Верная жена

Ее мать была красивой и умерла при родах, когда Кэтрин исполнилось семь. На свет явилась сестренка Алиса. Кэтрин запомнила мужчин: как от них пахло, как рукава мундиров плотно облегали молодые руки, а белые накрахмаленные воротники царапали бритые шеи. Но особенно их мужественность, ставшую началом, началом всего, что пришло позже.
Ставшую началом ее желания. Была слава, свет и алые облака. Было лицо Христа. И все это — любовь. Любовь без конца. Желание без объекта. Никогда больше Кэтрин не испытывала подобного чувства.
А далее она шла и шла вперед, пока не устали ноги, пока не умерла мама, пока не разбилось сердце. Она упрямо шла и шла от одного момента к другому, без любви, без денег, при этом неизменно мечтая о великолепном конце, соответствующем столь прекрасному началу.
Ворошить прошлое она перестала. У нее не было дорогих воспоминаний, за исключением той единственной радуги с горшком золота на хвосте. В жизни она действовала напролом, яростно сражаясь за счастливое мгновение, которое пока так и не случилось. Сейчас, осознав, что это и есть ее жизнь, она задумалась: чем она занималась, какие события заполняли часы между грезами и снами? И в момент исключительной тишины, когда ощущалось даже дрожание сережек, она вдруг с ужасом ответила на этот вопрос: ничего у нее не было, попросту ничего.
Она не может и не станет жить без любви или без денег.
Те солдаты, лица которых не запечатлелись в мозгу, навсегда останутся для нее молодыми. Она будет дорожить этим моментом: великолепным солнцем, пронизывавшим тучи, и роскошной радугой. Никогда не забудет красоту своей матери. Но что хорошего это принесло? Зачем она вспоминает об этом сейчас, сидя против зеркала в поезде, идущем посредине? Балансируя на канате, протянутом между началом и концом.
В дверь тихо постучали. Служащий, который приносил еду и стелил постель, просунул в дверь симпатичное темное лицо.
— Станция через полчаса, мисс.
— Благодарю, — произнесла Кэтрин тихо, не отводя глаз от завораживающего зеркала.
Дверь закрылась, и она снова осталась одна.
Полгода назад она увидела объявление Ральфа Труита. Тогда она с кофе и с воскресной газетой сидела за столиком.
 Бизнесмен из провинции ищет верную жену. 
 Это желание вызвано не романтическими, а практическими причинами. 
 Жду от вас письмо. 
 Ральф Труит. Висконсин. 
 Без посредников. 
«Верная жена» — это что-то новенькое. Кэтрин улыбнулась. За свою жизнь она видела тысячи таких объявлений. Для нее это сделалось чем-то вроде хобби. Как вязание. Чтение ее увлекало: одинокие мужчины, взывающие из глухих закоулков страны. Иногда в газетах помещали объявления от женщин. Им хотелось силы, или постоянства, или доброты, или просто уважения.
Кэтрин смеялась над их историями, над их жалким безрассудством. Они просили и, возможно, находили кого-то такого же одинокого и отчаявшегося, как они сами. Разве могли они рассчитывать на большее? Убогие и хромые, призывающие слепых и безнадежных. Кэтрин это казалось забавным.
Она допускала, что в результате подобных обращении мужчины и женщины обретали друг друга. Обретали если не любовь и деньги, то, по крайней мере, какие-то перемены. Такие объявления печатались раз в неделю. Этим людям не нравилось собственное одиночество. Наверняка у кого-то из них получалось улучшить свою жизнь.
Накануне, перед тем как уснуть, Кэтрин вдруг взглянула на себя словно сверху. Вот она лежит в кровати. Вокруг нее — холод одиночества и смерти. Она вообразила себя зависшей в воздухе и наблюдающей за собой же. Почувствовала, что умрет, если кто-то не притронется к ней с нежностью, не явится и не защитит ее от ужасов существования.
