, до последней капли.
– Не то чтобы горели, но явно собирались вспыхнуть победным факелом. Отсюда вопрос – так оно и было задумано? Если мне память не изменяет, твой дар проявляется в несколько ином виде.
– Я… не знаю. Я не размышляла особо, что и почему делаю, я просто делала, – и повторила бы, не колеблясь, снова, если бы потребовалось, если бы сумела.
– Ладно, главное, что вытащила, – мужчина улыбнулся ободряюще, поправил одеяло, но от меня не укрылась тень задумчивости в карих глазах. – Спи.
Возражать и спорить я не стала, сдаваясь неумолимому действию снотворного.
Кажется, проспала я совсем недолго, буквально час-другой, но, когда я открыла глаза, солнце давно уже поднялось над горизонтом, заглядывая через неплотно прикрытые шторы, и в комнате витал аромат тумана и мха.
Нордан.
Мужчина сидел на месте Бевана, читал письмо-отчёт Тайи, присылаемые ею ежедневно, – волчица всегда писала на одной стороне листа, складывала его и на другой подписывала, кому и от кого, – и сейчас я узнала послание подруги по характерным её вензелям на обороте. Нордан переоделся, и оставалось лишь догадываться, кто из мужчин пожертвовал ему новые чёрные брюки и тёмно-серую рубашку.
– Нехорошо читать чужие письма, – напомнила я.
– Оно лежало на видном месте, – ни намёка на оправдание или раскаяние, только констатация факта. – И должен же я знать, как дела у нашей дочери.