Дикий голод (ЛП)

На мои глаза тоже навернулись слезы. Меня внезапно затопил ужас того, что я видела накануне вечером, я пихнула стаканчик с кофе отцу и бросилась в объятия матери.
— Все нормально, — сказала она, снова обнимая меня. — Все хорошо. Не держи все в себе. Тебе станет лучше.
— Это было ужасно, — пробормотала я ей в рубашку. — Это было глупо, бессмысленно и… так жестоко.
— Это всегда ужасно, — прошептала она, потирая мне спину. — Нет ничего хорошего в том, чтобы быть равнодушным к ужасному. Это означает, что мы ничего не чувствуем. Когда же мы испытываем чувства, а мы так или иначе их испытываем, то показываем свою храбрость. А ужасные времена — это когда нам нужно действовать больше всего. Именно тогда мы творим больше всего добра.
Она держала меня, пока я стояла там, плача в ее рубашку, пока выжимала худшую из эмоций. Потом я отстранилась и вытерла щеки.
— Извини, — произнесла я, пытаясь немного рассмеяться. — Не знаю, почему я плачу. Это было… не очень профессионально.
Папа достал из кармана украшенный вышивкой носовой платок. Я взяла его и вытерла лицо. Я чувствовала себя глупо из-за необходимости выплакаться, но после этого мне стало немного лучше.
— У тебя были долгие двадцать четыре часа, — сказала мама. — И ты заботишься о людях и о Париже. Это очень профессионально.
— Она права, — произнес папа, после чего мама показала ему большие пальцы вверх. — Ты хорошо справилась. Мы очень гордимся.
Напряженность в его глазах сказала, что он старался не начинать разговор, который у нас уже был по поводу рисков, связанных с моей службой в Дюма. Он знает, что это мое личное дело.
— Спасибо, — ответила я и в последний раз вытерла лицо, а потом сунула платок в карман.
— Итак, — произнесла мама, озираясь вокруг. — Когда мы познакомимся с Серафиной? — Ее не было в городе, когда они приезжали на мой выпускной.
Я оглянулась на самолет, увидела, что Сери болтает с Одеттой у подножия трапа, и помахала ей.
— Bonjour [19], — живо сказала она, когда подошла к нам, взяв меня под локоть.
— Сери, это мои родители, Этан и Мерит.
— Приятно наконец-то с вами познакомиться, — произнесла Сери и расцеловала их. — Ваша дочь — настоящее сокровище.
— Мы согласны, — ответил мой отец. — И мы надеемся, что тебе Чикаго понравится так же, как ей понравился Париж.
— Я уверена, что так и будет. — Она посмотрела на мою маму. — Я так понимаю, нам нужно обсудить, мм, кейк-шейки?
Лицо мамы засветилось, как будто она выиграла в лотерею.
— Мы должны их обсудить. Может, завтра на переговорах мы добьемся значительных успехов, и у нас будет время для приключений в «Портильо» [20].
— Будем надеяться, — ответила Сери с улыбкой, которая быстро исчезла. — Вы слышали о недавнем нападении?
— Слышали, — ответил папа.
— Были какие-нибудь угрозы в адрес переговоров? — спросила я.
Мой отец выгнул бровь.
— Я служу Дому Дюма, — напомнила я им. — Я работаю.
— Никаких угроз, — ответила моя мама, взяв отца за руку и сжав ее, вероятно, давая ему знак. Еще они могут общаться телепатически — одна из способностей обычных вампиров, которые я не развила, вероятно, потому что я была создана не традиционным вампирским способом — поэтому я не часто слышу, как они вслух спорят о том, как со мной обходиться или разбираться с тем, что я сделала.
Из-за этого мне не везло в розыгрыше карты «Мама разрешила». Мама и Папа могли уточнить это друг у друга, а я бы даже не узнала.
— Хотя испанские делегаты все еще спорят по поводу посадочных мест, — сказал мой отец, явно не впечатленный их поведением.
— Ты видела план по обеспечению безопасности «Сэнфорда»? — спросила мама.
