Стеклянное Рождество. Часть 1. Затянувшийся Сочельник (СИ)

Против обыкновения, стажёр не стала морщиться и обвинять свою собеседницу в излишней эмоциональности и предвзятости, а просто кивнула.
— Не обычной. Да. Обычной я не смогу быть при всём желании, наличествуй оно. Не-обычной. Необычной. — Нуарейн катала слово на языке, как мороженое, вслушиваясь в ускользающий и притягательный смысл. — Но… нужным элементом. В определённом смысле «привычной». «Она равнодушная, но умеет слушать». «Она стерва, но любит мороженое»… с клубникой, — дополнила женщина, отправляя очередную ложечку в рот. Даже сильно постаравшись, Тень не нашла бы в этой фразе ни намёка на издёвку или иронию. — «Она протеже самого Светлова, но не сдаст Жрице мой мелкий грешок». Так? Это знакомо. Я видела подобное со стороны, но никогда не жила этим сама, вот в чём изначальная проблема. С точки зрения эмоций — с ва… — она запнулась, а затем твёрдо выговорила, — с твоей точки зрения, это голый холодный расчёт. Но это лучше, чем холодный голый расчёт только с личностной целью. Сейчас я действую не только ради себя. Светлов, ты и многие другие возложили на меня свои надежды. И я должна учиться. Александр сказал странную фразу, которую я понимаю только сейчас, работая с людьми: «Не старайтесь. Учитесь и делайте». И это… — она взглядом указала на вазочку с мороженым, — тоже часть учения и действия. Я не стараюсь. Просто иногда не знаю, как именно и что нужно делать. Теперь мне понятнее. Спасибо.
Это была первая искренняя благодарность, высказанная Нуарейн.
Тень недоверчиво покосилась на неё и ухмыльнулась, ковыряя остатки мороженого ложечкой и выказывая нарочитое смущение. Или… скрывая его, но настоящее?
— Мать честная, свята крепка, свята бессмертна… Ах, светлейшая и высокорождённая, мне кажется, или вы только что выпили со мной на брудершафт?
Она щёлкнула пальцами и лихим жестом вкинула пачку зелёных купюр в кармашек фартука подбежавшей официантки. А потом хлопнула ладонями по столешнице, опёрлась на вытянутые руки, перегибаясь через столик — ножки стула с противным скрежетом проехались по плитке, — и радостно заулыбалась.
— А теперь — я знаю, куда мы пойдём!
Нуарейн привычно сжала губы, предчувствуя очередной ералаш вроде детской комнаты с шариками, но Тень лукаво улыбнулась и склонила голову набок, накручивая на палец длинную прядь.
— Мне кажется, или мы до сих пор не совершали набег на ювелирные бутики? По-моему, пора исправить это досадное упущение.
  
