Ласковый голос смерти

На последовавших поминках все только об этом и говорили. Обсуждались все мыслимые варианты – у матери случился обморок, и я пытался ее подхватить; ей внезапно стало плохо, и она упала на меня; мы оба настолько были вне себя от горя, что пытались броситься в могилу. Мать, бледная и плачущая, укрепила силы новой порцией джина и, обмахиваясь программой церемонии, не спускала с меня глаз. Больше о случившемся никогда не вспоминали.
«Брайарстоун кроникл»
 
Март
 
Полиция сообщает: мертвая женщина пролежала в доме около года
 
Вчера в одном из домов по Лорел-кресент, Брайарстоун, было обнаружено тело женщины. Представитель полиции сообщил, что найденное в спальне в задней части отдельно стоящего дома тело сильно разложилось.
 
Дом в числе нескольких других на Лорел-кресент предназначался под снос, и полицию вызвали строительные рабочие, заметившие, что в здании до сих пор кто-то есть.
 
Найденные по данному адресу письма указывают на то, что умершая могла пролежать в доме вплоть до года. Имя покойной не сообщается. Полиция и коронерская служба пытаются разыскать родственников или тех, кто мог ее знать.
 
 
Джудит
 
Меня зовут Джудит Мэй Бингэм, я умерла в возрасте девяноста одного года.
До самого конца я многого боялась – хотя, конечно, теперь это выглядит крайне глупо, ведь на самом деле в конце уже ничто не имеет значения. Я боялась соседей, мальчишек-подростков, которые приходили и уходили, когда им вздумается, и стучали в дверь или сидели возле дома на тротуаре и даже на моем заборе, пока не сломали его. Они постоянно гоняли по улице на мотоциклах, курили и пили пиво из жестянок, орали и швырялись друг в друга мусором.
Я боялась, что кончатся деньги и я не смогу купить еды или платить за отопление.
Я боялась выходить на улицу.
Я боялась женщины из службы соцобеспечения, которая однажды пришла узнать, как у меня дела. Она сказала, что слышала, будто мне нужна помощь. Я ответила, что в помощи не нуждаюсь, но она все говорила и говорила, пока я не попросила ее уйти. Собственно, я послала ее к такой-то матери. Подобного она не ожидала и попыталась меня отчитать: мол, у нее такое же право на нормальные условия труда, как и у любого другого, и моя грубость совершенно неуместна. Я ответила, что ей вовсе незачем разговаривать со мной в моем собственном доме будто со слабоумной и что я сначала вежливо попросила ее уйти, но она, похоже, не расслышала.
В то время я еще была смелой, и, когда заперла за ней дверь, меня разобрал смех. Я давно не ругалась и теперь словно вернулась в молодость.
Сорок лет назад я держала паб возле доков. Место, надо сказать, было довольно дикое. Случалось, за вечер почти никто не приходил, а иной раз, когда приставал к берегу корабль или два, заведение заполнялось под завязку и многие толпились на улице. Девицы легкого поведения у нас, конечно, тоже бывали. Мой муж Стэн, пока был жив, пытался отправить их восвояси, но по мне, так их деньги ничем не отличались от любых других, и кто чем зарабатывает на кусок хлеба, меня совершенно не интересовало.
У нас постоянно устраивали драки. Для сходивших на берег они составляли часть плана – напиться, снять девушку, подраться, протрезветь и к приливу вернуться на корабль. Если повезет, разборки происходили на улице; а если нет, могли пострадать пара стульев и десяток стаканов. Однажды пырнули ножом молодого парня. То был настоящий кошмар, впрочем парень остался жив, отделавшись несколькими швами.
В ту пору я ничего не боялась. Я жила день за днем, зная, что может случиться всякое и дурные дни пройдут, так же как и хорошие. Время не остановишь.
Я уже говорила, что постоянно вставляла в речь крепкие словечки, но с тех пор, как ушла на пенсию, не представлялось повода их употребить – пока не явилась мисс Прим со своими брошюрами и не попыталась учить меня жизни.
Однако несколько часов спустя после ее визита мне стало страшно. Я испугалась, что она вернется с каким-нибудь официальным документом, где говорится, что я должна покинуть свое жилище и переехать в дом престарелых. Я бы скорее умерла, чем отправилась туда. Я подумала, что стоило бы завершить свои дела, сделать все возможное, чтобы меня не забрали силой, – но для этого требовалась смелость, а у меня ее не осталось.
Я перестала выбираться из дому, только выходила дважды в неделю за покупками в супермаркет в конце улицы и к врачу за рецептами. Появились мысли покончить с собой, но мне казалось недостойным так просто сдаться, к тому же я боялась сделать что-нибудь не так, отчего в итоге вышло бы только хуже. Всю свою жизнь я сама делала выбор, теперь впервые за меня стали выбирать другие, против чего я восставала всей душой. В конце концов, я была взрослой женщиной и шарики за ролики у меня еще не зашли, мне не хотелось терять возможность самовольно уйти из ставшей столь утомительной и пустой жизни. Но ведь сейчас-то еще не все кончено, по крайней мере пока я не заболею или не впаду в депрессию. Если бы только рядом был кто-то, кто мог бы помочь насладиться жизнью по-новому… Хорошо молодым – они ничего еще толком не знают.
Мне нужен был тот, кому я могла бы довериться, зная, что, если со мной что-то случится, меня не бросят полумертвой… И что в последний момент я не передумаю.
 
