Язычник: Там еще есть надежда (СИ)

— Не боись пострел, мы люди не злые, — обратился ведьмак к мальчонке. — Не обидим.
— Да я и не боюся, — насупившись, ответил тот. — Я може и ничего не боюся. Это вот Пеструшка остановилась травку щипнуть, а я и выжидаю.
— А чего одну-то её гонишь? — спросил ведьмак, улыбнувшись. — В лес сбегала, поди?
— А пущай и сбегала, и чего тут? — парнишка стеганул корову по боку, и та с безразличием зашагала вперёд. — Такая у неё натура, в лес сбегать. Вон и ботало* уже второе стеряла. Видать леший себе забирает, токмо на что оно ему? Разе для забавы?
Парнишка вышел на дорогу, и зашагал рядом с ведьмаком.
— А вы, дядьки, откуда идёте? — спросил он, с интересом поглядывая на меч Вечеслава.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — отшутился ведьмак. — А за ботало от батьки попадёт поди? — задал он встречный вопрос, чтобы парнишка не успел снова чем-нибудь озадачить.
— Да я-то чего? Коли лешак забавится, разе ж уследишь. А вы из чьих? — всё же воткнул парнишка очередной вопрос.
— Из словен мы. Ладожские, — решил ответить ведьмак, понимая, что этот пострел через десять минут всё равно разнесёт новость о них по всей веси, и лучше заранее её подкорректировать. — А сам?
— Вятко я, а звать Миколкой.
— Хм, а меня Велесом. Почти тёзки, — ведьмак хихикнул.
— Какие ж это тёзки? — удивился мальчишка, снова насупившись, но тут же его лицо просветлело.
— А-а, дядька, шутишь, — он во весь рот улыбнулся.
— Шучу. А это Вечеслав, родич мой, — ведьмак кивнул в сторону спутника.
— А он из воев? — начал парнишка шёпотом, но тут же сорвался в звонкие нотки, отчего Вечеслав невольно улыбнулся. Вопрос видимо не предназначался для его ушей, но из-за излишнего любопытства и нетерпения паренёк не справился с голосом, и тут же, то ли от смущения, то ли не в силах дожидаться ответа, с жаром разоткровенничался. — А я тоже воем буду. Батько правда лупит меня за это, говорит паши и сей, а я всё одно воем буду.
— Пахать и сеять тоже нужно, — поучительно проговорил ведьмак, но парнишка только недовольно махнул ручонкой.
— И ты туда же, дядь, — разочарованно выдохнул он и снова стеганул свою Пеструшку.
Копыта глухо застучали по брёвнам мостка, а Вечеслав теперь не сводил взгляда со стоящих у ворот мужчин, благо и те глазели на него с неприкрытым любопытством. Видок у меня по ходу того, мелькнуло в голове, не под местную хохлому. Или они из-за меча таращатся?
Метрах в четырёх от охранников они остановились. Мальчонка, помахивая хворостинкой, прогнал корову в открытую створку, а сам остался, с интересом глядя на взрослых.
— А-ну кыш, Миколка, — нахмурившись, цыкнул на него тот из охранников, что появился позже. На вид он был намного старше парня с копьецом, и скорее всего, главнее его, потому что сам парень только молча косился на Вечеслава и даже не делал попыток заговорить. За пояс старшего был заткнут нож с широким лезвием сантиметров тридцать в длину, а в кулачище был уверенно зажат кистень. Прикрикнув на Миколку, который тут же развернулся и стреканул за ворота, он выждал пару секунд и перевёл внимательный взгляд на пришлых.
— Ну, сказывайте, кто такие, откуда и куда, — медленно проговорил он, складывая руки на груди.
— Словене мы. Ладожские, — повторил ведьмак то, что сказал мальчонке. — Домой возвращаемся.
Старший почесал свою короткую, густую бороду, и хмыкнул.
— А откуда?
— С Рогожинского поселения. Верстах в пятидесяти отсюда, возле Сухой балки…
— Да знаем, — перебил старший и на несколько секунд задумался, видимо решая, чего бы ещё спросить.
— А сами-то кто? — озвучил он наконец вопрос.
— Свободные людины. Ни головники [*], ни тати, — ведьмак улыбнулся. — Чего ж строго так? Мы вот решили по пути к старому знакомцу зайти. К Добряшу.
— Так двое их тута, — буркнул старший.
— Как двое? — не понял сначала ведьмак, но тут же сообразил. — А-а, так нам того, что бортничает. Добряш Пчела, радимич.
