Всадник авангарда

— Да нет же! Супруги Мэллори. Они положили трупы в кровать, зная, что их разорвет в клочья и сожжет до угольев. И вполне могли придать этому такой вид, будто я здесь замешан — написав мое имя на стене в переулке.
— И почему же ты мог быть в этом замешан? — глаза прищурились чуть-чуть, на опасную долю недоверия. — Но ведь ты не… в смысле… Я тебе верю.
— Это заговор, — сказал Мэтью. Он чувствовал, что мир уходит куда-то, вертясь. — Чтобы меня втянуть.
— Во что втянуть?
— В план. В… пригласили. Я не могу…
Мэтью уронил голову на подушку. Пришлось на несколько секунд закрыть глаза.
Когда он их открыл, все осталось без изменений. Или же Грейтхауз потихоньку отодвинулся на стуле на пару дюймов?
— Я позову доктора, — предложил Хадсон таким сочувственным голосом, какого Мэтью еще ни разу у него не слышал.
— Нет, — сказал Мэтью с такой силой, что Грейтхауз остановился, не начав вставать со стула.
Потом этот сильный человек — человек действия, любовник неистовых вдов, фехтовальщик, израненный боями и жизнью, — посмотрел на Мэтью, его внезапно погрустневшие глаза выражали сочувствие и жалость. Протянул руку, взял друга за плечо и тихо сказал:
— Я знаю, что тебе пришлось пережить в погоне за Слотером. И знаю… что это был ужас. И ты даже не рассказывал мне о ни о чем. Но тем не менее я знаю, Мэтью. Потому что вижу, как тебя… — он мучительно подбирал подходящее слово, не слишком грубое и не слишком сюсюкающее. — Переменило, — закончил он. — То, что случилось. И кто же может тебя обвинять, после этих страданий, если тебе…
— Повсюду мерещатся убийства и заговоры? — перебил Мэтью, понизив голос к концу фразы.
— Я пока что ничего не понимаю, — продолжал Грейтхауз, будто вопрос не был задан, — но верю, что кто-то пытается… воздействовать на тебя еще сильнее. Зачем — не представляю. Я думаю, ты знаешь, но ведь ты же мне не говоришь?
Мэтью промолчал. Он тоже уставился на уползающий по стене луч закатного солнца, и вместе с ним — уходящий день.
— Я могу помочь тебе, — сказал Грейтхауз. — Я тебе помогу, клянусь в этом.
Подступило. Слишком близко подступило. Мэтью чувствовал, как оно рвется наружу из-за стиснутых зубов. И он стиснул их еще сильнее, отчего еще больше заболели синяки на лице.
Грейтхауз убрал руку от плеча Мэтью, встал со стула.
— Пожалуй, пойду я. Сегодня мы с Эбби ужинаем. Никогда не видел женщины, которая бы так любила мясо.
Он снял со стенных крючков треуголку и плащ, медленно надел плащ и очень тщательно усадил на голову треуголку, будто хотел дать Мэтью еще время, чтобы высказаться. Взял трость, поставил ее перед собой, готовясь к первому трудному шагу.
— Утром я сразу же к тебе. Годится?
— Необходимости нет, — ответил Мэтью, — но буду благодарен. — Он улыбнулся Хадсону настолько искренне, насколько мог. — Спасибо. Желаю приятного ужина. Но Мак-Кеггерсу все-таки скажи, что голов он не найдет.
Грейтхауз кивнул. Он сделал несколько шагов прочь и снова остановился. На одной из пяти узких коек, стоящих напротив койки Мэтью, лежал старый Эдде ван Эверс, бывший капитан голландского фрегата, ныне исхудавший и умирающий, вероятно, от чересчур долгого пребывания на суше. Слева от Мэтью, на последней койке в палате, находился Гидеон Бруменсорд, фермер, сломавший себе обе ноги, когда упал с каменного забора. Сегодня утром с койки справа от Мэтью вынесли тело Мартина Бринкера и завернули в саван для перемещения на кладбище — пиявки, назначенные доктором Куэйлом Полливером, не помогли. Из трех оставшихся пациентов Мэтью был, несомненно, бодрее всех, поскольку один молча направлялся в последний путь, а второй метался в горячечной боли, которую пока не мог снять опиум.
— Сразу же к тебе завтра приду, — повторил Грейтхауз, будто отгораживаясь этой фразой от чувства вины, что оставляет Мэтью между подкрадывающейся смертью и неизбывной болью.
Потом поднял воротник плаща и направился по коридору к входной двери, и — конечно же — в теплые и искренние объятия женского тела. Мэтью опустил голову на подушку и закрыл глаза. Он очень устал. Утром придут два служителя, двухсотфунтовая миссис Зиффорд и девяностофунтовый мистер Дьюпи, принесут какой-нибудь супчик, ну да хоть что-то.
Солнечный свет переместился еще немного. День темнел, переходил в синий вечер, и в свете фонарей, повисших на крюках, Эдде ван Эверс натужно дышал, будто впуская в легкие соленый ветер всех семи морей, Гидеон Блуменсорд судорожно вздыхал в одурманенном сне, а Мэтью Корбетт забылся тревожной дремотой, чувствуя во рту вкус теплого трескового супа.
Он еще чуток поворочался, ожидая, что с первыми лучами солнца его разбудит Хадсон Грейтхауз, если только раньше не заявится Гарднер Лиллехорн, набитый очередными вопросами.
Поэтому, проснувшись от тряски и боли в избитых мышцах, он очень удивился, что в окнах еще сплошная чернота. И был, можно сказать, потрясен, увидев стоящего над ним в золотом свете фонаря гиганта из Индии.
Словно крохотные звездочки, блеснули бриллианты в передних зубах:
— Мэтью? — заговорил Сирки своим тихим спокойным голосом. — Прошу прощения, но нам пора.
— Пора? — Мэтью сел, отчего боль еще усилилась, но избежать ее не представлялось возможным. В больнице стояла тишина. Ван Эверс то ли ушел на подветренную сторону мира, то ли спал как младенец, и Блуменсорд тоже с головой погрузился в забвение. — Что пора?
— Принимать решение, — ответил Сирки, сохраняя на своем коричневом лице любезную мину. — Что жечь сегодня? Конюшни Тобиаса Вайнкупа со всеми его прекрасными и благородными лошадьми? Или пансион мадам Беловэр, постояльцы которого сейчас крепко спят? То есть почти все. — Он скромно и вежливо улыбнулся. — Ваше решение, пожалуйста. И не беспокойтесь из-за меня, я вполне готов подождать.
  
