Сталин

Более всего население поддержало перемены в следующих губерниях: Таврической, Екатеринославской, Херсонской, Харьковской, Полтавской, Санкт-Петербургской, Смоленской, Псковской, Западном крае, Саратовской, Самарской.
Северные губернии, где общинная взаимовыручка была важнее свободного распоряжения землей, к реформе отнеслись равнодушно. Центральные русские губернии тоже проявили мало заинтересованности.  [5]
Тем не менее за первые четырнадцать месяцев действия реформы Крестьянский банк скупил 7617 помещичьих имений площадью 8 миллионов 700 тысяч десятин (больше, чем за предшествующую четверть века) и продавал либо сдавал по льготной цене в аренду крестьянам.
Экономическое лицо страны быстро менялось.
Дворянская империя, начав модернизацию, подрывала свои устои. Так долго не могло продолжаться. Неизбежно было либо торможение реформ, либо дальнейшая либерализация всей политической и экономической жизни. В России начался бурный экономический рост, который стремительно подгонял правящую элиту к решающему выбору. Лозунг Столыпина «Вперед на малом тормозе!» не устраивал ни одно из главных действующих лиц этой драмы. Столыпин говорил: «Дайте двадцать лет покоя, внешнего и внутреннего, и вы не узнаете России», и эти слова повисли в воздухе.
Правящий политический класс (дворяне-консерваторы во главе с императором и дворяне-либералы плюс интеллигенция) был разделен на две непримиримые части. Крайне левые, исповедующие марксистское понимание борьбы как насильственное свержение режима, были еще более непримиримы.
Безбрежное море крестьянского народа, возбужденное столыпинской свободой, начало волноваться. Каких двадцать лет покоя, Петр Аркадьевич? Кто их вам даст? Но проблема наполнения экономики оборотными средствами требовала именно двадцати лет!
Земельная реформа тем не менее продолжалась и велась ненасильственными методами, добровольно.
Если учесть, что в аграрных беспорядках 1905–1907 годов именно крестьянская община выступала зачинщиком, то стимулирование правительством выхода крестьян из общины было мирным успокоением революции. К тому же община уже сильно утратила свою гармонизирующую функцию хранителя справедливости и традиций. Капитализм разъедал ее. К началу реформы 39 процентов крестьян-общинников не доверяли общине или разочаровались в ней, в ходе реформы в 1907–1916 годах вышли из общины и стали индивидуальными хозяевами почти треть крестьян (28 процентов). Это огромное число, если учесть, что не было насильственного «разобщинивания» сверху, а наоборот, в 73 процентах всех случаев выход сопровождался противодействием остающихся в общине людей. На традиционном общинном праве оставались жить две трети русских крестьян, огромная сила, которая сыграла колоссальную роль в революции 1917 года.
Такой была картина столыпинского («третьедумского») периода.
Рост урожайности, промышленного производства, численности населения создавал оптимистическую перспективу, хотя конфликты в правящем классе и крестьянстве продолжали тлеть в глубине общества.
Столыпин, проводя преобразования, все больше ограничивал политические возможности дворянского слоя. К промышленной буржуазии он тоже относился довольно равнодушно в политическом плане, что не осталось незамеченным самими промышленниками. В целом он не был ангажирован никакой группой, что делало его свободным и одиноким.
Чтобы ускорить реформу, Столыпин потребовал, чтобы Крестьянский банк выпустил облигационный заем на 500 миллионов рублей, однако министр финансов В. Н. Коковцов («бухгалтер») выступил против, и Столыпин не получил поддержки Николая II.
Дело в том, что большие средства требовались еще и на строительство железной дороги, и на перевооружение армии, а также на выпуск других ценных бумаг для привлечения частного капитала в промышленность.
Здесь столкнулись важнейшие государственные интересы. Для привлечения денег в «крестьянские облигации» эти облигации требовалось сделать более привлекательными, чем государственные ценные бумаги или железнодорожные займы, то есть отнять у одних и передать другим.
Проблема уперлась в ограниченность средств бюджета. Лучше уж было пойти на рост инфляции ради разогрева экономики, но Коковцов этого не хотел.
Поэтому позиция Столыпина, учитывая реакцию дворян, промышленников, политического окружения императора и ограниченность финансов, была не такая прочная, как могло показаться на первый взгляд. Да, он умирил революцию, держа «в одной руке пулемет, а в другой — плуг» (выражение В. Шульгина), но чем дальше смута уходила в прошлое, тем менее востребованным казался премьер-министр. «Мавр сделал свое дело» — стало все чаще слышаться в окружении царя.
Кроме земельных преобразований правительство Столыпина активно занималось реорганизацией и перевооружением армии и развитием народного образования. Уже осенью 1908 года была разработана программа постепенного введения всеобщего начального образования, рассчитанная на 20 лет (1909–1928).
Обстановка в стране менялась. Не случайно РСДРП теряла тысячи своих членов — наступала спокойная жизнь.
Даже левая интеллигенция пересматривала свои взгляды. В 1909 году вышел сборник статей «Вехи», который был воспринят общественностью как обвинительное заключение в адрес революционной интеллигенции. Среди авторов — П. Б. Струве, M. О. Гершензон, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, С. Л. Франк, Б. А. Кистяковский, И. С. Изгоев.
Струве вывел формулу о «безрелигиозном отщепенстве от государства русской интеллигенции». Гершензон осмелился обличать оторванность интеллигенции от народа, который «не чувствует в ней человеческой души».
Иными словами, часть левых интеллигентов выступила защитниками думской России.
Один из оппонентов «веховцев», либеральный экономист М. И. Туган-Барановский, в статье «Интеллигенция и социализм» выдвинул тезис, который напрямую касается и Сталина: «Русская историческая культура выразилась по преимуществу в создании огромного деспотического государства, и вражда к этой культуре и к этому государству — одна из характернейших черт интеллигента, ведущего с ним борьбу».
Кажется, сказано и о Сталине.
Во всяком случае, он, как и все руководство РСДРП, относился к «веховским излияниям» крайне отрицательно. К историческим традициям империи — тоже. Но дело не в «Вехах». Просто этот сборник был зеркалом, нет, не русской революции, а русской эволюции, и был рассчитан на «двадцать лет покоя, внешнего и внутреннего». Переход на сторону правительства части левой интеллигенции свидетельствовал об успехах политики Столыпина.
  