Глава шестая
 
— в которой проводится несколько исследований с неожиданными результатами, а также происходит разговор о безумии, смерти и любви.
Санкт-Петербург. Примерно за год до драки в баре «Великое Древо». Центральный офис Агентства «Альтаир». Тридцать седьмой уровень. Архивы.
По всем писаным и неписаным законам здесь должна была наличествовать пыль. Много пыли. Хотя бы потому, что картонные папки, книги, манускрипты и свитки пергамента от века собирают оную на себя в жутком количестве.
Тем не менее пыли не было, и Птаха могла даже понять, почему: сложнейшая структура заклятий, защищавшая архивные помещения Агентства, использовала пыль как частичный источник питания. Систему эту ставили, совершенствовали и поддерживали поколениями, она не замыкалась ни на одного из её авторов и была практически полностью автономна. Птахе пришлось разобраться во всём этом: так или иначе, она отвечала за циркуляцию информации в стенах Агентства, а посему — и за её безопасность. Лихим вывертом бюрократической логики из вышесказанного следовало, что и сами Архивы находятся в сфере ведения старшего системного оператора.
— Ведения, а не управления, Птаха, — с лёгкой улыбкой на устах произнёс Александр Евгениевич, когда на четвёртый год службы та явилась к нему поинтересоваться, почему удовлетворяются далеко не все её запросы. — Сие означает, что некоторая информация засекречена, в том числе и для тебя. Впрочем, после того оригинального танца шпаги и пистолета, что мы устроили на Исаакиевской площади, я, пожалуй, готов предоставить тебе некоторые права, выходящие за обычные рамки.
— Доверяешь? — с усмешкой спросила Птаха.
— Доверяю, — спокойно кивнул Светлов. — Теперь доверяю.
И только тогда женщина поняла, что три прошедших года были для неё не более чем испытательным сроком. Разглядев в глубине её глаз это осознание, специалист по связям с общественностью кивнул и выписал новый пропуск уровня старшего оперативника Третьего отдела по особым операциям.
В своё время старшему системному оператору не пришлось задавать вопрос, почему Архивы хранятся в столь неприглядном и старомодном виде при наличии самой современной компьютерной базы. Ответ лежал на поверхности, и она осознала его, стоило ей заглянуть в первую из интересовавших её папок.
«В этом мире полно доморощенных хакеров. Никто не застрахован от того, что среди них найдётся некто, обладающий силой. Один взлом подобного хранилища, и на просторы всемирной сети хлынет такая информация, что миру станет жарко. Нет уж, пр а во наше начальство: на бумажках да под заклятьями оно будет вернее».
Под обложками из плотного картона, на желтоватых листках, лежала истинная история и структура Агентства. Разумеется, документы о временах основания этой организации требовали для просмотра не пропуска, а особой должности, но Птахе хватало и того, до чего она могла добраться. Только бумага и картон, только переписанные и перепечатанные на машинках и принтерах хроники: раздел с инкунабулами и свитками выделанной кожи пока что оставался недоступен для любознательной сотрудницы. Краткие досье на нынешних и некоторых прежних начальников отделов входили в список доступных документов, и сисопу потребовалась недюжинная сила духа, чтобы не вцепиться в них сразу же.
«Я должна понять, в чём же на самом деле работаю», — твёрдо сказала она себе и уселась за «Исторические документы». Факты и неподтвержденные данные многосотлетней давности оживали перед её глазами, складываясь из рукописных и отпечатанных строчек.
День за днём Птаха поднималась на тридцать седьмой этаж, проходила по длинному, запутанному пути и входила в помещение без окон, в стенах которого пульсировали охранные чары. Предъявление пропуска, рутинные фразы о погоде и здоровье, адресованные Архивариусу, не старому ещё мужчине с глубоко посаженными чёрными глазами и щедро побитой сединой буйной шевелюрой. Номер папки, неяркая лампа и подчёркнуто сухой текст.
— Будь проклят тот, кто придумал канцелярит, — вполголоса ругалась Птаха, осторожно переворачивая ломкие страницы. — Надо же таким ужасным языком писать о столь интересных вещах.
За своей конторкой согласно вздыхал Архивариус.
Спокойствие продолжалось до того дня, когда Птаха добралась до событий стапятидесятилетней давности. Во всех папках из списков руководителей отделов было вымарано одно и то же имя, и системный оператор со всевозможным тщанием исследовала текст и данные, стремясь понять, кто же начальствует над Четвёртым отделом, «сиречь, отделом внутренней безопасности и контроля». Привычка Агентства не раскрывать некоторую информацию, а предоставлять сотрудникам самостоятельно выискивать оную, одновременно бесила и вызывала жгучий интерес исследователя.
— Собрание номер двадцать пять семьдесят девять, — по старой привычке Птаха бормотала себе под нос одними губами, — число… председатель… понятно, кто. Так.
Очередной открытый лист был зачернён почти полностью, лишь некоторые строчки оставались читаемыми. Женщина хмыкнула.
— Интересно. Повестка… вымарано. Протокол заседания…
Она воровато оглянулась на конторку и провела чувствительными кончиками пальцев по заштрихованным строкам. Разобрать подобным образом что-либо было практически невозможно, но некоторые буквы поддавались определению, а составить их в слова было не сложнее, чем решить ребус.
«у…ни…жен… всл…ие не…ча…ого …ая. Уничтожен вследствие несчастного случая? Почти на сто процентов. Что же там случилось? Едем дальше. Состав заседающих. Светлов там присутствовал, это и так ясно. Начальник Первого отдела — Жрица. Начальник Второго отдела — …р. Три буквы. Это у нас „сэр“, разумеется, дальше можно не вчитываться, его имя я знаю, хоть оно мне и удивительно. Странно, что он не Рыцарем тут записан, это же был его позывной. Начальник Третьего опять же ясен — он давно не менялся. Вот оно. Четвёртый отдел. М… чёрт, дальше совсем не разобрать. Ладно, авось ещё будет подсказка. Хорошо, что на машинке печатали, а то рукопись так вычитывать никаких пальцев и воображения не хватит. Итак, место. Первая цифра „семь“. Потом „один“, дальше неразборчиво, но…»