Переговоры пройдут в реконструированном «Театре Сэнфорда». И хоть в Чикаго и мирное время, организаторы мероприятия не хотят рисковать. Снаружи здания будет ограждено, снаружи и внутри объекта будут охранники, а в комнате будут сотрудники органов правопорядка на случай, если кто-нибудь осмелится напасть. В роли силовиков будет выступать тандем людей и сверхъестественных — главным образом вампиров и членов Северо-Американской Центральной Стаи оборотней, поскольку Стая сделала Чикаго своим домом. Габриэль Киин — ее волчий Апекс и друг моих родителей.
Мы с сыном Габриэля, Коннором, вместе выросли, ну, или почти вместе. Он на два года старше меня — и считает, что на два года круче и умнее. Он — проклятие моего детства, раздражение моей юности. Мы терпели друг друга ради наших родителей, или, во всяком случае, терпели так, как на это способны двое детей.
Он считал, что я люблю покомандовать. Я же люблю делать все так, как мне нравится.
Я считала, что он слишком беззаботный. Он говорил, что он принц, и может делать все, что захочет.
И в отличие от всех остальных в моей жизни, Коннор Киин видел монстра.
— Если не возражаете, — произнесла Сери, — я присоединюсь к Одетте, поскольку она, кажется, на грани истерики.
Мы оглянулись на Авто, где Одетта раздраженно показывала на растущую кучу багажа.
— Надеюсь, они не потеряли ваши сумки, — сказала моя мама.
— Я уверена, что все в порядке. — Она улыбнулась и по очереди протянула руку моим родителям для рукопожатия. — Было приятно наконец-то с вами познакомиться. Надеюсь, у нас будет время пообщаться.
— Мы тоже надеемся, — ответила мама.
— Кажется, она милая, — сказал папа, когда она двинулась к машине.
— Так и есть. Она не принимает то, что у нее есть, как должное, а для нее это было бы очень легко.
— Тогда она не одна такая, — произнес папа с улыбкой. — Не многие согласились бы на год службы, когда этого было делать необязательно.
— Это был душевный моральный долг, даже если не формально, — ответила я.
— Ты дочь своей матери, — сказал папа с большой гордостью.
— Как будто тридцативосьмичасовые роды этого не доказали, — сказала мама с улыбкой.
— Я хорошо их помню, — решительно произнес папа. — Ты была… очень злой.
— Тебе на это намекнула ругань?
— И швыряние разными вещами, — ответил он, начиная считать на пальцах. — И вызов Апекса оборотней на драку на ножах. И обвинение в сторону твоей сестры в том, что она русская шпионка. И обещание заколоть врача, если ты не получишь обезболивающее.
— Чушь собачья. Я была образцом терпения и благородства.
Папа ей подмигнул.
— Конечно, Герцогиня. И, на мой взгляд, ты также была очень осторожным Стражем.
— Почему ты улыбаешься? — спросила меня мама, прищурив глаза.
— Просто… хорошо быть дома, — ответила я ей. И понадеялась, что так и останется.
— Хорошо, — произнесла мама. — Потому что мы тоже рады, что ты тут. — Она постучала по серебряной полоске на правом безымянном пальце, проверив время. — Наверное, тебе нужно ехать в отель. Кто-нибудь из офиса Омбудсмена встретит тебя там, даст тебе электронные пропуска и проследит, чтобы ты попала на прием.
Отношения между людьми и сверхъестественными Чикаго регулируются сверхъестественным Омбудсменом города. Мой прадедушка, Чак Мерит, был первым Омбудсменом, и офис расширился с момента его выхода на пенсию десять лет назад. Сейчас эту должность занимает Уильям Дирборн.
— Звучит неплохо.
Я окинула взглядом сизый купе «Макларен» [21], припаркованный между Авто, и догадалась, что это последняя автомобильная одержимость моего отца. Он не любит, когда его возят, и предпочитает водить сам.
— Твоя? — спросила я его, указывая на нее.
Мама вытащила из кармана брелок и улыбнулась.
— Моя. Он уничтожил слишком много машин.
— Справедливости ради стоит отметить, что ты была со мной в большинстве этих инцидентов.
— Вот почему за рулем я, — сказала она и поцеловала меня в щеку. — Авто отвезет тебя в отель. Встретимся на приеме.