Цари мира (Русский оккультный роман. Т. VIII)
— Если он отдаст секрет правительству, — сказал законовед, — его помилуют. Если же нет, то с ним поступят как с изменником, работающим для иностранной державы и причинившим страшный вред своему отечеству.
— Но ведь он же сделал это не нарочно?
— Во втором случае, этому не поверят.
— Что же ему грозит?
— Участь Дрейфуса.
— А если у него были сообщники?
— И им то же самое.
«Верно, мне несдобровать, — подумал Дюваль, — я один к нему ходил чуть ли не ежедневно. Все это будет узнано».
Действительно, из расспросов соседей следователь узнал, что единственным посетителем Дюпона был офицер Дюваль, монархист. Отдано было приказание привести капитана для дачи показаний. Нерешительный Дюваль растерялся, когда пришли полицейские. Он не знал, идти ему или нет. Ведь арестовать его, офицера, никто не мог, помимо его прямого начальства. Он все же решил идти и, одевшись в военную форму, последовал на виллу своего друга.
— Капитан, — обратился к нему следователь, когда тот явился, — вы приглашены в качестве свидетеля по делу о взрыве в Тулоне.
— Свидетелем взрыва я не был, господин судья, так как во время взрыва был в Ницце. Слыхал, что взрыв был необычайной силы. Старожилы не запомнят…
— Оставим старожилов в покое. Вы часто бывали у Дюпона?
— К сожалению, нет, господин судья. Моя служба мне дает очень мало времени, а друзей у меня много, и приходится соблюдать известный черед для визитов, чтобы никого не обидеть.
— Вы давно знаете Дюпона?
— С пеленок, господин судья; наши родители были связаны неразрывной дружбой.
— Знаете ли вы что-нибудь о его машине?
— Которой, господин судья? Он инженер-техник, и машин настроил очень много, несмотря на свой еще юный возраст. Если вы говорите о той машине, которая стяжала ему славу?..
— Да, да!
— …Для мытья белья?
— Нет, нет!
— Для чистки картофеля?
— Вовсе нет! Разве вы ничего не знаете о его последнем изобретении, или, вернее, реконструированном изобретении русского Филиппова?
— Русское? Знаю, знаю! Са-мо-вар?
Следователю стало ясно, что над ним потешаются. Он прекратил следствие и позволил офицеру удалиться.
Тот хотел было повидать заключенного, но этого ему не разрешили. Придя домой, он снял мундир, в котором задыхался от жары. В ту минуту к нему позвонили.
— Никого не принимать, — крикнул он денщику, — я должен ехать к командиру.
— Мой капитан! Два незнакомца требуют, чтобы вы их тотчас же приняли по важному делу.
— Скажите им, что я сожалею, но никак не могу их принять.
Через минуту денщик воротился с двумя визитными карточками и запиской, на ней стояло:
«Если хотите спасти вашего друга, ваши секреты и вашу собственную голову, доверьтесь нам и выслушайте нас».
Карточки были: де Коржак, рантье, и Лебюфон, журналист.
Дюваль их принял.
— Мосье, — начал гость, высокий черный южанин, — мы предлагаем вам освободить Дюпона. Мы оба монархисты, и потому вы вполне можете нам довериться. Мы предлагаем спасти и вас.
— Меня?
— Да, приказ о вашем аресте уже подписан. Поэтому велите денщику собрать ваши вещи. Сами же возьмите с собой ваши бумаги и драгоценности и отправляйтесь, не теряя времени, на взморье. Там нас ждет моя яхта. Лебюфон в это время займется освобождением вашего друга; только напишите ему на вашей карточке, чтобы он вполне на него положился. Иначе побег не удастся. Завтра — сборный пункт в Генуе, у трактирщика Джиованни Неро, у порта Сант-Андреа.
— Как, у Джиованни Неро?!
— Да, вы его знаете?
— Конечно, я сам там всегда останавливаюсь. Новые гостиницы страшно дороги и хороши только для иностранцев.
— Итак, решено! Отправляемся скорее!
И они вышли. За ними денщик нес чемодан.
