Кухарка (СИ)

Она вспомнила, как мать подначивала, мол, давай, он совсем простой парень, тебе ничего не будет стоить охмурить его.
Охмурить-то ничего не стоило. Только непонятно кто кого. Закончилось всё ужасно. А сейчас, когда он так вырос и так мало изменился, когда, превратился в совсем взрослого мужчину и матёрого журналиста, всё стало ещё ужаснее.
Оглянулась и достала телефон. Маська уже должна была проснуться.
— Привет, мам!
— Привет, Мась! Как дела?
— Хорошо. Я встала сегодня в восемь пятнадцать. Сначала я порисовала, — затараторила дочка. — Хочешь сфоткаю тебе? У меня получился настоящий улиточный город!
— Улиточный город?!
— Да, там специальные домики-грибочки и фонарики, и кафе, клумбы и много жителей — улиток. Мамы и папы, и дочки, и сыночки, и даже я придумала, что одна улитка ведёт своего грудного улитёнка в коляске!
— Вот это да!
— Я изрисовала четыре листа!
— Ты просто художник! А позавтракать ты не забыла?
— Нет, не забыла. Каша в термосе была очень вкусной, мам. Я ещё помазала себе хлеб вареньем.
— Молодец! С чаем пила?
— Нет, мам, просто съела.
— Ладно. А суп когда будешь?
— Пока не хочу.
— Хорошо. А сейчас что делаешь?
— В магазин играю.
— С Алисой и Собакой?
— Ну, да. Ещё с Пандой, Рексом, Квакой, Анютой и Буратино, — Маська принялась перечислять все свои игрушки. — Мам, а можно я посмотрю сегодня мультик на планшете?
— А прописи написала?
— Нет ещё.
— А когда?
— Ну, давай я сейчас поиграю, а потом прописи.
— И только после них — мультик.
— Ладно.
— И обязательно покушать.
— Слушаюсь, мэм!
— Пусть тётя Аня мне напишет, когда к тебе придёт.
— Угу. Ты не забыла про лазанью?
— Нет, конечно. А ты не забыла про заправленную кровать? — Маська ненавидела застилать за собой. До сих пор приходилось ей напоминать.
— Нет, конечно, мамочка. Заправила.
— А ещё что?
— А ещё люблю тебя.
— И я тебя, Мась!
Леська дошла до пруда, расстелила сумку-покрывало, скинула кофту и принялась за растяжку. Обычно, если она делала перерыв в середине дня, ей этого хватало: прогулка и немного йоги. Несколько упражнений, которые позволяли привести мозг в порядок, но при этом не вспотеть. Сегодня ей не поможет и три часа бокса. Вечером будет сложно уснуть — это уж она про себя точно знала. Может быть, сложно уснуть будет и в ближайший месяц.
 19 
 И только ты умела окрылять… 
 Поломанные. “Та сторона” 
Федор остановил машину у обочины, как раз в том месте, где мог видеть небольшую спортивную площадку. Бывая у Ксюши он сам заглядывал на неё по утрам: подтянуться на турнике, отжаться, сделать несколько выпадов.
Сейчас смотрел на складную фигурку в обтягивающих леггинсах и эластичный топ, ладно облегающий живот и грудь. Её вид, как и прежде, был жестоким испытанием его воли. Длинные-длинные ноги, и мягкие женственные руки истощали его самообладание. Умом-то он понимал, что девушка ядовита, как гадюка, но тело жило своей жизнью.
Гибкая и спокойная, Олеся, потянула на себя левую ногу, потом правую. Выгнула спину, завела руки за голову. Встала на мостик, поднялась. Она всё делала медленно, так медленно, что внутренности его подобрались. Она действовала на него, как какой-то непреодолимый соблазн. Кажется, скоро он начнёт понимать наркоманов.
Неужели это её он презирал столько лет? Неужели её он хотел убрать с глаз долой, как только увидел? Как только стрела понимания пронзила мозг, кто перед ним, внутреннее “Я” взревело от жажды мщения.
Нет, он не думал о ней все эти годы, не мечтал о встрече, даже ради презрительного взгляда. Ну, разве что вспомнил несколько раз с раздражением: когда видел на карте название города, в котором всё произошло, да пару раз, когда с ребятами болтали о юношеских приключениях. И всё. Ещё всякий раз, когда звонила тётя Нина, и когда оказывался на море. Тёплый дождь тоже вызывал мысли о ней. Он не очень-то жалел о содеянном — о её несовершеннолетии, о чувствах. Особенно, когда узнал, что у парочки “мать-дочь” не было глубоких моральных принципов, и он был далеко не первым, попавшим под очарование длинноногой малышки.
