Стать смыслом его жизни

Наташа вышла на улицу, свежий сентябрьский ветер остудил лицо. «Так надо, – уговаривала она себя, – так надо», – но внутренний голос шептал обратное.
Придя в пятницу, она была поражена видом сына. Вялый и абсолютно спокойный, он вышел к ней и достал из шкафчика обувь. Наталья заметила, что правый туфель он надевает на левую ногу.
– Сынок, так неправильно, – она присела перед ним на корточки. Глаза матери и сына на мгновение встретились, а потом он равнодушно отвернулся.
В понедельник Наталья пошла к заведующей. Полная ухоженная дама лет пятидесяти с внушительной халой на голове, делавшей ее похожей на молодой гриб-боровик, внимательно выслушала ее, сочувственно кивая.
– Не расстраивайтесь, мальчик сейчас проходит сложный период адаптации, еще неделька-две – и вы его не узнаете.
– Но я его и так не узнаю, он стал совсем другим, мой сын был веселым, заботливым, а теперь…
– Не все сразу. Как мать я вас хорошо понимаю, но вы должны потерпеть. Вы ведь желаете добра своему сыну? – заведующая уставилась на Наталью. – Тут у нас он среди своих, под присмотром, можете быть спокойны за него. С детьми работают профессиональные психологи, вот в пятницу проводили тесты, хотите посмотреть?
Наталья молча кивнула.
– Так, Васильковский Арсений… – бормотала заведующая, роясь в большой стопке бумаг. – А, вот, посмотрите.
Наташа взяла лист, на котором торопливым почерком были написаны абсолютно непонятные слова: дисграфия, дислексия, дискалькулия.
– Что это значит?
– Различные расстройства обучаемости. Скорее всего, нам не удастся научить вашего Сашу ни читать, ни писать, ни считать. Сами понимаете… – она развела полными руками.
– Моего сына зовут Арсений, и раз вы считаете, что не сможете ничему научить его, я не вижу смысла оставлять его здесь.
На этом Сенина школьная жизнь закончилась. Эти две недели в интернате полностью изменили мальчика. Он перестал выходить на улицу и целыми днями сидел на стуле или на кровати, стиснув руками колени. Участковый психиатр объяснял поведение ребенка эмоциональным срывом. Он посоветовал Наталье переехать в другой район. Однако это не помогло – Сеня по-прежнему был безучастен к окружающей жизни, предложение выйти на улицу вызывало панику. Матери казалось, что сын потихоньку угасает.
Однажды Наталья подтащила Сеню к окну.
– Пойди, погуляй, посмотри, как хорошо!
Внизу, в зарослях сирени, громко хохотали девочка и двое мальчишек.
К удивлению матери, Сеня пошел в коридор искать кроссовки. Сердце радостно забилось. «Только бы никто не обидел его, только бы ему понравилось в новом дворе!»
А потом Сеня стал рассказывать про девочку Веру, с которой он дружит и которая «очень-очень хорошая».
– Спасибо тебе, – закончила рассказ Наталья, – спасибо!
Она обняла Веру и поцеловала. Девочке было неловко, она не знала, что сказать.
– Ну, я пойду?
– Иди, иди, конечно. Ты уж извини меня, не стоило, наверное, тебе все это рассказывать, – пробормотала Наталья, пряча глаза, в которых стояли слезы.
Вера долго не могла заснуть – ей было жалко Сеню. Влюбленная в книги, она не представляла, как можно жить, не умея читать. А что если попробовать? Сначала эта мысль показалась ей абсурдной – для нее, дочери медицинских работников, мнение врачей было неоспоримо. Но что-то подсказывало, что стоит попытаться. Ведь врачи в интернате не успели так подружиться с мальчиком, как она. Засыпая, Вера представляла, как Сеня берет книгу и…
Первые шаги были очень трудными. Сеня захлопывал книгу и смотрел на нее глазами, полными неподдельной печали. Хотелось все бросить, казалось, что из этой затеи ничего не получится. Но наступал новый день, и она, запасшись терпением, начинала все сначала. Видя, что Сеня боится книг, Вера стала действовать по-другому: писала буквы прутиком на земле, мелом на асфальте, носком ботинка на первом снегу. Карточки с буквами «неожиданно» появлялись у Сени в кармане, на скамейке, на ступеньках лестницы. Постепенно, шаг за шагом, они одолели буквы, научились складывать их в слова. К следующему лету Арсений уже довольно бегло читал, стараясь подражать Вериной интонации. Получалось немного смешно. Но получалось! Когда Сеня прочитал матери про дуб у Лукоморья, та расплакалась.
