Узник ночи (ЛП)
Он упал на спину, или это земля поднялась, чтобы поддержать его. И когда мягкая, благоухающая сосновая хвоя подхватила и удержала его, как природный матрас, Амари переменила положение, придвинулась ближе, чтобы он мог продолжать пить.
В отличие от него, она не была сосредоточена на кормлении.
Она, стоя спиной к вершине горы, отслеживала все запахи и движения вниз по склону. В свободной руке она держала пистолет и медленно водила им по сторонам. По мере движения ствола, двигалась и ее голова, но в противоположном направлении.
Так что или пистолет, или ее глаза могли отреагировать на опасность.
И сейчас, когда он был так уязвим, он знал в глубины души, что она станет смертельно опасной, если ей придется защищать его, …и она с успехом сделает это. Она была свирепой, но не взволнованной. Настороженной, но не напуганной. И проявит агрессию только в крайнем случае.
В глазах его стояли слезы, и не только потому, что кто-то защищал его, но и потому, что он ненавидел ситуацию, в которой она вынуждена защищать его. Боже, как бы он хотел, привнести в ее жизнь что-то другое, кроме как удовлетворять его потребность в кормлении…, к тому же сразу же после того, как ей пришлось наблюдать его манифест мести. Даже если те охранники были теми, кто наслаждался, причиняя ему боль в темнице.
- Продолжай, - сказала она, не глядя на него. - Я не хочу останавливаться еще один раз для этого.
Дюран закрыл глаза, почувствовав укол в сердце. В разгар своего экстатического очарования он напомнил себе, что это не начало отношений, не фундамент, на котором можно начать что-то строить.
Это была биология военного времени.
И когда, черт возьми, он успел стать таким романтиком?
Глава 21
АМАРИ ПРИШЛОСЬ ОТДАТЬ ЕМУ ДОЛЖНОЕ.
Дюран взял ровно столько, сколько было нужно, а потом зализал ранку и поднялся на ноги. Обычно после кормления наступало время для ленивой неги, слабости, сонливости, которые окутывали любого, кто только что насытился. Но он явно игнорировал все это ради того, что ей от него было нужно.
Ему требовалась кровь. Ей требовалось двигаться вперед.
Поэтому, кивнув ей в знак благодарности, он указал на запад и побежал, сначала медленно, а потом все быстрее. Довольно скоро они вдвоем уже бежали по лесу, как опытные марафонцы.
Ветер дул ей в лицо, тело двигалось на автопилоте, и все ее чувства ожили, готовые обнаружить в лесном пейзаже преследователей, агрессоров, следопытов… убийц. Она посматривала по сторонам и время от времени оглядывалась назад, ее глаза выискивали в тенях за деревьями и большими валунами, за отдельно стоящими стволами, и упавшими бревнами, за пнями возможные укрытия для засады.
Дюран делал то же самое, и его сосредоточенность на окружающей обстановке была хорошим напоминанием о причине, по которой они были вместе, о цели этого пересечения их жизней. Вынужденная близость дневных часов, которая привела к тому, что обнаженная кожа оказалась на очень обнаженной коже, была такой же, как сейчас.
Шаг в сторону, а не конечная цель.
И в каком-то смысле она была благодарна. В противном случае, ее мозг, отравленный ощущениями его рта на ее запястье, мог увести ее в сладкое забвение, которое она не могла позволить себе посетить, не говоря уже о том, чтобы остаться в нем…
- Вон там, - сказал он. - Это вход.
Это были первые слова, которые он произнес с тех пор, как они побежали, и тот факт, что он нисколько не запыхался, как будто все это время отдыхал на диване со спящей кошкой на груди, заставил ее глупо гордиться. Да ладно, она же не могла контролировать на сколько питательным для него было содержимое ее крови.
И все же она чувствовала, что это имеет какое-то значение, и не только в каком-то эфемерном эмоциональном смысле, но и в сугубо материальном, как топливо для сложного агрегата, коим и являлось его тело по сути.
Это казалось более надежным, более осязаемым, чем то, что произошло между ними в бункере.
Когда они подошли к старой, ничем не примечательной, охотничьей лачуге, которая, казалось, была построена и брошена много веков назад людьми, охотившимися ради пропитания, а не ради развлечения, ее охватило беспокойство, и она с удивлением поняла, что беспокойство не имело ничего общего с тем фактом, что они собирались ворваться в секту.
