Секретный фронт
Демус вошел степенно, поклонился с достоинством, остался возле порога.
— Сидай, — предложил председатель.
— Зачем клыкали? — Демус остался на месте.
— Ось боны… — Председатель указал глазами. — Представники…
— Слухаю, пане представники. — Демус поклонился и горстью протянул по бороде, будто выжимая ее.
Забрудский прошелся по комнате, как бы собираясь с мыслями, повздыхал. Затянувшиеся приготовления к беседе насторожили Демуса, его глаза тускло засветились, лицо стало твердым, губы упрямо сжались.
Забрудский начал издалека, из истории коллективизации, которую вначале не все понимали и принимали, как часто случается с явлением новым, ломающим привычные устои и укоренившиеся представления. Демус слушал, наклонив голову, ничем не выдавая своего отношения. Слови были избитые, а горячая искренность представителя райкома не принималась близко к сердцу: Демус привык к другому обращению, когда сильные требовали, а не уговаривали. Не по своей же воле выдавал он продукты бандитам. Да, теперь он подчинится только силе, убедить его было трудно. Поэтому свое пристальное внимание он сосредоточил не на Забрудском, а на военных, приехавших сюда вряд ли случайно.
Переступив с ноги на ногу, Демус вздохнул и не спеша опустился на ранее предложенный ему стул. Присев, он оперся на палку, поставленную между колен, и теперь близко, почти в упор, мог наблюдать за майором, которого он видел впервые, и за представителем райкома Забрудским. Хотя Демусу не часто приходилось вот так близко, с глазу на глаз оставаться с представителями Советской власти, все же он знал: власть эта крепкая, умная и навсегда.
Поэтому, слушая горячую речь Забрудского, его доводы в пользу коллективизации, он своим хитрым и цепким мужицким умом понимал лишь одно — выбора у него нет. Бандеровцы в счет не шли. С ними, бандитами, ему не по пути. Его руки привыкли работать, а не убивать.
А эти люди предлагают работать, землю предлагают, помощь из города машинами и семенами. Причем, как объясняет представитель, семена могут раздобыть самые лучшие, урожайные, новой селекции. Демус читал в газетах о таких семенах, выведенных учеными в специальных институтах, способных дать вдвое больше, если еще их подкормить. А если дадут семена и машины, дадут и удобрения, не только навозом можно будет сдобрить землю. Он мысленно окинул взглядом еще не поделенную помещичью землю, представил, как на ней заколосится пшеница и кукуруза. Да, его руки привыкли трудиться… И бедных крестьян он понимал и знал, сам был бедным когда-то. Дай им только разворот, силы накопилось много, возьмутся гуртом, пойдет дело.
Противоречивые чувства обуревали Демуса. Эти люди, по-видимому чистосердечные и простые, обещают много, как говорят, стелют мягко, а не жестко ли потом будет спать. Снова возникали опасения, изменялись тени на его лице, то набегала краска, будто суриком махнули по щекам, то отливала кровь, белели и высыхали губы.
Демус вытер пот со лба рукавом черной свитки и снова сжал худые кисти рук на сучковатой палке. На нем была белая полотняная рубаха, оттенявшая его загорелую, дубленую кожу, борода клином, волосы редкие, причесанные аккуратно, с маслицем. Глядя на него, Мезенцев думал о том, что не так-то просто было переубеждать человека, явившегося по вызову начальства, как на казнь, в чистой рубахе, под причитания жены и близких. Воевать оружием правды тоже трудно. Люди перестали доверять словам: слишком долго питались они слухами и ложью.
— Время-то идет, — напомнил председатель, — ты чуешь, що тоби кажуть?
— Чую, — глухо отозвался Демус.
— Чего ж онемел?
— А що казать? Пока меня и не пытають, що казать…
Забрудский передернул плечами, смутился, швырнул в рот папироску, зажег спичку. Не разжимая зубов, с зажатой папироской, спросил:
— Убедили вас, товарищ Демус?
— Да.
— Отлично! — Забрудский просиял, с видом победителя взглянул на Мезенцева. — Даете согласие возглавить почин?
— Ни, пане представнику.
— Як ни? — Забрудский смял папироску, шагнул к Демусу.
— З вами згоден, а потягнуты людей до колгоспу ни.
— Почему?
