Полицейский

Немировский пожал плечами, протянул трубку офицеру.
— Алексей Петрович, — улыбнулся Семин, — моя половина не объявлялась? Если телефонирует, скажите, что я задержусь. Его превосходительство на месте?.. Уехал… А господин полковник?.. Да, господин Немировский хочет с ним поговорить… Можно это устроить? Передаю. — Семин вновь передал трубку Немировскому.
— Господин полковник… Да… Да… Конечно… Конечно… Но… Понимаю… Хорошо. Немировский положил трубку.
— Мы договорились, поручик, все документы вы положите в отдельный мешок. Деньги русские в другой, валюту в третий, а ценности в четвертый. Мешки я опечатаю личной печатью. Там же будет стоять и ваша. И конечно акт. У вас есть мешки? — Галкин. На пороге вытянулся прапорщик. — Четыре мешка и печать. — Слушаюсь.
Потом писали акт. Потом закладывали в мешки документы, опечатывали печатями сначала ящики с деньгами, потом с ценностями, потом клали в мешки и снова ставили сургучные оттиски. Наконец все закончилось.
— Борис Сергеевич, — Семин приложил руку к козырьку, — жду вас в девять под аркой Главного штаба. — Буду. — Честь имею.
И только когда дверь захлопнулась, Копытин снял фуражку и вытер вспотевший лоб.
— Ну ты и орел, — с почтением сказал Сабан, — а если бы не отдал сам, тогда… — Тогда застрелил бы.
Сабан посмотрел на Копытина и понял, что этот человек может все:
Они вышли из подъезда. Туман почти рассеялся, огонь фонарей стал ярче, но Мойка была такой же безлюдной. Видимо, никому особенно не хотелось шляться по улицам в это время.
Сабан с напарником, нагруженные мешками, ушли на несколько шагов вперед. Копытин закурил, оглянулся на дом и усмехнулся.
Все, теперь он уедет в Швецию, купит домик у моря и тихо дождется конца этого бардака, который Почему-то называют войной.
— В чем дело, прапорщик! — раздался у ворот властный голос.
И Копытин различил два офицерских силуэта. Вот же нанесла нелегкая. Он переложил наган из кобуры в карман шинели и зашагал к воротам.
— В чем дело, господа? Мы из… — Он не договорил. Прямо перед ним стоял его бывший командир батальона подполковник Львов. — Поручик Копытин? — Львов лапнул крышку кобуры. — Вы арестованы! Копытин выдернул из кармана наган.
— В машину! — крикнул он Сабану и дважды выстрелил в подполковника.
Но тут что-то горячее ударило его в грудь и запрокинулись фонари, дома, улица. Штабс-капитан Климов дважды выстрелил вслед убегавшим прапорщикам. Один словно споткнулся, но продолжал бежать. Второй выхватил автоматический пистолет и расстрелял всю обойму в сторону Климова. Тяжелые пули зацокали по стене, обдав лицо секущей каменной крошкой. Климов вскинул наган, но машина уже сорвалась с места, и он выпустил оставшиеся четыре пули вслед авто.
Говорить Немировский не мог, он сидел в кабинете, уставившись в одну точку и что-то мычал. Судебный врач Брыкин отпаивал его какими-то каплями из своего бездонного саквояжа.
— Никак, его удар хватил, Иван Иванович? — спросил Литвин.
— Да нет, Бог миловал, это у него нервное, взяли у него мазурики много. — Понял. — Литвин оглядел кабинет.
Ничего. Просто ничего, за что зацепиться, в комнате не было. На письменном столе две использованные сургучные палочки, окурок папиросы. Литвин взял его, достал лупу. Папиросы-то были заказные, на гильзах монограмма «КЛ» золотом нарисована. Если эти папиросы курил преступник, значит, маленькая зацепочка есть.
— Ты, Орест, иди с Богом, посмотри в других комнатах, как он в себя придет, я позову.
В гостиной сидел штабс-капитан Климов. Он курил и неохотно отвечал на вопросы Бахтина, всем своим видом показывая, как ему, фронтовому офицеру с орденом Владимира с мечами и бантом и георгиевским золотым оружием неприятен разговор с полицейским чиновником.
— Господин штабс-капитан, — Бахтин зло прищурился, — мне кажется странным, что вы вроде бы покрываете убийцу своего командира.
— Это дело военное, мы должны его решать промеж собой, а здесь целое полицейское разбирательство. — Простите, а вы какое училище кончали? — Александровское.