Аннабель
 
Нет ничего противнее понедельника, начавшегося с темноты и с замерзших мокрых ног.
К тому времени как я добралась до работы, подол юбки и замшевые туфли промокли насквозь. В такие дни в перехватывающих парковках нет ничего веселого. Приезжаешь спозаранку, когда стоянка еще даже не освещена как следует, ждешь автобуса в машине с запотевшими стеклами, потом покачиваешься на сиденье в полусне всю дорогу до города. Я до сих пор не выяснила, какая остановка ближе к полицейскому управлению, и решила на этот раз выйти у военного мемориала, но забыла о перекрытой из-за ямы Юнити-стрит. Обойти ее было никак невозможно, если, конечно, не переходить улицу, но и это оказалось непростым делом. В конце концов я все же дождалась разрыва в потоке машин и перебежала на другую сторону к огромной луже, в которую тут же въехал очередной фургон, обрызгав меня с ног до головы.
Похоже, хорошего бегуна из меня никогда не получится.
Я вошла через заднюю калитку, которая с тяжелым лязгом захлопнулась у меня за спиной. Дождь почти сразу же поутих – обычное дело. Пришлось пять раз провести карточкой по считывателю – задняя калитка, ворота парковки, задняя дверь, вход в отдел информации и, наконец, дверь в офис общественной безопасности. Я повесила мокрые пальто и шарф, пощупала радиатор – холодный, конечно, все-таки сегодня понедельник – и налила в чайник воды из двухлитровой бутылки. Ее приходится таскать туда-сюда с кухни, до которой почти полмили.
Холодильник, надо сказать, ограбили. В пятницу оставалась по крайней мере пинта молока, но пластиковую бутылку кто-то опорожнил и аккуратно поставил на полку как ни в чем не бывало. Недоеденный сэндвич с тунцом, однако, остался на месте. Запах внезапно вызвал мрачные воспоминания о доме, где я побывала вечером в пятницу, и обо всем происшедшем после.
Задержав дыхание, я достала бутерброд, вынесла его в коридор к комнате патрульных и бросила в мусорную корзину. Наверняка это они сперли молоко, так пусть получат и сэндвич.
Я заварила чай и включила компьютер, который начал неторопливо загружаться. Слышались объявления из громкоговорителей в коридоре; через несколько часов я перестану обращать на них внимание, сосредоточившись на других делах, но пока что они настойчиво лезли в уши.
«Детектив-констебль Холлис, если вы в участке, свяжитесь с КПЗ. Детектив Холлис слушает, связаться с КПЗ, спасибо…
Пенни Батлер, Пенни Батлер, пожалуйста, позвоните по номеру 9151. Пенни Батлер слушает, 9151, спасибо…
Водитель синего „фольксвагена-гольф“, припаркованного на задней стоянке, пожалуйста, немедленно уберите машину».