Камера смертников
– Опять потери. Эти некрологи только капля в море. Боимся пугать обывателя тем, что действительно творится на Восточном фронте. А мы с вами, Конрад, бездарно растрачиваем драгоценное время. Вчера опять звонил Этнеp: тopопит, считает, что мое почти двухнедельное присутствие здесь является неоправданно долгим.
– Такие вопросы не решаются в пять минут, – завозился Бютцов. – Надеюсь, группенфюрер это знает?
Бергер не ответил. Он смотрел в окно, на бледный частокол берез, между которыми обнажилась почти черная, протаявшая под пригревшим солнцем земля, – неожиданно быстро потеплело, потекли ручьи, дороги начало развозить, поэтому любезное приглашение Конрада отправиться на охоту оберфюрер воспринял без энтузиазма. Кроме того, охота – это лес, а лес – банды партизан. Неприятно выступать одновременно в роли охотника и дичи. Конечно, не стоит показывать своего опасения непредвиденных встреч с бандитами, тем более что Бютцов заверил в полной безопасности устроенной им поездки, но все же.
Как объяснить ему, что созревание прекрасного замысла операции еще не есть его столь же прекрасное воплощение в жизнь, что наверху, там, в коридорах РСХА в Берлине, варится своя густая похлебка, которую, торопливо обжигаясь, придется расхлебывать им, сидя здесь, в белорусском городке? Это Конрад знает?
Знает, как без конца подстегивает руководство, знает о лисьем характере группенфюрера Этнера? Кстати, надо бы поговорить с ним о более серьезных вещах, связанных с будущим Германии и их семьи – как-никак, а они все же родственники, – но Бергер ждал, терпеливо выбирая момент для такого разговора: долгое время он не виделся с Конрадом, а служба в их ведомстве накладывает на человека определенный отпечаток. Поэтому обер-фюрер пристально приглядывался к своему родственнику и ученику, прежде чем завести разговоры на интересующую его тему, ставшую после Сталинграда жизненно важной.
Нет, они обязательно поговорят, но все будет зависеть от того, какие выводы сделает для себя Бергер: если Конрад остался на прежних позициях – разговор пойдет в одном русле, а если обнаружатся какие-либо изменения в его воззрениях, то он окажется совершенно иным. За время пребывания здесь Отто Бергер еще не решил этой задачи, хотя виделся с фон Бютцовым ежедневно. Поэтому и тянул, выжидал, отбиваясь по телефону от понуканий Этнера, требовавшего ускорить работу. Наваливались срочные дела, здешняя обстановка требовала внимания и решения ряда проблем – оберфюрер должен был еще проинспектировать деятельность СС и полиции, – но своего замысла он не оставлял.
– Группенфюрер знает, – прервав затянувшееся молчание, сквозь зубы процедил Бергер.
За рулем автомобиля сидел Канихен, его личный, многократно проверенный охранник, вступивший в СС еще в начале тридцатых годов, поэтому оберфюрер мог говорить относительно свободно. Относительно потому, что он давно перестал доверять практически всем, только Конрад составлял некоторое исключение, да и то еще надо поглядеть: как он теперь?
Впереди шел автомобиль с охраной. Канихен уверенно вел машину, строго держась по его колее – на дороге могли быть мины. Вспомнив об этом, оберфюрер желчно усмехнулся, положил рядом с собой свернутые газеты и сказал:
– Тишина, покой... А ведь вы, Конрад, живете здесь почти как на фронте, где привыкают к свисту пуль, вою снарядов и считают себя в полной безопасности, спрятавшись в окоп. Все относительно. А в лесах, – он показал за окно машины, – прячутся банды партизан, как правило, связанные с русской разведкой. В городе существует подполье, но его временное бездействие отнюдь не ваша заслуга.
– Почему? – не согласился Бютцов. – Город уже неоднократно чистили. Однако местные большевики после каждого разгрома с завидным упорством вновь и вновь создают сеть явок и умело работают по выявлению провокаторов. Вычистим – притихнут, а потом снова поднимают голову.
