Ловцы жемчуга

А вот Абдаллах смотрел на Попастратоса…
А потом на жемчужины. Но уже не так, как отец.
Господин Бабелон был первым, кто поймал этот голодный взгляд.
Глаза Абдаллаха, еще за минуту до этого такие безразличные, нельзя было узнать. Было похоже, что они ввалились еще глубже, совсем исчезли в тени, и на лице были только две темные щели, словно у черепа. Но в их выражении нельзя было ошибиться — все лицо выражало жадность, алчность или хищную, звериную тоску.
Саид глянул на своего сына и опомнился. На него сразу напал ужасный приступ кашля.
Приступы астмы всегда посещали его во время сильных душевных волнений. Это приводило его в бешенство.
Недавно он распорядился наказать плетьми хакима, который не смог помочь ему, а теперь сам лечился отварами трав, которые привозили ему из Массауа, и два дня в неделю проводил во внутренних частях острова, вдали от моря, потому что ему особенно был вреден влажный воздух. Но ничего не помогало.
И теперь, поймав взгляд Абдаллаха, он затрясся от кашля, и воздух с хрипом вырывался из его груди. Наконец, приступ кончился.
— Отнеси жемчуг! — кивнул он Баширу.
И, обессиленный, повалился на груду подушек.
Абдаллах медленно подошел и склонился над ним.
Взгляд отца встретился с взглядом сына, и они поняли друг друга.
Этой же ночью Али Саид приказал поставить у дверей своей спальни стражу и назначил раба, который должен был в его присутствии пробовать все кушанья и напитки. Потом заперся с Баширом и долго о чем-то разговаривал с ним.
Господин Бабелон и господин Попастратос возвращались к гавани. Оба ничего не говорили о событиях прошедшего вечера. Попастратос рассказывал о своих плаваниях, твердя, что страстно хотел бы увидеть хотя бы один невольничий корабль и осмотреть его груз; до сих пор ему не везло. Господин Бабелон заметил, что все черные слуги в доме Саида — рабы. Да, Попастратос знал это, но он хотел бы увидеть их, так сказать, «в своей среде». Ведь нигде на свете…
Господин Бабелон молча кивал ему. Он много мог бы рассказать своему спутнику, но молчал; очевидно, голова его была занята другими, более интересными мыслями.
На другой день в Джумеле объявился Саффар, который узнал, что туда прибыл чужой корабль и который хотел узнать, не нужны ли там матросы. Господин Бабелон отверг его, так же как и нахуда «Эль-Сейфа». Но случайно из каюты выглянул сам господин Попастратос и, увидев на лбу у Саффара шрам, напоминающий по форме изогнутый меч, воскликнул:
— Вот этого парня я давно ищу! Эль-Сейф к Эль- Сейфу! Меч к мечу!
Так Саффар попал на «Эль-Сейф», и здесь он нашел друга. Звали его Гамид, он был из Верхнего Египта и умел читать и писать.
  
