Девичье счастье (СИ)

Выпив кофе, мы сидели молча. Я скребла ложкой по тарелке из-под пирожного; Герберт уставился в окно с таким видом, будто там находился центр мироздания.
— Ты знаешь, Марсель ни разу так и не сказал мне о своих чувствах, — неожиданно проговорила я. — Как будто их у него нет.
Герберт резко повернул голову и посмотрел на меня.
— Это ведь нечестно, ты не считаешь? Так и не найти в себе сил признаться в собственных чувствах, будто оставляя возможность мгновенного отступления, и при этом пытаться контролировать каждый мой шаг.
— Есть люди, непривыкшие откровенно говорить о чувствах. Возможно, он просто считает их очевидными, — Герберт пожал плечами. — Хочешь еще кофе?
— Не откажусь, — я слегка улыбнулась.
Герберт словно действительно был моим старшим братом. Он мчался ко мне по первому зову, спасал от скуки, лечил от истерик и кризисов; я могла позвонить ему ночью, когда меня вдруг охватывали сомнения насчет Марселя, и он утешал меня, успокаивал, говорил, что все образуется и не стоит мучить себя раньше времени — одним словом, вел себя, как заправский психолог на терапии. Он кормил меня пирожными, когда я заливалась слезами из-за очередного любовного романа, научил меня ругаться по-немецки, пристрастил к дорогущим сигарам и эротическому кино, таскал по театрам и выставкам, то есть всячески старался разнообразить мое унылое существование.
Когда посторонние принимали нас за пару, мы оба хохотали; Герберт был для меня настолько родным существом, что представлять себя с ним в романтических отношениях казалось мне глупым. Бабочек, которые порывались возникнуть в этот момент, я бессердечно душила. То, что иметь подобные мысли было как минимум нечестно по отношению к Марселю, меня совершенно не смущало — я просто не думала о нем в такие моменты. Честно говоря, в последнее время любые мысли о Марселе приносили мне одни неприятности, а донимать своими нескончаемыми несчастиями Герберта, за которого я цеплялась каждый раз, как за спасательный жилет, становилось все неудобнее.
Помню, как однажды поехала встречать Марселя в аэропорт, как обняла его и уткнулась в высокий воротник его плаща. Он был такой знакомый и такой, казалось бы, родной; к привычному запаху сигарет примешивался терпкий аромат одеколона и ещё какой-то, незнакомый, видимо, подобранный в самолете. Но в тот день он вдруг впервые показался мне чужим, и любые высказывания, любые привычные нотации, к которым я заранее морально подготовилась, вдруг перестали иметь вес или вызывать во мне раздражение.
Я полюбила Марселя шестнадцатилетней девчонкой, и когда два года назад отец объявил, что мой брак с ним — дело решенное, я была на вершине счастья. Для меня теперь существовал только он и моя любовь к нему, все остальное перестало иметь значение. Мне не следовало влюбляться, не следовало позволять ему малейшую ласку, но я была слаба. Я жила в ожидании своего «героя», того самого, единственного, а Марсель оказался первым, кто подвернулся под руку и хотя бы частично соответствовал моим ожиданиям; к тому же, он был официально одобрен моей семьей. Девочке моего возраста не следовало затягивать себя в подобную авантюру, не следовало принимать взрослое решение — я еще не успела познать жизнь, а тем более, вкусить земных наслаждений. Но, увы, некому было вразумить меня (Герберт тогда еще не успел появиться на горизонте), а я, в свою очередь, была уверена, что нашла своего единственного — точнее, он сам дался мне в руки. Мысль о том, что Марсель может оказаться вовсе не королем моих девических мечтаний даже не посещала мою голову, а любого, кто совершил бы попытку меня переубедить, я без долгих раздумий вычеркнула бы из списка знакомых.
Увы, я не замечала, как счастье постепенно перерастало в ношу. Марсель предпочитал молчать о своих чувствах ко мне (из-за чего я постоянно в них сомневалась), тем не менее, считая возможным меня контролировать. Я была свободной и ненавидела, когда за меня решали, когда мне указывали, когда меня ограничивали — именно это он и пытался делать, украдкой или напрямик. Постоянные вопросы, допросы, излишняя забота — все это выбивало меня из колеи. Мне не нужен был второй отец, я всячески избегала контроля собственных родителей — я жаждала жить, не думая о последствиях; жаждала свободы, жаждала удовольствий и всевозможных благ, которые только могла подарить мне жизнь. А Марсель… Марсель вел себя, как учитель, наставник, как чересчур заботливый папочка — видимо, не имея своих детей, он решил выместить на мне свои нереализованные отцовские инстинкты. Радость от предстоящего брака с ним поутихла, а выпускной стремительно приближался — после него я должна была переехать во Францию. Да, мне казалось, что я все еще влюблена в Марселя, но, с другой стороны, я была совершенно не готова к браку с ним; я знала, что наши «высокие» отношения утонут в рутине и потеряют ту самую таинственную прелесть, которая так влекла меня изначально.
Теперь, направляясь вместе с ним к выходу из терминала, я чувствовала неуверенность и тревожность; прежняя щемящая радость, которую я всегда испытывала при встрече с ним, померкла. Мы шли, тихо переговариваясь; он рассказывал что-то о работе, и в этот момент у меня зазвонил телефон.
Звонил Герберт. Я подняла трубку.
— Да, мам? — спросила я, надеясь, что мой голос меня не выдал; Марсель по-прежнему не подозревал о существовании Герберта.
— Ты не одна, говорить можешь?
— Да, а что ты хотела? — я продолжала гнуть свою линию.
— Я думал взять билеты на театральную премьеру в этот четверг, сможешь пойти?
— Хорошо, я тебе помогу.
— Актриса из тебя, конечно, Нат, та ещё. Ладно, до встречи тогда.
— И я тебя, мам, — с этими словами я положила трубку.
— Что-то случилось? — озабоченно спросил Марсель.
— Все в порядке, мама просит помочь кое с чем, — я лгала ему настолько уверенно и спокойно, что сама испугалась.
И зачем было лгать? Да, Марсель вряд ли одобрил бы мою дружбу с Гербертом по вполне понятным причинам, но, с другой стороны, это была всего лишь дружба, и рано или поздно Марсель должен был узнать о ней. Отчего же тогда только при одной мысли о возможной разлуке с Гербертом у меня задрожали коленки, а во рту стало сухо?
— Точно мама? — спросил Марсель подозрительно.
— Может быть, тебе ещё историю вызовов показать? — я открыто блефовала.