Полицейский

Построенные в середине прошлого века, эти дома стали не просто доходными, а сверхдоходными. Все, что запрещалось в столице, было здесь: малолетние проститутки, мальчики-гомосексуалисты, знаменитая гусарская рулетка, опиум, игорные притоны. Мало кто из полицейских мог безбоязненно зайти сюда. Но Бахтин мог. И право это он заслужил физической силой, личным бесстрашием и справедливостью, все эти качества особенно высоко ценились у уголовников.
Много чего произошло за время его службы в этих домах. И стрелять ему приходилось, и бить. И сам был стрелян, резан и бит. Такая уж служба была у полицейского чиновника Бахтина. И теперь он шел в лавру, зная точно, что сюда уходят концы всех преступлений Петербурга.
Во дворе на первом этаже в окне горели две толстые свечки, и на подоконнике лежала девушка с копной золотистых волос.
— Красавчик, — крикнула она, — угости папироской.
Это была знаменитая Лялька Приманка. Восемнадцатилетняя девушка с лицом ангельской красоты, но, к сожалению, родилась она с врожденным пороком позвоночника и передвигалась только на костылях. Бахтин подошел, достал портсигар. — На, Ляля.
— Ой, это, никак, вы, ваше высокоблагородие, — ахнула Лялька. — Так поздно, да на наш двор. — А мне чего бояться-то? Я же не фраер залетный. — Ой, — Лялька замахала руками.
Бахтин обернулся. Сзади стояли трое. Это и была простейшая ловушка. Человек подходил к окну, сзади его глушили, затаскивали в подъезд и раздевали.
— Это ты, Федор? — Бахтин старался разглядеть в темноте лица громил. — Так точно, Александр Петрович. Мы это. — Тебе мало Сахалина? — Так мне чего, так в заведение направляемся. — Это ты фраерам лепи, мне не надо.
— А что это он? — придвинулся к Бахтину один из троих. — Ты чо? А, падла? — От него противно пахло сивухой, немытым телом и грязной одеждой. — Чо ты?!
Малый приблизил лицо почти вплотную к Бахтину. Был он молод, здоров и глуп. Видимо, недавно начал свою разбойничью жизнь, поэтому и не знал, с кем разговаривает. Его надо было учить. В лавре законы строги.
Федор и второй, кто это, Бахтин разобрать не мог, молчали. Не вмешивались. Ждали. — Ты чо? — почти заорал парень.
И тогда Бахтин ударил. Коротко, четко, как в боксерском зале. Человек упал. Федор чиркнул спичкой, наклонился. На булыгах лежал молодой парень лет двадцати — двадцати двух, с испитым лицом и здоровым шрамом на щеке.
— Эк вы его, Александр Петрович, — почтительно произнес Федька, — лихо. — Кто это?
— Да молодой ишо, зовут Гришка, кличка Меченый.
— Ты его, Федор, жить сначала научи, а потом на дело бери.
— Так кто ж знал, что вас встретим. — Из темноты надвинулся старый знакомец Сережа Послушник. — Молодой он, шустрый, а мы к вам завсегда с уважением. — Где Кащей?
— Откуда нам знать, ваше высокопревосходительство, — Федор даже перекрестился истово, — мы ж о нем ничего не знаем. — Через кого товар сдаете? — Так…
— Я спрашиваю, через кого? Ты меня знаешь, Федор, я шутить не люблю.
— Есть тут один. Новый недавно объявился. Кличка — Каин. — Где он? — Во втором доме, номер семнадцатый. Там у него «мельница». Только мы ничего не говорили.
Гришка застонал, попробовал встать и опять упал на землю.
— Ну и кулачок у вас, ваше высокоблагородие, чище, чем у околоточного Евграфова, — льстиво сказал Сережа Послушник. — Слово какое для входа в «мельницу»?
— Зерно, — вздохнул Федор, — только вы… Бахтин достал десятку, сунул Федору. — Похмелитесь. — Покорнейше благодарим.
В подъезде второго номера валялась на полу пьяная баба. Но лестница была относительно чистой, это было заметно даже в тусклом свете газового фонаря. Фонарь этот, вычищенный кем-то, горел мертвенным сине-желтым светом. То, что в лавре был освещен подъезд, было непонятно и тревожно. Но, поднимаясь на второй этаж, где тоже горел фонарь, Бахтин понял, что сделал это Каин, новый хозяин «мельницы». Видимо, доверенные люди привозили сюда из города чистую публику, поиграть в банчок. Бахтин стукнул тростью в дверь с номером семнадцать. — Кто? — спросил сразу же женский голос. — Зерно.