Катя не понимала привязанности сестры к Сене.
– Вер, ты чего, влюбилась в него, что ли? – удивлялась она.
Вера пожимала плечами. Это казалось странным, но, кроме Кати и Арсения, она больше почти ни с кем не общалась и не представляла жизни без своего необычного друга. Несмотря на все ее старания, Сеня был абсолютно равнодушен к книгам. Он брался за них, только чтобы не обидеть подругу, и под любым благовидным предлогом бросал чтение и убегал во двор, где всегда находил для себя какое-нибудь дело. Но Вера не огорчалась – гораздо важней для нее было то, что Сеня перестал бояться людей, из нелюдимого замкнутого мальчика превратился в отзывчивого, улыбающегося подростка, стал настоящей палочкой-выручалочкой всего дома. Он выгуливал собачку Серафимы Михайловны, чинил постоянно отваливающееся колесо у детской коляски соседки с третьего этажа, помогал дворнику подметать улицы, вешал белье, бегал в магазин за мелкими покупками.
Однажды Сеня зашел к Вере и застал целую компанию Катиных подружек, занятых рисованием стенгазеты к первому мая. Он долго стоял и смотрел, как на белой бумаге появляются цветы и шарики. В интернате он пробовал рисовать, но это было совсем не то.
– Я тоже хочу, – покраснев от смущения, сказал мальчик Вере.
– Вот еще! – фыркнула Катя.
– Да ладно тебе! Рисуй, Сеня, – Вера дала ему листок бумаги.
Он был не таким большим, как у девчонок, зато у Арсения была своя коробка с красками и целых три кисточки. Со знанием дела он притащил с кухни баночку с водой, поболтал в ней кисточкой и начал рисовать. Процесс захватил Сеню настолько, что он, казалось, позабыл о времени. Вера читала книгу, стараясь не мешать. Наконец, картина была готова: по угольно-черной земле бродили огромные странные птицы с длинными ногами и причудливо изогнутыми клювами, над ними низко нависали свинцовые тучи. И только где-то далеко, в правом углу листа, небо пронизывали тонкие, почти невесомые лучики невидимого солнца. Веру охватили противоречивые чувства. С одной стороны, от темных облаков и страшных птиц веяло мистическим ужасом, с другой – картина чем-то притягивала, не давала отвести взгляд.
– Как называется твой рисунок?
Сеня пожал плечами, но по глазам было видно – он доволен.
Теперь почти все свободное время мальчик рисовал. Одежда, лицо, руки постоянно были перепачканы краской, глаза светились охотничьим азартом.
Однажды Катя пришла домой с прогулки в слезах: она потеряла сережку – длинную висюльку, преподнесенную на Восьмое марта одним из ее школьных друзей. Катя очень любила эти сережки. При ходьбе они весело покачивались, позвякивали и создавали настроение постоянного праздника. Когда девочка смеялась, они, казалось, звонко хохотали вместе с ней. И вот теперь одна из висюлек была безнадежно утрачена.
Родители успокаивали Катю, обещали купить другие сережки, но девочка была безутешна.
Где-то через неделю, вечером, когда вся семья была в сборе, раздался звонок в дверь. Катя метнулась открывать – в такое время могли прийти только ее друзья.
– Вера, – раздался из прихожей ее недовольный голос, – это к тебе.
Вера вышла. В дверях неуверенно мялся Сеня.
– Привет! – улыбнулась Вера. – Что-то случилось?
– Я к Кате.
– Чего тебе? – нетерпеливо дернула плечами Катерина.
– Вот, – он разжал кулак. На ладони, радостно поблескивая, лежала сережка.
– Ты… Ты… – от радости у девочки перехватило дыхание. Потом она схватила сережку и внезапно, в порыве благодарности, чмокнула Сеню в щеку. Тот покраснел, засопел, рука его потянулась к месту прикосновения Катиных губ. Потом он резко сорвался с места и понесся вниз по лестнице.