Принц шутов

Мэрес щелкнул пальцами, снова привлекая мое внимание.
— Это Джон Резчик. Когда мы вошли, я как раз говорил ему: мол, какая жалость, что ты видел здесь, как я веду свои дела.
— Де-де-дела? — выдавил я из себя. Теперь можно было считать: не обгадился — уже победил. Имя Джона Резчика слышали все, хотя видели его немногие. Джон Резчик вступал в игру, когда Мэрес хотел покалечить кого-нибудь поизощреннее. Когда сломанного или ампутированного пальца или просто хорошей трепки оказывалось недостаточно, за работу брался Джон Резчик. Некоторые называли это искусством.
— Мак.
— Не видел я никакого мака.
Здесь, под светильниками Зодчих, росли бесконечные ряды какой-то зелени. Мой дядя Гертерет — «очевидно-не-наследник», как его любил называть отец, — сделал немало безуспешных попыток извести опиум. Он бог знает сколько раз отправлял патруль на лодках вдоль реки Селин, будучи убежденным, что наркотик поступал из порта Марсель, расположенного выше по течению. Но Мэрес растил его сам. Прямо здесь. Под носом у Гертерета, для всех страждущих. — Ничего я не видел, Мэрес. Я влетел сюда совсем пьяный.
— Ну так протрезвел ты на редкость живо. — Он поднес к носу флакон с нюхательной солью, словно исходящая от меня вонь оскорбляла его. Возможно, так оно и было. — В любом случае это риск, на который я не могу пойти, и если нам придется расстаться, то мы можем по крайней мере сделать из этого запоминающееся событие, верно?
Он кивнул Джону Резчику.
И тут мой мочевой пузырь не выдержал. Не то чтобы кто-то мог заметить, я и так был весь мокрый и вонючий.
— Д-да ты что, шутишь, Мэрес? Я должен тебе денег. Кто заплатит, если я… если я не заплачу?
Я был нужен ему.
— Ну что, Ялан, дело в том, что я не думаю, будто ты и правда можешь заплатить. Если человек задолжал мне тысячу крон, у него проблемы. Но если он задолжал сто тысяч, то проблемы у меня. А ты, Ялан, задолжал мне восемьсот шесть крон, с учетом того, что ушло на твоего забавного норсийца. Стало быть, ты — мелкая рыбешка, которая не сожрет меня, но и не накормит.
— Но… я могу заплатить. Я внук Красной Королевы. Я отдаю долги!
— Один из многих, Ялан. Вас слишком много, это обесценивает титул. Я бы сказал, что нынче в Красной Марке принцы — переоцененное имущество.
— Но… — Я всегда знал, что Мэрес Аллус — деловой человек, конечно жестокий и безжалостный, но в своем уме. А теперь вот казалось, что в глубине его маленьких темных глаз вилось безумие. Слишком много крови в воде, чтобы акула, живущая в этом мужчине, могла вот так просто лежать и ждать. — Но… что толку, если меня убьют?
Он же никому не скажет. Моя смерть не принесет ему пользы.
— Ты погиб при пожаре, принц Ялан. Все знают об этом. Я тут ни при чем. А если по Вермильону поползут отголоски сплетен… Шепот, который ты мог бы заглушить где угодно, даже в еще менее приятных обстоятельствах, касательно долга… Ну хорошо, тогда каких новых высот могли бы достичь мои клиенты, стараясь не разочаровать меня в будущем? Может, леди не самой лучшей репутации признают последний браслет Резчика и разнесут весть так же легко, как раздвигают ноги?
Он покосился на Джона Резчика, который поднял правую руку, обвитую сухими лентами бледных хрящей, шуршащими друг о друга. Их были десятки — от запястья и далее, выше локтя.
— Ч-что?
Я не понимал, что это, или, возможно, просто мозг берег меня от осознания этого.
Джон Резчик провел пальцем по собственным губам. При этом трофеи на его руке зашептали, зашелестели.
— Открывай шире.
Голос его присвистывал и звучал как будто не совсем по-человечески.
— Не надо было тебе приходить сюда, Ялан. — Голос Мэреса звучал в тишине моего ужаса. — Жаль, что ты видел мои маки, но мир полон того, что достойно сожаления.
Он отошел и встал рядом с Давитом у дверей. Лицо Мэреса оживляли лишь блики света — тень улыбки появлялась и исчезала, появлялась и исчезала.
