Алые Розы (СИ)

Поворачиваюсь к Катьке и смотрю на неё дольше обычного:
— Куда пойдём? — спрашиваю.
— В студенческую кафешку, — отвечает она. — Отмечать сдачу.
— Но оценки же ещё не известны… — говорю, но она перебивает меня.
— А ты сомневаешься, что у тебя пятёрка?
— Нет, — отрицательно качаю головой.
— Тогда пошли, отметим.
Из аудитории выходит Димка.
— Димасик, привет! — искренне улыбаюсь я ему.
— Мы же уже здоровались, — растерянно бормочет он.
— Но не целовались. — Нежно-нежно целую его в щёчку. Люблю своих друзей!
— Так что идём в столовку! — радостно предлагает Катька.
— Идём. — Димасик берёт нас двоих под ручки, и мы втроём, таким вот неудобным образом, спускаемся вниз по лестнице. Я снова улыбаюсь, мне так смешно! Я же раньше всё время смеялась, вот и сейчас не могу удержаться от смеха. А смех у меня заразный-заразный. Катька мгновенно им заражается.
Какие-то пацаны напротив кивками поздравляют Димку, типа «Где таких девчонок отхватил?» А тот им, типа, в ответ: «Где взял, там уже нет».
Мы заходим в институтскую столовую. Я беру в кофемате горячий шоколад, как всегда, Димасик — чай с лимоном, Катька тоже. Никогда не замечала, что они берут. Я всегда была погружена в свои мысли и ни на кого не обращала внимания. Раньше не обращала, а сейчас обращаю. Мне же в своих мыслях душно, меня реально душат воспоминания в Вике, и я бы предпочла к ним не возвращаться. Вообще выключить внутренний голос и сконцентрироваться на окружающей действительности.
И тут Димка говорит:
— Я тут на ютубчике подсмотрел, как внутренний диалог отключить.
«Как ты догадался, о чём я думаю? Я что, уже думаю вслух?» — внимательно смотрю на него.
— Как? — вопросительно пожимаю плечами.
— Возьми в руки четыре карандаша.
— Окей? — Я всё ещё не понимаю, когда и как сказала о том, что меня достал этот внутренний диалог и что меня он рано или поздно убьёт. Роюсь в сумочке и достаю свою ручку.
— Ручка, карандаша нет, — говорю.
— Не важно, ручки подходят тоже, — отвечает Димка.
— Надо ещё три, — мило улыбаюсь я. Я знаю, на что способна моя улыбка, и не преувеличиваю ни чуточки.
— На, возьми, — протягивает ручку Катька. Она точно ко мне неравнодушна, я в этом уже почти уверена.
Димка достаёт свою ручку из кармана пиджака.
— Ещё одну нужно, — говорит он.
— А ты прямо сейчас внутренний монолог останавливать собралась? — не совсем догоняет Катька. — А если он не включится потом. Без него же скучно.
А я ещё и разоткровенничалась, как дура:
— Да достало меня всё! — говорю. — В голове жу-жу-жу, жу-жу-жу, не могу спокойно с друзьями посидеть.
  
