Узник ночи (ЛП)
Пока он говорил, что-то внутри нее вырвалось на свободу - в хорошем смысле. И именно тогда она поняла, что всегда чувствовала себя так, словно подвела их мамэн и отца. Каким-то образом она приписала себе и только себе способность остановить их убийства. Спасти их жизни. Восстановить их семью такой, какой она была и должна была оставаться.
Это было безумием, но эмоции редко бывают логичными.
Но ей удалось спасти Алана с помощью Дюрана и Некси. А поскольку брат - это все, что у нее осталось от семьи, в этом был покой, покой, который давал ей возможность простить себя за все то, за что она чувствовала себя ответственной, даже если не могла контролировать это.
Амари посмотрела в глаза того же цвета, что и ее собственные. И подумала о том, что жизнь часто делится на этапы, начало их ты можешь и не заметить, а в конце этап может оказаться эпохой, о которой ты и не знал... пока она не закончилась.
- Ты хочешь уехать из Колдвелла? - спросила она.
- Да, хочу - ответил ее брат.
Глава 36
ЭТО НЕ ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ ТАК СЛОЖНО.
Когда Дюран повернулся лицом к душу, он уставился на кран, как будто в нем был ключ к тайнам вселенной: «гор» против «хол». Предсказатель будущего. Предсказатель того, будет ли то, что произойдет в его жизни, хорошим... или плохим.
Сунув руку в нишу, выложенную плиткой, он включил воду, передвинул ручку в положение «хол» и, разочарованный собой, задернул занавеску. Но не было никаких причин думать, что теперь он будет переносить тепло лучше, чем в хижине Некси. Это было две ночи назад? Или... только одна?
Время мало что значило для него. Все было настолько важным и необъятным, казалось, что считать время с помощью часов, все равно, что использовать пляж для подсчета песчинок.
Сбросив грязную, мерзкую, пропитанную потом и кровью одежду, он посмотрел на свое тело. Кожа вся в синяках, в царапинах, в порезах, которые уже заживали.
Благодаря вене Амари.
Было много других вещей, которые случились благодаря ей. Он коснулся шеи, на которой впервые за двадцать лет не было шокового ошейника. Она сама срезала с него эту штуку, распилив то, что было закреплено вокруг его горла Чэйленом. И последнего, безусловно, больше не существовало на свете.
Амари освободила его многими способами. И все же он беспокоился, что есть вещи, от которых даже она не сможет его избавить.
Он снова отдернул занавеску. Представив себе лицо Амари, когда она вырвалась из камеры и бросилась к нему, он сосредоточился на слове «гор».
«Начинай потихоньку», - сказал он себе, наклоняясь и поворачивая ручку... еще... еще.
Температура медленно менялась, горячая вода поднималась по трубе откуда-то из обогревателя, вскоре брызги стали теплыми.
Он собрался с духом и шагнул под воду.
Поток воды, ударивший по затылку, заставил его вздрогнуть, но не потому, что это было неприятно. Это было потому, что его тело не привыкло ни к чему, кроме дискомфорта, как будто его нервы были перепрограммированы, и, если дерьмо не причиняло боль, это было неправильно.
Он сказал себе, что скоро привыкнет к новой жизни. Обычной жизни. Лучшей жизни.
И будучи неуверенным в этом, он взял мыло и стал намыливаться. Пена стекала по его груди, животу, бедрам. Он устал. Спина болела. Одно колено, казалось, хотело согнуться назад.
«Разве сейчас не время для радости?» - задумался он.
- Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе?
Он отдернул занавеску. Амари была обнажена, ее одежда лежала там, где он оставил свою, волосы были распущены. У нее тоже были синяки на щеке, на руке, на бедре. А еще была рана в плече.
- Пожалуйста, Господи, да, пожалуйста, - выдохнул он.
Она слегка улыбнулась и повернулась к зеркалу. Вытерев зеркало рукой, она, глядя в него, отклеила пластырь на плече. Когда она следом сняла марлю, он поморщился. Рваная двусторонняя рана заживала, но была ярко-красной, с зазубренными краями и очень глубокой сердцевиной.
Он вспомнил отметину на линолеуме, которую увидел, когда вместе с ней искал жемчужину.