– Их консультируют, – Бергер достал сигару, прикурил. – Бывшие учителя, партийные работники и агрономы не знакомы со специальными методами полицейской работы. Я изучил материалы и уверен: в партизанских бандах есть профессиональные военные и занимающиеся разведывательной деятельностью засланные сюда чекисты. Именно они и помогают вновь восстанавливать порванную сеть явок, тем более что мы, как ни стараемся, но не уничтожаем ее всю целиком. Обязательно кто-нибудь да остается, ускользает и начинает все с начала. Да, упорство завидное, но в городе есть люди НКВД, которых пока не выявили, или часть из них уничтожилй, так и не сумев установить, кем они на самом деле являлись. Учителя и партийные работники советов, командующие партизанскими бандами и исполняющие там обязанности комиссаров не смогли бы долго выстоять одни. Понимаете? Любой фанатизм – ничто без должного опыта подпольной работы, а советская разведка непростой противник, тем более что они здесь действуют на своей территории. К началу решающей фазы операции все должно быть готово к полному уничтожению подполья в городе, и особо к выявлению и захвату людей, связанных с НКВД и русской военной разведкой. Это непременное условие, которое я поставил начальнику СС и тайной полиции. Несколько сильных одновременных ударов! В том числе и по лесным бандам, чтобы загнать их в болота или принудить уйти в другие районы. Пока этого не сделают, я не могу сказать, что уверен в успехе. Вы сами не боитесь осечки?
– Исключено! – уверенно ответил Конрад.
– Посмотрим, – задумчиво протянул оберфюрер, вертя на пальце платиновый перстень – подарок рейхсфюрера Гиммлера. – Долго еще ехать?
– Уже прибыли, – отозвался Бютцов, вглядываясь через плечо водителя в убогие домики деревеньки. – Здесь раньше было охотничье хозяйство поляков. Оно осталось почти нетронутым. Кабанов и оленей не обещаю, но зайцев могу гарантировать. И рядом гарнизон.
Машины свернули на узкую дорогу, обсаженную по краям старыми березами, и подкатили к воротам охотничьего домика. На крыльце, поджидая приезда гостей, стоял Сушков, обутый в старые валенки с обрезанными голенищами. Почтительно поклонившись, он открыл двери. Не взглянув на него, Бергер прошел внутрь.
Ему понравилась гостиная с большим камином и расставленными вокруг овального стола стульями из темного дерева, обитыми лосиными шкурами. В окна светило солнце, на стенах темнели пятна, оставшиеся от висевших там ранее портретов, и оберфюрер подумал, что если бы не война и приведшие его сюда важные дела, как бы хорошо провести несколько дней в этом старом доме, где так приятно пахнет дымком от растопленных печей, воском дубовых плашек паркета, свежим мягким хлебом.
Разжечь дрова в камине, усесться в кресло, вытянуть к огню усталые ноги, выкурить сигару и отдыхать от забот, наблюдая, как тихо угасает за окнами вечер, незаметно переходя в ночь, приносящую легкий морозец, сковывающий до утра раскисшую грязь и лужи. Свежий деревенский воздух, охота, жаркое, рюмка водки перед ужином, дружеская беседа...
– Канихен, принесите из машины ружья, – не оборачиваясь, приказал оберфюрер, точно зная, что телохранитель стоит у него за спиной. – Клюге пусть останется здесь, ждать нашего возвращения.
Бютцов подошел к окну и поглядел во двор. Канихен подскочил к машине, вынул из багажника футляры с охотничьими ружьями, смеясь что-то сказал стоявшему у крыльца Клюге. Тот знаком подозвал к себе Сушкова и угостил его сигаретой...
* * *Обедали поздно, да и обед ли это был, или ранний ужин? Обычно бледный Бергер, раскрасневшийся, разрумянившийся от ветра и свежего воздуха, сидел за столом в распахнутом меховом жилете, возбужденный выпитым вином и удавшейся охотой. Сухо потрескивали дрова в камине, пахло разогретой смолой и соблазнительным ароматом жаркого, уютно светила старая керосиновая лампа, низко висящая над столом, покрытым белой, затейливо вышитой скатертью.
Бютцов сам ухаживал за высоким гостем, подкладывая ему на тарелки лакомые куски, с радушной улыбкой предлагая отведать истинно русских закусок – квашеной капусты с яблоками и соленых грибов. Оберфюрер охотно пробовал, пил водку, шутил, и Конрад тихо радовался, что наконец-то исчезла холодноватая сдержанность, так присущая Бергеру, уступив место благодушию и родственной приязни.