Тяжелый свет Куртейна. Желтый
На самом деле даже смешно – было бы, если бы о ком-то другом узнала, что он из-за такой ерунды боится отправиться на поиски каких-нибудь удивительных штук. А тут – сама. Дедушка Жюль в подобных случаях говорил: никогда не знаешь, что за дурь тайком свила гнездо в твоей светлой голове и каких она там может высидеть дуренят.
Но дуренята, надо думать, за лето выросли, выпорхнули из гнезда и улетели на юг; по крайней мере, в сумерках Люси встала, бросив кино и шитье, оделась и отправилась на улицу Бокшто. Плевать, получится, не получится, откроются передо мной невидимые двери, или даже мельком не примстится ничего путного. Важно вообще не это. Важно быть человеком, который сделал, что мог, – думала Люси. – И продолжает пробовать, если не вышло. Не разочаровывается, не ноет, не оплакивает несбывшиеся фантазии, а просто снова встает и идет, спокойно и деловито, потому что так надо. Вот надо, и все.
Когда Люси спокойно и деловито входила во двор десятого дома по улице Бокшто, сердце ее не колотилось о ребра, а размеренно билось, семьдесят ударов в минуту, как всегда. И земля не уходила из-под ног, и взгляд не туманился. Что, впрочем, не помешало спокойной и деловитой Люси спокойно и деловито налететь на какого-то прохожего, спокойно и деловито сбив его с ног.
Ну, то есть нет, не настолько трагично, на землю рухнул не сам прохожий, а только пакеты, которые он нес. И Люси тоже немножко рухнула, но не на землю, а прямо в объятия незнакомца, рассудив с присущей ей девичьей мудростью – если уж руки освободились, лови меня!
Ну и он поймал, такой молодец. И рассмеялся. Люси высоко ценила людей, которые реагируют на неприятные неожиданности искренним смехом. Таких на самом деле очень мало на свете, буквально на пальцах можно пересчитать.
– Вы – мой сегодняшний улов, – объявил незнакомец. – Но уху из вас, ладно, варить не стану. Отпущу на волю, как мелкую рыбку, предварительно накормив. Вы же ко мне идете? Хорошо, что сейчас пришли, а не раньше. У меня сливки внезапно закончились, и картошки осталось всего кило полтора, пришлось все бросить и срочно бежать в магазин.
– Извините, – наконец сказала Люси. – Это я только с виду мелкая рыбка, а на самом деле адский неуклюжий медведь из ада, посланный самим Люцифером специально, чтобы причинять зло ни в чем не повинным людям… Ой, мамочки. Ой!
Первое «ой» и сопровождающие его «мамочки» означали, что до Люси постепенно начал доходить смысл услышанного. А второе «ой», которое с восклицательным знаком, что она наконец-то его узнала. Темноглазый блондин, здоровенный, как настоящий адский медведь, куда уж ей, самозванке, это и есть Тони, хозяин и по совместительству повар кафе ее мечты, в смысле, сладких полуночных грез. Это конечно надо уметь – собственное сновидение наяву чуть с ног не сбить.
– Какая же я везучая, – наконец сказала она.
– Есть такое дело, – подтвердил Тони. – За все это время вы – вторая, с кем я вот так вот случайно столкнулся во дворе. Причем первым был сам Стефан, шеф Граничной полиции; ну уж он-то, не сомневайтесь, и без моего сопровождения в кафе распрекрасно зашел бы. Просто Стефан такой человек, ему нравится некоторая избыточность, в том числе, избыточные чудесные совпадения. И он, понятно, ни в чем себе не отказывает. Как сейчас принято говорить: «потому что могу». Идемте. Чего мы стоим?
Одной рукой он продолжал придерживать Люси, другой ловко подобрал с земли свои многочисленные пакеты. Подмигнул:
– У меня офигенная интуиция, как знал, что яйца сегодня лучше не покупать.
И не давая опомниться, увлек ее за собой вглубь двора, к тому самому заветному дому, который выглядел сейчас как обычно, то есть, как всегда выглядел наяву: старый, добротный кирпичный дом, с плотно закрытыми темными окнами и полустертыми граффити на стенах. Но и вывеска из сновидений – чистая белая доска без единого слова, или хотя бы рисунка – тоже была на месте. И такой же белый фонарь над дверью, который на Люсиной памяти никогда не светил, но сейчас вдруг мелко суетливо замигал, явно обещая разгореться.