- Мой отец... Он не успел договорить, как в нем снова вспыхнула ярость.
- Теперь это не имеет значения.
В нем росло желание убивать, и он попытался отбросить агрессию.
- Ты уверена, что ее можно мочить?
- Она уже закрылась.
Она повернулась к нему, и он посмотрел на ее грудь, на ее талию, бедра.
- Пойдем под теплую воду, - позвал он.
Амари взяла его за руку, и когда он притянул ее к себе, его тело отреагировало, становясь толще и длиннее именно там, где нужно.
Ощущая вкус ее губ под падающими брызгами, он жаждал ее, но оставался осторожным, когда прижимал ее к себе и водил руками вверх и вниз по ее телу. Языки, томные и горячие, проникали и скользили, и когда она прижималась к нему, ее груди упирались в твердь его груди.
Он мыл ее, очень нежно и почтительно, мыл шампунем ее длинные волосы, намыливал тело, не торопясь целовал и лизал... повсюду. Особенно между ног. В конце концов, она уселась на выступ в углу, раздвинув бедра под его голодным, неосознанным языком. Он никогда не делал ничего подобного раньше, какой-то внутренний импульс вел его. Должно быть, он делает что-то правильно.
Она кончила ему в губы, и он выпил это.
Поднявшись на колени, он наклонился так, как это делала она, когда они впервые были вместе.
Входя в нее, он заглянул ей в глаза.
Но, даже задыхаясь от боли, он остановил себя. Обхватив ее затылок, он обнажил горло.
- Возьми меня, - сказал он гортанным голосом. - Позволь мне сделать тебя сильной.
***
Клыки Амари стремительно появились, но она была слишком ошеломлена, чтобы двигаться. Дюран, после всего, через что он прошел, отдавался ей самым совершенным образом, и она была так поражена этим даром, что могла только сморгнуть слезы.
Глядя на него, она не могла перестать представлять себе, как он появился из-за водопада в подземелье, как его огромные плечи рассекли поток, как его великолепное тело было таким гордым и сильным даже в плену. И вот теперь они вместе, под теплым душем, в безопасном месте.
Обхватив его за шею, она притянула его к себе и прижалась губами к толстой вене, обвивавшей его шею сбоку, а затем провела по ней клыком. Когда он задрожал от этого прикосновения, она подвинулась к нему и, потянувшись вниз, сжала рукой его ягодицы, и потянула его на себя.
И когда они соединились, она укусила его, и он ахнул от этого всепроникающего соединения.
Его кровь ревела у нее во рту, его возбуждение было горячим клеймом в ее лоне, его тело - одеялом силы против ее собственного. Она понятия не имела, что умирает от голода, пока не попробовала его на вкус, и сейчас в ней проснулся зверский аппетит.
Когда она брала его вену, он брал ее, проникая и отступая, находя ритм.
Дикая жажда, которая терзала ее, было настолько сильной, что она испугалась, что навредит ему, но ему, казалось, было все равно. Он тоже был диким, его голова была запрокинута, горло открыто, бедра двигались.
На мгновение она забеспокоилась, что ему понадобится боль, чтобы достичь оргазма, как тогда, в том бункере, в котором они провели свой первый день. Наблюдать, как он причиняет себе боль, чтобы достичь точки наслаждения, и тогда было достаточно трудно. Стать свидетелем этого снова? Сейчас? Со всем, что она чувствовала к нему и через что они прошли вместе? Это убьет ее!
Но у него не было проблем. Выкрикнув ее имя, он воспарил, явно освободившись от ноши, которую нес, и слезы радости выступили у нее на глазах. Все было так естественно, так правильно - для них обоих: она была в его горле, а он был внутри нее, в ее теле, входя в нее сильными толчками. Дюран... все, что она знала, все, что ей было нужно.
И это было прекрасно.
Настолько, что она могла бы осушить его досуха, если бы взяла слишком много… Поэтому она была осторожна, заставила себя выпустить его вену прежде, чем насытится, ведь ее любовь к нему была больше, чем жажда его крови. Зализав проколотые ранки, она прислонилась к стене и уперлась пятками в выступ, открывая себя так широко, как только могла.