В конце концов она ответила на лаконичное объявление Ральфа Труита. Это было обещание, пусть и не блестящего, но начала. «Я простая честная женщина» — написала Кэтрин, и он ей ответил. Все жаркое лето они переписывались, осторожно рассказывая друг другу о своей жизни. Его почерк был резким и напористым, ее — опытным, элегантным и, как она надеялась, обольстительным. Потом она отправила фотографию и получила следом пространное письмо, словно между ними все было решено. Она делала вид, что колеблется. Он настаивал, просил стать его женой и прислал ей билет на поезд.
Тот кадет, что сидел с ней когда-то в повозке, сейчас, наверное, состарился. Она до сих пор видела его ладонь с отставленным большим пальцем и ощущала прикосновение его бедра к своей ноге, когда он к ней наклонился. Возможно, сейчас у него жена и дети, он любит их и окружил теплом и заботой. Такой сценарий — скорее исключение, но на душе делалось легче, когда она думала, что в мире есть люди, судьба которых получилась не такой несчастливой, как у нее.
Она надеялась, что Ральф Труит из их числа, что жизнь, которую он ей предлагает, сложится удачно.
Солнце заходит каждый день. Не может быть, что тот великолепный закат так и остался единственным.
Полчаса. Кэтрин встала из-за туалетного столика, сняла красные шелковые туфли и поставила их рядом. Затем быстро расстегнула вышитый жакет дорожного костюма и бросила его на пол позади себя. Стянула шелковую блузу и тяжелую юбку из красного бархата. Расшнуровала и сняла вышитый корсет. Неожиданно она почувствовала себя легкой. Казалось, она вот-вот оторвется от пола и поднимется в воздух над лужицей из алого бархата, растекшейся возле ног.
Все это время Кэтрин не отрывала глаз от зеркала, глядя на безголовое отражение собственного тела. Зрелище было приятным. Ей нравилось ее тело. Она изучала его, как это иногда бывает у женщин, бесстрастным взглядом, словно магазинную витрину, ясно понимая, из какого материала она создана. Каждый день она заглаживала и холила этот материал, украшала его, чтобы он привлекал внимание.
Ничего больше.                   
Наклонившись, она подняла одежду и шелковые туфли и связала все в аккуратный узел. Быстро подошла к окну, открыла его и под стук колес выбросила в темноту свои дорогие вещи. Падал снег. Весна придет нескоро. Ее красивая одежда к тому времени почернеет и истлеет.
Сняв с верхней полки маленький потертый серый чемодан, она расстегнула застежки и вынула простое черное платье. В чемодане осталось два таких же платья. Кэтрин снова уселась у туалетного столика, отпорола часть подола, после чего сняла с себя украшения — гранатовый браслет и сережки — и завернула их в тонкий носовой платок, до сих пор пахнувший терпким мужским одеколоном. Туда же она положила изящное бриллиантовое кольцо и засунула маленький сверток в отпоротый подол.
Ловко продев нитку в иголку, она быстро зашила драгоценности. Эти украшения, хоть и незначительные, напоминали ей о прежней жизни, спрятанной сейчас в подол простого платья. Эти маленькие побрякушки были ее гарантией, билетом из темноты в свет, если темнота настанет. Это была ее независимость. Ее прошлое.
Ну вот. Кэтрин быстро облачилась в платье и застегнула тринадцать пуговиц. Три платья, вот и все, что у нее осталось. Она сшила их сама — так, как научила мать. Без корсета она ощущала себя удивительно легкой.
Подробности выдуманной истории не казались для нее проблемой; она репетировала их месяцами. Фразы. Фальшивые воспоминания. Музыка. У нее было так мало собственной жизни, так мало себя, что ей легко было перенять манеры другого человека. Ее новая суть становилась реальностью.
Она распустила темные кудри, обрамлявшие лицо, и затянула их так, что глазам стало больно, после чего уложила в аккуратную кичку.
Снова нахлынули воспоминания. Кадет в повозке. Мать, умершая в тот момент, когда на свет явилась Алиса. Радуга. Кэтрин собрала эти воспоминания и зашила так же аккуратно, как драгоценности в подол юбки. Ей надо было убрать все сложности прошлого и сделаться простой и ясной.
Простая честная женщина, неожиданно оказавшаяся в роскошном частном железнодорожном вагоне. Ребенок в белом платье, сидевший между матерью и неизвестным мужчиной.