Глава II
 
Вскоре после побега Саффара в жизни ловцов жемчуга произошли большие перемены.
На рассвете следующего дня хаджи Шере дал приказ к отплытию, хотя двумя ловцами стало меньше — Саффаром и Раскаллой. В Джумеле он не смог заменить их, а ехать в Массауа и терять на это лучшее время в сезоне ловли он не хотел. Но он не хотел также удовлетвориться меньшим уловом, и поэтому решил посоветоваться с серинджем.
Они сидели на палубе в тени каюты, потому что, несмотря на ранний час, жара была ужасная — солнце, едва вынырнув из-за горизонта, поползло вверх, похожее на гигантскую монету, раскаленную сначала докрасна, потом до бела и в конце концов на него прямо нельзя было смотреть, так болели глаза. Хаджи Шере и Бен Абди пили кофе мур, которое приготовил им один из ловцов, и беседовали, поглядывая из-под прищуренных глаз за командой.
— Одна хури будет пустая, — говорил хаджи Шере.
— Это значит, что выловим только шесть седьмых раковин вместо семи седьмых, — быстро подсчитал Бен Абди.
— Да, — согласился нахуда и по старой привычке добавил:
— Иншаллах.
— Иншаллах, — вздохнул Бен Абди. — Волей аллаха…
Но эти слова, с такой покорностью произносимые во всем магометанском мире, который простирается от Босфора до Индии и островов Индонезии, были в его устах лишь данью привычке.
Хаджи Шере отхлебнул йеменского кофе, и на мгновение глаза его остановились на сериндже, но потом снова забегали по сторонам, словно совершая какую-то безумную пляску.
— Что же делать? — спросил он.
— Не знаю, выход ли это, — пробормотал Бен Абди, — но можно попробовать: у нас семь лодок и двенадцать ловцов. Посадим в каждую лодку троих.
— И в море выйдут четыре хури, а три будут пустовать! — злобно выкрикнул хаджи Шере. — Ты сын ослицы и мула!
Беи Абди покраснел:
— Выслушай же меня до конца, о нахуда, а потом ругай! — воскликнул он раздраженно. — Не хочешь выслушать меня, делай как знаешь! Да, мы выведем на ловлю только четыре хури, но заставим ловцов нырять чаще. Один всегда будет находиться под водой, а двое будут отдыхать. Что делается сейчас? Тот, который был на дне, уже вынырнул, но находящийся в лодке не хочет нырять, сын пса. Он ждет и дышит, оба они ждут и дышат! Сколько времени? Сколько захотят! А теперь-то мы уже посмотрим за этим — они будут иметь для отдыха строго отмеренное время: ныряет первый, выныривает, и сразу же идет в воду второй, после него — третий. Ну, что скажешь ты о моей голове?
Сериндж Бен Абди удовлетворенно фыркнул. Он не сказал двух вещей. Во-первых, в Персидском заливе жемчуг ищут таким образом, что в лодке находятся несколько ныряльщиков, которые непрерывно ныряют один за другим. Бен Абди знал это, потому что несколько лет назад судьба завела его на Бахрейнские острова, где он и познакомился с этим способом. Но он смолчал об этом. А во- вторых, он не сказал, что лодки ловцов жемчуга в Персидском заливе значительно больше, чем хури Красного моря и что на них, как правило, пять ловцов, реже — четыре, но никогда не бывает трех. Зачем же ему говорить это? Хури не поднимет больше трех ловцов, а если каким- то чудом в ней и поместятся четыре, то тогда потеряет свое значение его первоначальный замысел. С трех лодок одновременно нырнут лишь трое ловцов, а с четырех — уже четыре, и улов увеличится на одну треть. Так думал, хотя и молчал об этом, сериндж Бен Абди…
Да, голова его рассчитывала неплохо!
Помолчав, сериндж с любопытством глянул на нахуду. Но хаджи Шере молчал. Он задумчиво разглядывал верхушку мачты, которую раскачивал ветер.
Нахуда хаджи Шере никогда не был в Персидском заливе и понятия не имел, как там ловят жемчуг. Он родился и вырос на Красном море и вот уже несколько десятилетий плавал по его зеленоватой глади, не добираясь дальше Адена на пороге Индийского океана и дальше Тауфика у входа в Суэцкий канал. Так часто случается на Востоке, и очень мало таких, которые стремятся переступить границы «своего» горизонта…
Нахмурившись, следя за танцующей верхушкой мачты, хаджи Шере молча размышлял.
— Хороший ныряльщик выдержит под водой минуту, — сказал он, наконец. — Это значит, что каждый из троих будет иметь для отдыха две минуты, и ни секунды больше…
— Этого достаточно! — заявил Бен Абди.
Хаджи Шере снова минуту молчал. Его взгляд блуждал по фигурам ловцов, которые бродили по палубе или сидели на корточках, как бы набираясь сил для предстоящего лова. Словно ощутив этот пристальный взгляд, один из ловцов обернулся к нахуде… Но хаджи Шере смотрел не на их лица, он разглядывал их грудные клетки, пытаясь оценить их дыхательные способности. Ловцы робко улыбались ему. Но взгляд нахуды был холоден, это был опытный взгляд купца, который, рассматривая товар — кожу, шерсть, ткани, — прикидывает, сколько это может стоить.
— Этого достаточно! — повторил нетерпеливо Бен Абди.
— В начале лова, утром, — отвечал нахуда. — Но позднее, после полудня…
— Привыкнут! — перебил Бен Абди, чувствуя, что его предложение принимается. — Мы заставим их! Ведь у нас есть свободные лодки! Ты сядешь в одну, я — в другую, и мы будем присматривать за ними во время лова.
Хаджи Шере беспокойно заморгал глазами. Ему не очень нравилась перспектива — целый день находиться под жгучими солнечными лучами.