Фридрих Барбаросса
В экономическом отношении перечень особых полномочий длинен. Суверенитет имел прерогативы чеканки монеты, установления и взимания торговых и дорожных пошлин, открытия рынков. Но, как мы уже видели, всюду кроме своих собственных поместий и городов с прямым королевским управлением, король пожаловал эти права знати. Поэтому в стране имели хождение различные монеты, например кельнские, которые он не мог контролировать, даже если бы постарался распространить собственную монету, как это сделал Фридрих Барбаросса со своим талером, отчеканенным в Швебиш-Галле. Зато он сохранял власть — и какую — на крупные и малые реки, на леса и копи (он владел серебряными копями в Гарце, вокруг Раммельберга, возле Гослара). В общем-то, никакие пошлины не взимались с его подданных от имени общественной власти; налогов не существует. Король заставлял платить подати только с ленных и наследных владений и в городах.
Как король он был беден, тем более что выборная система помешала созданию настоящей королевской области, которой могли бы пользоваться все монархи независимо от их династического происхождения. В этом состоит существенная разница между немецкой монархией и королевской властью при Капетингах. Напрасно франконские императоры, мечтавшие при Генрихе III и Генрихе IV о наследственной власти, пытались создать в районе Гарца некий резерв власти для трона. Им это не удалось.
Конечно, наряду с правами, выражавшими его общественную миссию, и помимо архиепископов и епископов, а также нескольких городов, король располагал некоторыми поместьями, называемыми королевскими или императорскими владениями: землями, замками, городскими дворцами. Но эти владения были разбросаны по всему королевству; они несомненно облегчали осуществление управления, но не представляли никакой реальной силы. У короля даже не было столицы. Чтобы производить должное впечатление, он должен был рассчитывать почти исключительно на свое личное имущество, которое получил от своей семьи еще в бытность принцем и к которому практически добавлял теперь имущество монархии.
Еще одна помеха в формировании настоящей королевской области — довольно рудиментарная административная структура. Для управления страной суверен окружил себя священниками королевской капеллы, одни из которых выполняли при его дворе чисто духовные функции, в то время как другие составляли персонал королевской канцелярии. Она и являлась единственным настоящим «министерством». С виду учреждение со сложной структурой, в действительности же она была задумана очень просто. Был архиканцлер Германии, прелат из высшего духовенства (как правило, это архиепископ Майнцский), как и его коллеги верховные канцлеры Италии (архиепископ Кельнский) и Бургундии (чаще всего архиепископ Безансонский); но имелось всего одно подразделение, теоретически руководимое этими тремя лицами, а практически подчиненное своему собственному начальнику — рейхсканцлеру, участвовавшему вместе со своими подчиненными в управлении не только Германским королевством, но и всей империей. Для центрального руководства имелся также двор с советниками короля — его родственниками, друзьями, лично преданными ему должностными лицами, чье положение крепостной знати зависело от королевских милостей — и с четырьмя высшими служителями: дворецким, стольником, маршалом и постельничим, чьи чисто почетные обязанности традиционно выполнялись пфальцграфом Рейнским, герцогом Богемским, герцогом Саксонским и герцогом Швабским.
Ступенькой ниже нет ничего. На местах функции графов феодализируются. Единственным органом, представлявшим одновременно центральную и местную власти, являлось собрание принцев, сейм (германский, когда там собирались только немцы, имперский в остальных случаях). Но он все чаще выступал в качестве феодальной ассамблеи, объединявшей вассалов монарха.
В этом и состояла главная реальность, а именно феодализм, мешавший королю постоянно осуществлять свою власть над сеньорами. Конечно, следуя традициям Оттона, он имел, во всяком случае теоретически, не только обычные права сюзеренности, ибо все принцы (герцоги, маркграфы, графы, виконты и высшее духовенство) присягали ему на верность, даже если они помимо того клялись ему в верности в благодарность за пожалованные им лены (что бывало чаще всего). Отсюда следует, что они должны были подчиняться его приказам, особенно если эти приказы одобрялись сеймом, тогда как клятва в верности обязывала их только давать ему советы, поддерживать в судебных делах, оказывать финансовую помощь в особых случаях и военную помощь определенное количество дней. Если принц нарушал свою клятву верности, монарх мог наказать его и даже лишить титула и должности. Но, как считала знать, надо еще, чтобы это одобрило собрание принцев, и обычно, если феодальный суд постановлял о конфискации ленного владения принца (герцога, маркграфа или графа), то этот лен вновь жаловался другому лицу. Единственным преимуществом, которое монарх мог извлечь из этой процедуры, являлось право выбора нового обладателя лена.