Глава 22
 
Димка легонько меня к себе наклоняет и прислушивается к моей голове.
— Ага, жужжит, слышу, — улыбается. — У тебя там что, улей?
А мы с Катькой смеёмся, она так вообще вся трясётся от смеха. А я мультик вспоминаю.
— «А зачем на свете пчёлы? Для того, чтоб делать мёд. А зачем на свете мёд? Для того чтоб я его ел», — говорю я.
У меня от смеха уже живот болит. Нам с Катькой много и не надо, пальчик покажи — и мы уже ржём, как ненормальные. Ну, мы же девочки. Хотя на самом деле это довольно странная отмазка. Но будем честны: нам, девочкам, не нужно делать вид, что мы все такие важные и серьёзные. Мы можем расслабиться, быть собой, и никто нам ничего не скажет. Мужчины любят естественность. И независимо от возраста они умиляются, когда слышат женский смех. Это же так мило, когда смеются девочки!
«Сидят кобылы и ржут». — Долбаный внутренний голос, как же тебя «не хватало»! Весь кайф обломал!
— Ещё одна ручка, — говорю.
— Ах, да! — отвечает Димка, и протягивает мне сломанный карандаш.
«Боже, чем мы занимаемся!» — звучит в моей голове.
«Да заткнись ты уже, сейчас тебя отключим!», — злорадствует моя вторая половинка. Интересно, а какая из них — я? Кто я на самом деле? Смотрю на Димасика; такой он милый, жаль, что в меня влюблён! Хотела бы я «женить» его на Катьке: она классная девчонка, с ней он будет как за «каменной стеной»… ну, или она с ним. Я запуталась. Хотя Димка же вроде как на борьбу ходил. Какие же у него бицепсы — так и тянет потрогать!
«Не смей, а то он ещё чего-нибудь нашифрует себе, и будет ещё один несчастный влюблённый на твоей совести… тебе Сашки мало». Хотя Димка и так, скорее всего, в меня влюблён, и, насколько я знаю, не он один. Да полгруппы меня на свидание приглашало, пока я с Сашкой официально встречаться не начала. И сейчас иногда приглашают.
«Не отвлекайся, думай, как отключить мысли». Кручу в руках карандаши и ручки.
— Как их брать-то? — смотрю на Димасика.
— Зажми меду пальцами, — поправляет. — Да, вот так.
Я зажимаю и держу, никакой реакции, мысли, как гудели, так и гудят в моей голове, как мухи бешеные.
— Ну что? — спрашивает Димка. — Чувствуешь уже свободу от мыслей?
— Затих внутренний голос и не жужжит? — прислушивается Катька.
А мне опять смешно. Я ещё и сосредоточилась, такая, лицо серьёзное сделала, а меня прямо разрывает от смеха. Нет, я так никогда внутренний голос не отключу.
Димка смотрит на меня и не сдерживается:
— Операция прикрытия, — говорит. — Кодовое название: «Пальчик». — Он показывает мне палец.
Держусь из последних сил. И чего мне вдруг так смешно стало? Наверное, потому, что последние четыре дня я проплакала. Чёрт возьми, хватит вспоминать об этом!
— Усложняем, — говорит Димка и начинает быстро сгибать палец.
Я не выдерживаю и начиню смеяться. Я ржу долго и держусь за живот. У меня сейчас крепатура будет на пресс, к нему больно даже прикасаться. Катька тоже не выдерживает и смеётся вместе со мной, а меня смешит её смех.
— Девчонки, с вами всё в порядке? — внимательно смотрит на нас Димка. Прикладывает ладонь к моему лбу. — Да, вроде, не горячая.
— Всё, всё, тихо, тихо, — уговариваю себя не смеяться; только бы сейчас не сорваться опять. — Не смеши меня больше, пожалуйста. — Складываю губки «уточкой».
— Всё, Дим, не смеши больше Юлечку своим «пальчиком», — сюсюкает Катька, а меня прямо тянет её поцеловать — вот что значит рефлексы. Привыкла всё время целоваться. Мне с таким рефлексами только мысли отключать.
Беру карандаши в руки и прислушиваюсь: стало в голове тихо или нет?
— Не помогает, — делает преждевременный вывод Димка.
— Да нет, — говорю. — Мало времени прошло, нужно ещё чуть посидеть. — Опять начинаю смеяться.
— Ты что, смешинку съела? — Вот, вроде, детсадовские приколы, а мне смешно. Ну не дура ли? Ой, повезёт же кому-то влюбиться в такую дурёху! Вроде, и умница, и отличница, а по факту — пустышка, хорошо накрашенная. Маникюры, педикюры… мне кажется, я уже знаю, кем буду работать. И зачем мне эта учёба?
— А сейчас не смейся. — И зачем он это сказал? Меня такие замечания ещё больше смешат, но я сдерживаюсь.
— Всё в порядке, можем продолжать? — спрашивает он.
— Сейчас, ещё секунда, — выдавливаю из себя остаточный смех и сижу серьёзная.
— Продолжаем. Упри кончик языка в нёбо, — говорит Димка. Я его чуть Сашкой не назвала, заговариваюсь.
Держу в руках ручки и карандаш, упираю кончик языка в нёбо. Вроде, и помогает, а вроде, и нет. По крайней мере, все мои мысли сейчас про то, как надо держать язык и пальцы. Ничего больше. Действительно пустая голова.
— Не помогает? — опять делает за меня выводы Димка.
— Да чего ж не помогает? — говорю я, пытаясь не убирать язык. — Просто я сказать не могу нормально, у меня кончик языка упирается в нёбо. — Договариваю и возвращаю язык, куда положено.
Но Димка меня не слушает.
— Глаза подними вверх, — говорит он. — И внимательно посмотри в то место, где стена смыкается с потолком. Внимательно! — снова повторяет он.
— Я вам тут что, обезьянка экспериментальная? — возмущаюсь я.
Катька ржёт, едва сдерживается. А я сижу, как дура, с карандашами и смотрю в потолок. Не могу понять, что мы сейчас такое делаем.