— Сами знаете. — Демус обращался к Мезенцеву. — Басецкого нема, а у мене диты. Зныщать…
— Есть Басецкий! — воскликнул Забрудский. — Колгосп назовем именем товарища Басецкого, га?
— То ваше дило, — уклончиво ответил Демус, не поддаваясь на азарт Забрудского.
Мезенцев мягко спросил Демуса:
— Ваши опасения понятны, а вот подумайте как практик, как хлебороб: есть польза от совместной обработки земли в ваших условиях или лучше оставаться на единоличных наделах?
Демус, по-видимому, не ожидал такого вопроса, вздернул плечом, приподнял кустики бровей, рука пробежала по бороде.
Председатель сельсовета пришел ему на помощь:
— Вас пытают за пользу совместной обработки.
— Мы и так совмисно… Коль земли трудные, берем их супрягою. Орать супрягою, а сажать, скородить… А потом у мене свой колгосп, председатель. Кто-кто, а вы знаете. Своих шестеро.
— Да, он сам седьмой, — подтвердил председатель.
— Жинка моя… — Невеселая улыбка впервые проскользнула в уголках губ Демуса. — Скажите им…
— Чего тут… — Председатель тоже улыбнулся. — Пробовали еще при Басецком ее уговорить. Хватила чугун с кипятком на рогач с печки, слава богу, только холявы ошпарила…
— Така вона, — подтвердил Демус.
— Дурная, — сказал председатель.
— Дурная? — Демус укоризненно покачал головой. — Ни, не дурная. Такую семью держать…
— Я не в том смысле, — начал было председатель в извинительном тоне, поймав гневный взгляд Забрудского.
— Так что же жинка, товарищ Демус? — спросил он, чтобы лишь ухватиться хоть за какую-то ниточку.
— Жинка каже, хочешь, щоб пальцы порубали? — Демус поднялся, спросил: — Можна мени йты, чи як?
— Мы же не закончили… — Забрудский растерянно улыбнулся.
Председатель сказал:
— Хай идет! Ему треба подумать. Ночи хватит?
Демус молча кивнул и неторопливо вышел, старательно прикрыв дверь.
— Вот тебе результат! — с сердцем воскликнул Забрудский. — Зачем вы его отпустили?
— Иначе нельзя, — сказал председатель. — Без жинки он не решит. Вы ему объяснили, он понял, вернется до дому, туда-сюда, я лично на него не рассчитываю…
— Нет, дело неясное, — не согласился с ним Забрудский, — нам нужно чем-то подстраховаться. Выходить на сбор с пустыми руками… — Забрудский был искренне расстроен, вздыхал, затянувшись папироской, закашлялся. Боюсь, не высечем мы искры с такого кремня… Начнем поиск с прежних рубежей… — Он взъерошил волосы пятерней, присел к столу, задумался.
Мезенцев пришел к нему на помощь:
— А может, попытаемся опереться не на кулаков, а на бедняков? Ведь мы имеем исторический опыт.
— Демус-то не кулак, — возразил Забрудский. — Он вожак, это не одно и то же. Ну, жинка, скажем, дочка кулака. Так мало ли у кого какая жинка… На кого вы предлагаете опереться?
— На кого? — Мезенцев подумал. — Есть же в селе активисты.
— Активисты… — Председатель хмыкнул. — Беспалые активисты. Пальцы им пообрубали, казал же Демус.
— Так вот на этих, у кого пообрубали, — предложил Мезенцев.
— Куда их… — Председатель отмахнулся.
— Нет, нет. — Забрудский обрадованно ухватился за предложение. Анатолий Прокофьевич подал верную мысль. Фамилии их? — Он взял бумагу.
— Фамилии известные, — сказал председатель. — В газетах за них писали, один Тымчук, другой Кохан. По-уличному кличут Драгуном и Иван-царевичем. Тымчук служил еще при поляках в кавалерии, а Павла Кохана прозвали так за обличье… Волосы, красивенький, вот и пошло, и пошло, ще с парубков…
— Все понятно, — соображал Забрудский, — они в селе?
— Где же им быть, — ответил председатель.
— С них будем начинать, а не с Демуса, — твердо решил Забрудский. Их агитировать не надо!
— Переляканные… — попробовал возразить председатель, туго воспринимавший изменение ранее намеченного плана.