— А-а, Пчела, бабий князь, — старший коротко рассмеялся, а за ним хихикнул и молодой парень. — Ну, чего ж, добро. Таперича главное скажу, положено так, — он пару раз с серьёзным видом кашлянул. — Так, значится, весь у нас мирная, люди по правде живут, не шкодя, а ежели кто нашкодит, на то вечевой суд имеется. Чего ещё? А-а, и вот, за буянства излишние и за затею свады [*] без побоев три гривны у нас вира [*], с побоями пять, ну это я так, наперёд, абы потом обид не держали.
Ведьмак громко рассмеялся.
— Да ты чего дядя? — сказал он, сдержав смех. — Мы что ли на буйных или на свадников похожи? Да нас самих козявка любая обидит, а мы ещё и поклон отвесим.
— Шутник, — старший хмыкнул. — А меч у вас тоже, абы козявкам кланяться?
— Так ведь година неспокойная. Вон и нас лихо не миновало. Заснули вчера в лесу с двумя лошадьми и гривной кун, а проснулись только с одной лошадью, — ведьмак кивнул на гнедую. — Хорошо ещё горлы не тронули, окаянные.
— Да-а, татей и головников хватает нынче, — согласился старший. — Вона и у нас повадились борти обносить. Знакомца твоего обнесли давеча. Четыре колоды ажно.
— Может мишка? — спросил ведьмак.
— Да не, — старший махнул рукой, и Вечеслав с облегчением заметил, что эти двое уже глядят на них если не совсем без подозрения и настороженности, то по крайней мере этого в их взглядах поубавилось. — Сами колоды и олеки* не тронуты.
— Кстати, нам бы лошадку продать, — ведьмак глухо кашлянул.
— Чего так? — в глазах старшего подозрение снова усилилось.
— Так говорю же, ни векши тати не оставили, вот и порешили мы с родичем дальше рекой идти, на лодьях, а-то посуху маята одна. С одной-то лошадки нам проку мало.
— Ну-у, — протянул старший, — Эт повыспрашивать надо. А за сколько продаёшь, ежели не секрет? — старший стал с интересом разглядывать гнедую.
— Не дорого. Своё бы взять, — тяжело выдохнул ведьмак. — Восемь гривен куннных.
Охранники на пару усмехнулись.
— Да это дорого ж, паря. И не тягловая она, к чему нам? — уже без интереса, или делая вид, что ему неинтересно, проговорил старший.
— Ну, гляди, потом пожалеешь, — ответил ведьмак.
Пока продолжался разговор, солнце успело коснуться горизонта, и теперь плавно исчезало за его полосой, расплёскивая по округе красноватый свет. Вечеслав на секунду оглянувшись, бросил взгляд на заходящее светило. Затянувшийся допрос его слегка нервировал и утомлял, прямо, блин, закрытая весь какая-то. Куда, откуда, накормили б лучше усталых путников, да спать уложили на мягкие перинки.
За воротами слышалось громкое детское щебетание, время от времени раздавались окрики мужскими и женскими голосами, остервенело заливался звонким лаем щенок. Вечеслав поначалу прислушивался к разговору, а потом, плюнув, стал слушать голоса доносящиеся из веси. То, что ведьмаку приспичило с самого порога продавать лошадь, тоже нервировало. Внутри шевелилось что-то неприятное, потому что знал ведь он, как им гнедая досталась. Хорошо ещё, что ведьмак врал уверенно, не путаясь в деталях, и держался спокойно, но с другой стороны, чего судьбу за яйца тянуть? Проколется где-нибудь, или эти дотошные стражи сами учуют враньё, как бы не вышло беды. Но сам вступать в разговор Вечеслав опасался, потому что понимал — может ляпнуть что-нибудь не то.
Помимо звуков из веси тянулся смешанный аромат. Назвать его можно было просто — ароматом еды. Он складывался из запахов свежего хлеба, парного молока, варённого мяса, и ещё из десятка запахов, от которых у Вечеслава свело желудок. Сутки без пищи, это вам не хухры-мухры, как ещё на ногах держится?
— Пошли, — ведьмак тронул Вечеслава за плечо, и тот, тряхнув головой, посмотрел на него. Опять он погрузился в свои мысли, теперь уже от накопившейся за этот тяжёлый день усталости. Никогда в своей жизни он не вспахивал поле, но был уверен, что теперешнее его ощущение такое же, как после целого дня пахоты.