Что в ней? Неосознанно цепляющее что-то из детства: ассоциация, похожесть, запах, манера поводить плечами, тембр голоса — какая-то деталь, напоминающая родительский дом до того, как из него ушла мама. Вот против этого бессильны все ухищрения, пластика, наряды и добродетели… Для любви нет никаких ухищрений... Есть только стук сердца, верность себе и какая-то нить, которая не позволяет тебе отвернуться, которая тянет твои мысли к ней, зовёт в тот чудный мир томления, отказаться от которого никакие доводы разума не заставят.
Любви? Он сейчас подумал о любви?
Это смешно. Может быть тогда, много лет назад он и чувствовал… но не теперь. Да и тогда: это была.. даже не любовь, скорее лёгкая влюблённость, увлечение. Теперь же просто любопытство.
Да, точно. Любопытство — это слово как нельзя лучше определяло всё то, что он испытывал к этой девушке. И ещё желание. Узрев её, преодолев первый приступ паники, Фёдор никак не мог отпустить мысль, что теперь хочет снова стать обладателем стройного тела. То, что он видел под рубашкой и фартуком — изящество, аккуратность, гибкость — он сразу представил, как прижмёт её к себе.
Откинув голову на спинку, прикрыл веки. Нет, не тело он хотел заполучить. Тело что? Оболочка. Кожа, мышцы, туловище. Как ни прекрасны её изгибы, то, что внутри, под покровами — душа, улыбка, мысли, сила, радость, сомнения, любовь — вот что самое ценное, вот чем он желал обладать безраздельно. Она немного изменилась. Больше не было микроскопических джинсов, тяжёлых прядей волос, не было желания очаровывать. Скорее забор да пушки в бойницах. Простая одежда, полностью убранные волосы. Ноль косметики.
Она ведь мать.
— …Думаю, что ребёнок, которого она растит, может быть и твоим, — предположение сестры, высказанное в лёгкой, романтической манере, вызвало у него смех.
— Чушь!
— А вот и нет! Сколько её дочке лет? Конечно, ты ещё молод, чтобы завести десяток или пару десятков детей. Просто это было бы так интересно закручено! Как в настоящей драме!
— Послушай, Ксюш, ни она, ни её мамаша не упустили бы случая сообщить мне о ребёнке, которого я ненароком заделал. Сообщить и потребовать соответствующее вознаграждение. Она была замужем. Это ребёнок её мужа.
— Она была замужем? — глаза Ксении округлились, — не устаёт удивлять меня. Выглядит очень молодой.
— Тем не менее.
— Откуда ты знаешь? Про замужество?
— Она сама сказала.
— Ладно! Значит я напридумывала себе невесть что.
— Ты слишком любишь романтичные истории…
 20 
 Если на запчасти бы любовь не разбирали, 
 То тогда наверняка не поломали бы детали. 
 Поломанные. “Та сторона” 
Стук по стеклу заставил его вздрогнуть.
Состроив недовольную гримасу, Фёдор опустил стекло.
— Позволь спросить, что ты здесь делаешь? — Олеся нагнулась настолько близко, что даже он не находил это безопасным.
— Злорадствую, конечно! А ты про что подумала?
Кажется, ей захотелось схватить самый большой тесак из своей коллекции и полоснуть по его горлу. Фёдор возблагодарил небо, что они не на кухне.
— У меня создалось впечатление, — она пристально посмотрела на него, сощурив свои чуть раскосые глаза, — что ты всё ещё хочешь меня.
Чёрт! У неё имелись не менее кровожадные приёмы.
— Ты даже симпатии у меня не вызываешь.
— О! Уверена, это не помеха для твоего дружка, — она кивнула на его пах и, кажется, он немного покраснел.
Провожая Олесю взглядом, Фёдор рассердился сам на себя. Он совершенно спятил. Зачем он снова связывается с этой ядовитой ягодкой? Это желание, желание отомстить, ставшее почти непреодолимым в тот момент, как он увидел её в доме сестры, играло с ним злую шутку. А потом её близость, короткие вздохи, а теперь ещё и меткие слова. Нельзя позволять ей втягивать себя в свои интриги.