Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

Спустя пятнадцать месяцев Саймона выпустили из карантина. Он смотрел новости о том, как целая флотилия мощных военных судов штурмовала Гектор‑624. Роботы и ударные части высадились в безжизненном кратере, где прежде была ферма Саймона. Грозные псы были расплавлены или заморожены. Каждая битва завершалась победоносно, не за горами была окончательная победа. Однако внезапно война приняла совершенно иной оборот. Сине-белая вспышка взрыва расколола астероид. Со времени начала мятежа меньшая часть Гектора подверглась полной трансформации. Под красноватой корой скрывался транспортный корабль невероятных размеров. Взрыв расколол более крупную часть Гектора на огромные куски, неся смерть наступающим войскам. Половина астероида сошла со своей прежней орбиты, нефтяные двигатели заработали; курс корабля пролегал в опасной близости от Юпитера, но именно близость гигантской планеты помогла кораблю набрать ускорение. Не встретив сопротивления, корабль направился во внешнюю Солнечную систему, пройдя достаточно близко к Сатурну, чтобы получить дополнительный разгон.
Через пять лет были изобретены более совершенные звездные двигатели. К тому времени о планах Маккола уже было известно всем. Никто и не думал преследовать его, тем более – продолжать войну. К чему? Постоянно меняющееся, становящееся все более странным небесное тело из органического углерода, кремния и воды, подогреваемой термоядерной реакцией, стремительно уносилось прочь от Солнца, прочь от человечества. Новорожденное дитя революции направлялось к тройной звезде в созвездии Центавра…
  