В итоге все это доказывает, что в решении государственных вопросов (верность королю, подчинение его приказам) феодальные обычаи и особенно последнее слово оставались за монархом в той мере, в которой он был силен своей собственной властью как в самой Германии, так и в других королевствах.
ГЛАВА III
Италия около 1150 года. Бургундское королевство
Италия в XII веке очень отличалась от других стран. Это была область, сложившаяся давным-давно, индивидуализированная в своих естественных границах — обширный полуостров, закрытый с севера альпийскими хребтами, — долго и основательно обживаемая римлянами, а после них, что бы там ни говорили, мало отмеченная германскими вторжениями, гордая своими предками, легко воодушевляющаяся, но также легко сникающая и весьма неоднородная. Довольно большая разница в климате между севером и югом, еще более разнообразный рельеф с высокими Альпийскими горами, мягкими холмами и плоским пейзажем долины По, скалистые склоны и грандиозные вершины Апеннин, внутренние водоемы, маленькие равнины, открывающиеся к морю, особенно на терренском побережье, бесчисленные заливчики и бухточки — все это делало Италию необыкновенно разнообразной. В свою очередь история, провоцируя здесь раньше и сильнее, чем в иных странах, глубокие социальные изменения, стесняла процессы выравнивания. Зато Италия, в отличие от Германии, не стремилась к внешней экспансии, однако ее богатства и слава могли сделать ее объектом чужих притязаний и прежде всего со стороны германского королевства, с которым она была связана в единую империю.
Можно сказать, что было несколько Италий, вместе составлявших одну страну с таким переменчивым обликом, но некоторые из ее характеристик оставались постоянными. Эту страну описывает немецкий автор хроники Оттон, епископ из Фрейзинга, дядя Фридриха Барбароссы, посетивший ее, по-видимому, впервые в 1154 году. Описание это довольно известно и красочно:
«Эта страна, — пишет прелат, — ограничена Пиренеями (здесь именуемыми Альпами) и Апеннинами, очень высокими и крутыми горами, вытянутыми в длинную цепь; она является как бы средоточием этих гор или их внутренним цветущим садом; она простирается от берегов Тирренского моря до берегов моря Адриатического… Орошаемая водами реки По, которую географы считают одной из трех самых известных рек Европы, эта страна благодаря доброте солнца и милости неба производит пшеницу, виноград и масло, она покрыта несравненными лесами из всех видов фруктовых деревьев, в частности, каштановыми, фиговыми и оливковыми… Эта страна разделена на города и сохраняет республиканский строй подобно древним римлянам. Итальянцы действительно любят свободу так, что, отбрасывая наглость власти, подчиняются скорее правительству консулов, чем суверенам. Они разделены на три сословия: капитаны, вассалы и чернь; а для того, чтобы избежать любой диктатуры, консулы избираются всеми тремя сословиями: их меняют почти ежегодно, чтобы они не проникались стремлением к господству. Отсюда следует, что во всей стране, разделенной на города, каждый из которых обязывает своих жителей держаться вместе, не найти ни одного благородного, знатного или честолюбивого человека, который не хотел бы стать во главе этого города. В соответствии с властью принуждать людей оставаться всем вместе каждый называет подвластную ему территорию contado; но так как при каждой удобной возможности все стараются произвести впечатление на соседей, то не упускают случая дать рыцарский пояс или какое-либо звание молодым людям из низшего сословия или рабочим, занятым тяжелым и скудно оплачиваемым трудом, которых во всех иных странах отталкивают как чумных от почетных и либеральных постов. Из этого выходит, что богатством и властью они превосходят все прочие страны на земле. В том им способствует не только совершенство их техники, но и факт, что принцы взяли в обычай отсутствовать в этих заальпийских краях. Забыв о былом благородстве, итальянцы сохраняют черты варварства уже тем, что, похваляясь знанием законов, сами этим законам не подчиняются. И действительно, они никогда или почти никогда не встречают с почтением принца, которому по доброй воле должны были бы выразить покорность и смирение, и никогда или почти никогда не внемлют с повиновением его законным решениям, разве что бывают принуждены присутствием многих рыцарей почувствовать его власть. Поэтому нередко случается, что они враждебно встречают полноправные требования того, кого им должно было бы принимать как законного и снисходительного господина. От этого бывает двойной вред общественному делу, ибо, с одной стороны, принц тратит свои усилия на военные действия для усмирения граждан, с другой стороны, граждане подчиняются ему только ценой больших потерь своего достояния».