На пороге Тони отпустил ее руку. Неожиданно строгим тоном, как инструктор по какому-нибудь экстремальному спорту, сказал:
– Я сейчас войду первым. И включу свет. А вы заходите следом. Не беспокойтесь, если ничего не получится, я за вами вернусь. Но что-то мне подсказывает, что никаких проблем у вас не возникнет. Видимо, все та же самая интуиция, которая велела сегодня обойтись без яиц. Просто вам же будет лучше, если сами войдете. Я имею в виду, этот опыт придаст вам уверенности и наверняка не раз пригодится потом.
Люси не успела кивнуть, как Тони куда-то исчез. Во сне такое – обычное дело, но наяву все-таки перебор. Даже на Этой Стороне люди вот так запросто не исчезают. По крайней мере, при ней никто никогда не исчезал.
Стояла, как последняя дура у запертой двери, под мигающим фонарем, спрашивала себя: что это вообще было? И почему оно так быстро прошло? Но в это время дверь распахнулась перед ее носом, так стремительно, что Люси невольно отшатнулась. Но тут же взяла себя в руки и вошла в кафе.
Замерла на пороге, вдохнула аромат кофе, горячего хлеба, пряностей и чего-то упоительно жареного, возможно, просто картошки с амброзией или божественной сомы с луком, поди вот так сразу пойми. Недоверчиво огляделась – окна плотно зашторены, лампы пригашены, кроме них с Тони в помещении никого нет, и от столь вызывающей пустоты прежде всегда людного места в воздухе повисло что-то подозрительно похожее на саспенс, которого и в помине не было в ее сладких снах про это кафе. Ну хоть тревожная музыка не звучит, и на том спасибо. Зато у Тони приветливая улыбка до ушей, в руках тарелка и поварешка, а на плите стоит здоровенная кастрюля, и булькает столь прельстительно, что никто от нее не уйдет в здравом уме.
– Испугались? – сочувственно спросил Тони. – Ничего, не берите в голову. Почти со всеми такое бывает, когда впервые приходят сюда наяву. Вроде бы трансформация материи так действует на неподготовленных людей. Но вы-то, по идее, давно должны были привыкнуть к подобным вещам, бегая между Этой и Другой Стороной.
Люси вздохнула, мысленно перекрестилась, чего прежде не делала никогда, и решительно пошла к барной стойке. Потрогала оказавшийся на ее пути стул – надо же, совершенно как настоящий. Сказала:
– Вы гораздо хуже трамваев Этой Стороны. Трамвай так, знаете, медленно, вкрадчиво, понемножку приближается издалека, деликатно позвякивая на ходу, пока доедет до остановки, поневоле успеешь привыкнуть к мысли, что он здесь ездил всегда. А вы – бац! – и есть. А потом бац! – и нет. И вдруг опять – бац! – и есть.
– Бац! – с удовольствием повторил Тони. – Да, «бац, и есть» – это в точку. Это – правда про нас.
С этими словами он достал из кармана маленькое зеленое яблоко и положил его на барную стойку; Люси невольно улыбнулась, увидев, что в яблоко вставлены такие же зеленые, как его кожура, кукольные глаза. Сказал:
– Нашел по дороге из магазина. Так и знал, что к добру, но не мог придумать, к какому именно. А теперь понятно, к какому: вы сюда пришли. Будет теперь работать здесь талисманом, облегчающим путь наяву хорошим гостям.
– Вообще-то я планировал открыть здесь пиццерию, – признался Тони, подливая в Люсину тарелку горячего острого томатного супа, в такую собачью погоду самое то. – Самую обыкновенную пиццерию, я имею в виду. Маленькую, хорошую, с очень коротким меню, ради которого клиенты, прочухав, что здесь творится, в очередь будут записываться.
– И ведь записывались бы, – поддакнула Люси, насколько это было возможно с набитым ртом. И к супу, и к самому Тони она сейчас испытывала необычно сильное чувство, подозрительно похожее на религиозный фанатизм.
– Я очень хорошо все продумал и распланировал, до сих пор горжусь. Собирался работать всего четыре дня в неделю, с четверга по воскресенье и только по вечерам, чтобы работа подольше оставалась удовольствием, и никого не пришлось нанимать, кроме, может быть, посудомойки, если дела хорошо пойдут. А если плохо, так и мыть особо нечего. Фатально прогореть не боялся, потому что аренду платить не надо, это помещение я когда-то купил, получив свою часть дедовского наследства; думал, под мастерскую, а потом внезапно решил попробовать что-нибудь замутить, если уж все так удачно сложилось. А получилось – ну, сами видите что.