Щелкнул засов, распахнулась дверь. В прихожей горели свечи в канделябрах. Пахло пудрой и воском, как за кулисами в театре «Буфф». Прихожая была удивительно чистой для квартиры лавры. Бахтин побывал здесь во всех домах.
— Чего надобно? — Надвинулся на него из темноты человек.
Бахтин взял в руки шандал, поднял его. В прихожей сразу же стало светлее. У дверей в комнату стоял бывший борец Довгань, выступавший под псевдонимом Маска Смерти, три года назад его сильно порезали на Островах, цирк пришлось бросить. Пошел вышибалой на «мельницу».
— Поставь свечу, — спокойно, но жестко сказал Довгань, — а то…
— Ты меня, Леша, никак, не узнаешь? — Бахтин нащупал в кармане рукоятку нагана.
— А если и узнаю, — также спокойно сказал Довгань, — то что из того?
— А то, Леша, бывшая Маска Смерти, что я не из страхового общества «Саламандра», а из сыскной полиции. — Уже несколько секунд Бахтин чувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Ощущение это, само по себе неприятное, усиливалось славой Вяземской лавры. И тут Бахтин понял, что вот-вот его ударят по голове, он отпрыгнул к стене, развернулся стремительно и ткнул горящими свечами в чье-то лицо. — А-а-а, — надсадно заорал человек.
В прихожей запахло паленым. Бахтин рванул из кармана револьвер.
— Ну, Леша, теперь я в тебе дырок наделаю. К стене! Мордой, сволочь! Руки на стену!
Распахнулась дверь и из игровой комнаты высунулись чьи-то испуганные лица. — Полиция, закрыть дверь!
Бахтин даже не заметил, как появился в прихожей этот маленький, невидный человек.
— Ваше высокоблагородие, хозяин к нему просит пройти.
В углу стоял человек с обожженным липом, прилип к стене Леша Маска Смерти. Все правильно. Все в стиле лавры. Он не совершил ни одной ошибки. — Раз просит, пойдем.
За человеком этим невидным прошел Бахтин в комнату, в которой сразу горело несколько лампад перед иконами. Комната была пустой. Иконы и сундуки вдоль стены и острый запах нафталина. Следующая комната была похожа на гостиную в чиновничьем доме средней руки: овальный стол, покрытый бархатной скатертью с кистями, лампа под зеленым абажуром на затейливых цепях висела над ним, портрет государя на стене, громадный, похожий на замок буфет, в углу тумбочка, на ней граммофон, кресла в чехлах, на стенах картины, напоминающие Клевера, затейливый японский экран, отделанный перламутром. Бахтин подошел к тумбочке, на граммофонном диске лежала пластинка. Бахтин крутанул ручку, нажал кнопку пуска, поставил на пластинку мембрану с иголкой.
— «Славное море священный Байкал…» — рявкнул мужской хор.
Бахтин присел в кресло, предварительно вынув револьвер из кармана и засунув его за пояс брюк. На словах: «Шилка и Нерчинск не страшны теперь…» в комнату вошел человек небольшого роста, сгорбленный, одет он был во все серое, да и сам был какой-то серый, незаметный.
— Здравия желаю. Музыкой увлекаетесь? — Голос у него под стать внешности, незаметный, без явныхпризнаков.
— Я эту песню поставил, чтобы напомнить, куда могу тебя отправить, Каин. — За что же? Помилуйте! Да и пугать меня не надо… Он не успел договорить, Бахтин вскочил и рванул хозяина на себя: — Что ты сказал, гнида?
Бахтин с силой ударил его об стену. Упала на пол картина. С треском разлетелось стекло. — Вы что?.. Что это?.. Бахтин вновь взял его за лацканы.
— Слушай меня, брат мой Каин, тебе никто не поможет. Я тебя шлепну сейчас, а в руки нож вложу да объявлю следователю, что ты меня зарезать хотел. Так что ты меня не пугай. — Так я чего, я всегда готов… Если что… — Правильно, вот это «если» и наступило. — Чего вам надобно, господин Бахтин? — Значит, знаешь меня?
— А кто ж вас не знает, господин надворный советник. Мы про вас все знаем. — Что именно?
— А то, что со взяткой к вам не лезь. Что вы английским боксом да японской джиу-джитсой занимаетесь, что стреляете в тире два раза в неделю и что за стрельбу серебряный приз имеете.