Венера
 
Со временем история Саймона стала достоянием общественности. Незнакомые люди вдруг обращались к нему по имени, они улыбались ему особой, печальной улыбкой, как это обычно делают в неловких обстоятельствах. Знакомые стали относиться к нему так, будто он для них очень важен, они охотно смеялись над его редкими шутками, желали ему хорошего дня, доброго вечера или сладких, приятных снов. Его коллеги-атумы неизменно выбирали одну из двух линий неадекватного поведения: либо торопились выразить свои соболезнования и спрашивали, могут ли они для него что-нибудь сделать, хоть что-нибудь, либо обижатись на то, что Саймон не доверился им раньше.
– Боже мой, ты же потерял почти всех своих близких! – воскликнул кто-то из них бестактно, зато весьма эмоционально. – Если бы я только знал! Чувствую себя идиотом. Я‑то думал, что мы с тобой друзья…
У Саймона и правда было несколько близких друзей, разбросанных по разным мирам, но те хорошо понимали, что можно, а что нельзя делать и говорить. Если он не хотел вспоминать о катастрофе, разворачивавшейся на Марсе, они не расспрашивали ни о чем, проявляя уважение к его личной жизни. Ситуация ухудшалась; он начал принимать транквилизаторы и другие лекарства. Это позволяло хоть как-то держать себя в руках. Он плакал, но только когда оставался один. Когда становилось совсем невмоготу, он добровольно брался за те задания, что выполнялись в одиночку, и старательно избегал профессиональных разговоров о прошлых ошибках и о растущих потерях. Он думал, что ему удалось справиться с собой, и испытывал мрачное удовлетворение от того, что сумел вынести личные невзгоды. Однако позднее, когда ситуация окончательно стабилизировалась, Саймон случайно встретил одного знакомого своих детских лет. Не страдая от излишней тактичности, этот тип спросил напрямик:
– А как твои родные, Саймон? Им ведь удалось вовремя выбраться из этого кошмара?
Его родители и не пытались выбраться. Два старика, живущие в разных концах непоправимо ущербного мира, не разговаривали друг с другом почти сорок лет. Но когда разразились снежные бури и воздух превратился в яд, они покинули свои жилища – сперва ехали на роверах, потом шли пешком через хаос и резню, пока не добрались до уединенной обители с видом на Элладу. Здесь они и провели вместе последние свои восемь дней и восемь ночей.
Что же касается сестры Саймона и их сводных родственников, все, кроме двоих, спаслись еще до того, как рухнула экосистема. Но где жить завтра, было неразрешимой проблемой не только для них, но и для Солнечной системы в целом. Миллионы беженцев заполнили все десять «Новых Лун» и целую флотилию спасательных судов; из наполненных воздухом резервуаров и устаревших систем жизнеобеспечения создавались временные жилища. Это была тяжелая, грязная, сложная жизнь – но всё лучше, чем судьба пятидесяти миллионов, оставшихся на лишенной кислорода, изъеденной кислотой поверхности Марса. Где же всем этим людям жить завтра? В этой сложной ситуации атумы выбрали готовое решение: заново терраформировать Марс и сделать это как можно быстрее, используя все инструменты из их стремительно разрастающегося арсенала.
– На этот раз мы построим теплицу, – провозгласил молодой атум. – Так и следовало поступить с самого начала. И да, Саймон, – я глубоко соболезную твоим потерям.
Наоми была прелестной девушкой, которая умело использовала свою красоту и очаровательную непосредственность, чтобы добиваться успеха и получать комплименты. Она любила поговорить. Она любила слушать свой дерзкий, настойчивый голос. Ходили слухи, что ее тело оснащено искусственными полостями и съемными датчиками, вырабатывавшими дурманящие запахи и разряды электричества. Саймона интересовало ее тело, но у него не было ни соответствующего положения, ни подлинной страсти, чтобы добиваться удовлетворения своих низменных желаний. Ему вполне достаточно было наблюдать представления Наоми со стороны. Большинство коллег воспринимали ее потенциал как угрозу. Но даже когда девушка дерзко заявляла о своем ослепительном будущем, Саймона это нисколько не задевало. Второе столетие жизни одарило его простым и весьма полезным озарением: каждый рано или поздно терпит неудачу; и если эти неудачи носят затяжной характер, то последующие провалы будут еще драматичнее.
Сейчас атумы наперебой пели свои обычные дифирамбы теплицам.
– Ну, меня это не убеждает, – тихо заметил Саймон.
Наоми засмеялась:
– О боже, почему нет? – Ее голос звучал покровительственно.
– Свод никого бы не спас. В конечном счете это ничего не изменило бы.
Наоми просто не могла не оспорить это заявление.
– Но такой свод помог бы нам более эффективно контролировать погоду. Количество солнечного света, химические процессы в верхних слоях атмосферы. Нам все было бы подвластно.
– Только не геологические особенности, которым уже четыре с половиной миллиарда лет, – возразил он.
– Геологические особенности, – пробормотала она, словно не совсем понимая, о чем речь.
Именно в этот момент главный атум решил, что Наоми тоже надо принять участие в обсуждении. Громко и весело девушка озвучила обе позиции. Затем изложила собственное мнение, густо уснащая речь профессиональным жаргоном, и добавила:
– С Марсом слишком многое зависело от биологических средств. Вот в чем была ошибка. Не верьте жизни: ей до вас нет дела. Материальные объекты – вот что важно, и теплицы – это замечательный инструмент. Безусловно, они станут решающим словом в нашем деле.
Присутствующие согласно кивали – все, кроме одного. Вопрос был решен.
И все же, вопреки этой безупречной уверенности, пока что к завершению была близка только одна теплица, укрывающая целый мир; и то это был особый случай. Из всех миров именно Луну было проще всего заключить внутрь полупрозрачного пузыря. Этому способствовали слабая гравитация, соседство с Землей, бурно развивающаяся местная промышленность, а также отсутствие погодных и политических проблем. Свод теплицы был способен удерживать любую атмосферу. Двойные прозрачные алмазные стекла, усиленные нановолокнами, могли успешно противостоять воздействию космоса. Чрезвычайно простой и незамысловатый проект: строительство также не должно было вызвать проблем. Однако «должно быть» на поверку зачастую оказывается иллюзией. Проект «Луна» уже на сорок процентов превысил бюджет, вода, которую получали из астероидов и ледяных комет, требовалась другим проектам терраформирования, включая «Венеру», и даже при наиболее благоприятном сценарии понадобилось бы не менее двадцати лет, для того чтобы в кислородно-неоновой атмосфере на Видимой стороне задули первые ласковые ветра.