Глава пятая
 
Победа Сталина на выборах в Государственную думу. Поездка к Ленину в Краков. Ссылка в Туруханский край
Резкий перелом в настроении общества произошел весной 1912 года, когда на Ленских золотых приисках, принадлежавших российским и английским акционерам, рабочие забастовали, потребовав повышения зарплаты, отмены штрафов и введения восьмичасового рабочего дня. Местная полиция (35 человек) была бессильна против пяти тысяч рабочих, которые фактически захватили поселок. Вызванные из Иркутска солдаты столкнулись с огромной возмущенной толпой. Был открыт огонь, погибли около 150 и ранены свыше 200 человек.
Сталин, находившийся в Петербурге, откликнулся в газете «Звезда»: «Ленские выстрелы разбили лед молчания, и тронулась река народного движения. Тронулась… Все, что было злого и пагубного в современном режиме, все, чем болела многострадальная Россия, — все это собралось в одном факте, в событиях на Лене».
Восемнадцатого июля 1912 года Сталин отбыл на пароходе из сибирского Томска на север. Прожив в селе Колпашеве в ожидании рейса на Нарым целую неделю, он наконец прибыл в Нарым. В этом забытом Богом городке, на берегу Оби среди лесов и болот, насчитывавшем всего 150 домов, Сталин пробыл 38 дней и снова бежал.