— Нет! — Впервые в жизни мне не хотелось, чтобы Мэрес ушел. Что угодно, только не остаться один на один с Джоном Резчиком. — Нет! Я не скажу! Не скажу! Никогда! — Я попытался произнести это возмущенно — кто поверит слезливому обещанию быть сильным? — Я ничего не скажу! — Я забился в путах, раскачивая стол. — Вырвите мне ногти — не заговорю. Из меня раскаленными щипцами не вытянешь.
— А холодными?
Джон Резчик поднял короткие железные щипцы, которые все это время держал в другой руке.
И тогда я заорал на них и задергался — но бесполезно. Если бы один из людей Мэреса не стоял на ножках стола, я бы завалился вперед лицом на брусчатку — хотя, как бы страшно ни звучало, это казалось не столь жутким по сравнению с тем, что было на уме Джона Резчика. Я все еще орал и вопил, уже срываясь на всхлипы и мольбы, когда в лицо мне плеснули чем-то мокрым и горячим. Этого вполне хватило, чтобы я открыл глаза и перестал голосить. Хотя я умолк, тише в общем-то не стало, разве что теперь кричал уже не я. Я заглушил треск выбитой двери, слишком углубившись в свой страх, чтобы заметить его. Там, в дверном проеме, стоял Давит. Он развернулся, вспоротый от ключиц до паха, кишки кольцами вываливались на пол. Боковым зрением я увидел, как слева двигалась крупная фигура. Я повернул голову, и действие переместилось за стол, еще один вопль — и бледная рука в браслетах из человеческих губ упала на камни в полуметре от головы Давита, споткнувшегося о собственные внутренности. И в мгновение ока воцарилась тишина. Ни звука, разве что вдали, в конце коридора, эхом отдавались чьи-то крики. Давит, похоже, вырубился или умер от потери крови. Джон Резчик если и скучал по своей руке, то не жаловался. Были видны еще люди Мэреса, убитые. Остальные, наверно, тоже погибли и лежали позади меня или уже последовали моему примеру и удрали к холмам. Если бы я не был привязан к этому чертову столу, я бы уже обгонял их на пути к вышеупомянутым холмам, это точно.
Показался Снорри Снагасон.
— Ты!
Плащ с капюшоном, который был на нем во время нашей прошлой встречи, свисал с плеч, искромсанный, кровь забрызгала грудь и руки, капала с зажатого в кулаке меча, текла из неглубокого пореза на лбу. Он напоминал демона, восставшего из ада. Более того, в мерцающем свете, окровавленного, с яростным взглядом, его было бы трудно принять за что-то иное.
— Ты?
Красноречие, проявленное Снорри в тронном зале моей бабки, полностью покинуло его.
Он подался ко мне, и я отпрянул — но недалеко, потому что на пути попался гребаный стол. Когда огромная ручища приблизилась, у меня закололо в скулах, губах и на лбу, словно иголками, да все сильнее. Он тоже почувствовал это — глаза у него расширились. Направление, в котором влекло меня, цель — это был он. Та же сила привела Снорри сюда, к людям Мэреса. Теперь мы оба это понимали.
Норсиец придержал руку, пальцы остановились в пяти сантиметрах от моей шеи. Кожа на ней гудела, едва не трескаясь от… чего-то. Он остановился, не желая выяснять, что будет, если коснуться меня, кожа к коже. Рука отодвинулась, снова появилась уже с ножом и, прежде чем я смог вякнуть, принялась резать мои путы.
— Пойдешь со мной. Разберемся где-нибудь в другом месте.
Снорри покинул меня среди колец порезанной веревки и вернулся к дверям, остановившись лишь чтобы раздавить ногой чью-то шею. Увы, не Мэреса. Он наклонил голову и тут же отдернул ее быстрым дерганым движением. Что-то со свистом проскочило мимо входа. И не одно.
— Арбалеты, — сплюнул Снорри прямо на труп Давита. — Ненавижу лучников. — Бросил на меня быстрый взгляд. — Хватай меч.
— Меч?
Да этот мужик явно думал, что он все еще на диком Севере, среди волосатых дикарей. Джон Резчик распростерся на полу, обрубок его руки едва пульсировал, на лбу была уродливая рана. Никаких признаков Мэреса. Я понятия не имел, как ему удалось ускользнуть.
Ни у кого из них не было оружия серьезнее ножа: таскать с собой в городской черте что-то посущественнее не имело смысла из-за риска напороться на блюстителей порядка. Я взял кинжал, а потом несколько раз пнул голову Джона Резчика. Пальцам ног было больно, но оно всяко того стоило.