Дюран собирался вернуться к Чэйлену, не так ли?
Ее договор с Завоевателем был таков: она берет оружие, которое он ей дал, использует его, чтобы заполучить его женщину…, а после возвращает его. Если она этого не сделает, Алан не выберется из замка живым.
- Не важно выглядит, - сказал Дюран, открывая дверь, которая скорее напоминала дыру, чем нечто из досок и гвоздей. Когда она не сразу последовала за ним, он оглянулся через плечо. - Что?
Мысль, что его придется вернуть в темницу, была намного менее болезненной, когда она не заботилась о нем, когда она думала о нем, как о «пленнике». Теперь она знала, что проиграет в любом случае: если она отпустит Дюрана, ее брат умрет, и родная кровь всегда побеждает, верно?
- Прости, - пробормотала она, протискиваясь в условную дверь.
Внутри лачуги ничего не было кроме пыли и сосновых побегов - лес вступал в свои права. Скоро и следа человеческого строения не останется, разве что два четырехстворчатых окна продержатся подольше и гвозди не сразу превратятся в грязь.
- Сюда, - сказал он, направляясь в дальний угол.
Под его тяжестью доски пола застонали, и она понадеялась, что под полом нет еще одного уровня. Он мог провалиться.
Присев на корточки, он засунул пальцы в паз на доске, а приподнявшись вытащил секцию три на пять, которая была более прочной, чем можно было подумать.
- Мы спустимся здесь.
Амари подошла и, проигнорировав его протянутую руку, начала осторожно спускаться по лестнице: несколько тонких досок, привязанных к двум шестам бечевкой. В нос ударил букет запахов гнили, плесени и грязи, и она решила, что если выберется отсюда живой, то отправится в Диснейленд.
Ладно, хорошо, не в Диснейленд, потому что на самом деле, как вампир собирается пережить солнечный свет и визжащих человеческих детей. Но она собиралась туда, где есть кондиционер, освежители воздуха и кровати с чистыми простынями. Проточная вода. Холодильник. Душ с несколькими головками. Или просто теплая вода.
Вместе с братом и Дюраном.
Амари спустилась до конца и включила фонарик на телефоне. Стены, обработанные чем-то похожим на глину. Земляной пол. А впереди - узкий проход, темноту, которого не мог пробить рассеянный луч.
Дюран спрыгнул вниз, как будто знал, что его туша превратит лестницу в щепки.
- Мы пойдем туда.
Не то, чтобы был другой вариант.
- Подожди, - сказала она. - Нужно закрыть люк.
- Нет. - Он включил свой фонарь и направил его в черноту, луч был достаточно сильным и на стенах появился круглый и отчетливый круг света. - На этой стадии игры я хочу, чтобы охранники Чэйлена следовали за нами.
Когда он быстро зашагал прочь, она последовала за ним.
- Ты с ума сошел?
- Доверься мне.
***
Дюран шагал по сырому и холодному коридору, и его кожа горела предупреждением. Не потому, что его кто-то преследовал, а из-за того, что его ждало впереди.
Все повороты и прямые участки пути он знал наизусть. Знал он также, что этот отрезок пути был самым опасным. Во всех остальных частях лабиринта было где спрятаться или укрыться. Здесь? Если их присутствие уже было обнаружено и защитники Даавоса были посланы навстречу, им придется полагаться на рукопашный бой лицом к лицу. С ним еще слабым и заторможенным после кормления?
Он сомневался, что кто-то из них выживет.
И боялся еще более худшего исхода если его отец возьмет Амари в плен.
Вдобавок ко всему, охранники Чэйлена представляли собой немалый риск, но они были ему нужны. Сейчас все члены секты должны быть на арене, где Даавос совершал над ними ночную церемонию «омовения», во время которой они будут омыты в метафизическом смысле от их грехов предыдущих двадцати четырех часов. Предполагая, что практика не изменилась, это даст ему и Амари шанс войти, замаскироваться и уйти. С другой стороны, охранники Чэйлена не будут столь же эффективны, как он и Амари, в поисках пути, а когда их обнаружат, начнется хаос.