— Странно, что вы обо мне не слышали, — усмехнулся Бахтин.
— О вас? — С нескрываемым презрением спросил офицер. — А собственно, почему я должен был о вас слышать, милостивый государь. Александровское военное училище не готовит полицейских чинов.
— Моя фамилия Бахтин, на мне чин надворного советника, что по табели о рангах соответствует подполковнику… — Простите, как ваша фамилия? — Бахтин. Я закончил Александровское…
— Дуэль, — лицо Климова изменилось, — конечно, я слышал о вас, господин надворный советник…
— Называйте меня Александром Петровичем и помните, что нынче вы говорите с однокашником.
— Ну конечно! Мы с подполковником Львовым были в соседнем доме, я не знаю, как точно называется данное медицинское учреждение, наводили справки о его сестре, работающей в полевом санитарном поезде. Я ждал подполковника, потом он появился, веселый очень, и мы вышли на улицу У соседнего дома стоял военный автомобиль «Руссо-Балт». — Вы точно уверены?
— Абсолютно, авто моя слабость. Хочу добавить, что вожу авто, знаю двигатель, поэтому откомандирован на краткосрочные курсы при Политехническом институте и буду переведен в бронедивизион Западного фронта. — Вопрос снимаю, — улыбнулся Бахтин.
— В доме 68, у подполковника Львова проживал однокашник, и мы решили зайти, у ворот встретили двух прапорщиков, нагруженных казенными мешками, они не уступили дорогу подполковнику, и он сделал им замечание. Тут и появился поручик Копытин. — Убитый вами… — Но он…
— Мы не имеем к вам никаких претензий. Только прошу мне рассказать о нем.
— Я мало его знал. Павлон. Вышел в лейб-гвардии Литовский полк, мне говорили, что за растрату приварочных денег, был списан в Навогинский полк. Говорили, что нечестно играл. Но офицер был храбрый и дельный, правда, солдаты его не любили. Не могу сказать точно, у него дядя крупная фигура в столице, не то сенатор, не то… Впрочем, боюсь соврать. — Почему он дезертировал?
— Дело в Галиции было, мы захватили у австрийцев ящик с ценностями. И командир полка поручил Копытину и подпрапорщику Хохлову отвезти ценности в дивизию. — А что за ценности?
— Золото из музея. Старинные кубки, блюда, кресты. Я не знаю, но список наверняка есть в контрразведке. Было циркулярное письмо. Короче, через два дня нашли убитого Хохлова и взломанный ящик, а Копытин исчез. И вдруг…
— Виктор Петрович, позвольте я вас буду так называть. — Бахтин достал папиросу. — Не желаете? Расскажите об этих прапорщиках.
— Одного я не разглядел, а у второго такое неприятное крупное актерское лицо. — Почему актерское?
— Бритое и мятое какое-то. Одного я, видимо, ранил. И конечно четыре дырки ищите в машине. — Вы так уверены. — Абсолютно. — Климов засмеялся.
Звеня шпорами, вошел подполковник Тыщинский, пристав первого участка Казанской части.
— Голубчик, Александр Петрович, хорошо, что вы это дело-то взяли, значит, не зря мне ночью жареный гусь снился. Здравия желаю, штабс-капитан, терпите, влипли в полицейскую историю. Как пострадавший-то наш? — Вы садитесь, Павел Альфредович, — засмеялся Бахтин, — а то от ваших шпор да шашки грохоту, как от всего полицейского резерва.
— А мы у полковника Григорьева знатный банчок сообразили, а тут телефон. Ну кто эту гадость изобрел? — А что, и полицмейстер приехал? — Конечно. — Значит, работать спокойно не дадите.
А в прихожей густой начальственный голос разносил городовых, что-то гремело, звенело, падало.
— Александр Петрович. — В дверь гостиной заглянул Брыкин. — Прошу простить, господа. Бахтин вышел в коридор. — Можете говорить с хозяином.
Немировский лежал на диване, в углу горело маленькое бра, поэтому лицо его белело почти неразличимым пятном, на черном фоне кожаной обивки.
— Борис Сергеевич, я надворный советник Бахтин, чиновник для поручений сыскной полиции, вы могли бы ответить на мои вопросы?
— Они сказали, что из контрразведки, документы показали. — А вы проверили? — Я звонил в контрразведку… — Номер? — 406 — 94.