XIII
В одном из старинных домов старой Ниццы, около собора, на самом берегу, под крышей с одним окном на солнечную сторону, в маленькой чистенькой горенке, проживала стройная молодая девушка Жанна Субирус, по ремеслу портниха.
Лишившись матери на семнадцатом году жизни, она покинула родные Пиренеи и переехала к отцу в Прованс, где тот имел место подшкипера на каботажном торговом судне. Предоставленная самой себе, она занялась шитьем и кройкой, принимая заказы, чем пополняла тощий бюджет своего отца. В одну ненастную осеннюю ночь бриг, на котором плавал ее отец, потонул, и никто не спасся. Бедный ребенок остался круглой сиротой, и только твердость духа, присущая горцам, поддержала ее в несчастье. Она продолжала устойчиво работать, и хотя работа не всегда бывала, и платили за нее мало, она все же обеспечивала ее существование. Каждое воскресение Жанна ходила в собор, где усердно молилась за души своих родителей. Когда работы у нее бывало побольше и оставался франк-другой экономии, она заказывала заупокойную обедню. Духовенство собора и прихожане скоро признали эту странную, миловидную фигурку, появлявшуюся каждый праздник в одни и те же часы, в одном и том же месте, простаивавшую всю обедню на коленях и не подымавшую глаз со своего молитвенника. Иногда она вставала пораньше, шла в поля, набирала роскошный букет ярких и душистых цветов и украшала ими статую Лурдской Мадонны, к которой питала особое благоговение. Это был в некотором роде фамильный культ, так как ее родители считали себя родственниками преподобной Бернадетты, которой Лурдская Мадонна явилась.
В одно утро, когда она подходила с цветами к собору и остановилась, чтобы поправить букет, к ней подошел молодой человек и, видимо, любуясь ею, а не цветами, сказал:
— Мадемуазель, что стоят ваши цветы? Я бы с удовольствием купил их.
— Сударь, это цветы не для продажи, я их несу в церковь для Лурдской Божьей Матери.
— Подарите мне хоть один цветок. Вот эта фиалочка, она переломлена и недостойна занять место на алтаре Святой Девы!
Смущенная необычайностью просьбы, молодая девушка протянула молодому человеку просимую фиалку и, улыбнувшись, взглянула ему в лицо. Их глаза встретились, и оба почувствовали необъяснимое влечение друг к другу. Так обыкновенно возникает взаимная, глубокая привязанность, то непреодолимое чувство, которое называется любовью.
В продолжение нескольких месяцев молодые люди встречались на паперти собора перед воскресной обедней и молча раскланивались. Чувство разгоралось сильнее. Когда один долго не приходил, другой не входил в церковь и поджидал у входа…
Однажды, по окончании службы, он поспешил к кропильнице подать ей святой воды и вышел из церкви вслед за белокурым ребенком.
— Позволите вас проводить до вашего дома? — робко спросил он ее.
— Мерси, я живу тут же, недалеко: вот здесь, — наивно указала она на дом, где помещалась ее квартира, и затем на окно в пятом этаже.
— Так высоко? — спросил он.
— Да, там у меня мастерская, я шью платья.
— А я живу еще выше, чем вы…
— Неужели?
— Да, на горе Симеиз, пятая вилла направо, «Вилла Роз». Там у меня есть сад, весь усеянный цветами. Приходите в будущее воскресенье нарвать букет для Мадонны.
— Хорошо, я приду.
Это был их первый разговор.
В следующее воскресенье маленькая Субирус уже отыскивала «Виллу Роз» на дороге в Симеиз. Был теплый и яркий весенний день; в полях благоухали фиалки; в садах цвели апельсины и миндальные деревья, усыпанные розовыми и белоснежными цветами; темной зеленью отливали дубы, лавры, мирты и магнолии; стройно подымались кипарисы и туи; пирамидальные тополя, чинары и каштаны покрывались молодой и свежей зеленью.
Торопливо, поминутно вспыхивая, пробиралась девушка по пыльной дороге. Найдя виллу, она остановилась, чувствуя, что задыхается, и приложила обе руки к сердцу, которое билось как-то особенно сильно и часто. В это время калитка отворилась.
— Наконец-то! Я вас жду с восхода солнца! Входите, входите, но вы устали, зайдите отдохнуть сюда, на террасу.