Глава десятая
 
— Убирайтесь вон! — ответил Мэтью, но его сердце будто завязалось в гордиев узел. — Я позову на помощь!
— Ваше право, — ответил Сирки, слегка наклонив голову в чалме. — Но помощь не придет. К вам, я имею в виду. У меня же она с собой.
Будто вынырнув из тела гиганта, из-за его спины вышли двое мужчин и встали в ногах кровати Мэтью. Он немедленно узнал двух негодяев, что поджигали фитили в доме так называемых Мэллори. У одного из них с собой был какой-то длинный сверток с торчащими деревянными палками. Носилки, понял Мэтью.
— Мы пришли, чтобы с комфортом доставить вас к месту вашего назначения, — сказал Сирки. — Разве что вы предпочтете быть свидетелем очередного применения нашего нового пороха?
— Раз я не могу ходить, мое имя на стене не будет иметь смысла.
— Вот! — Сирки показал в потолок длинным указательным пальцем. — Но разве это имело смысл хоть когда-нибудь, юный сэр? Я уверен, что ваши соотечественники — и даже, вероятно, ваши лучшие друзья, — уже начали сомневаться и в ваших словах, и в ваших мозгах. Ни для кого это не имеет смысла, но либо конюшни, либо пансион этой ночью сгорят дотла… если у вас недостанет здравого рассудка принять наше гостеприимное приглашение.
Была эта почти-острота намеренной или нет, Мэтью не понял, потому что лицо говорившего осталось неподвижным. Но темные глаза под дугами густых бровей смотрели пристально и внимательно, словно равнодушные дула наставленного в упор мушкета.
Кажется, Мэтью пробрала дрожь. Он точно не знал, потому что палата была холодной, а одеяло — тонким.
— Как вы сюда попали?
Один из негодяев — тот самый, который бросил Мэтью фонарь в голову, тихонько хихикнул. С гордостью, решил Мэтью.
— Вскрытие замков — призвание Кройдона, — сказал Сирки. — Низменное призвание, но тем не менее. Что до тех двух бедолаг, что должны в эту ночь наблюдать за своими подопечными, толстой женщины и тощего мужчины, они оба сладко спят.
— Вы их убили?
— Никоим образом! Разве что подарок в виде чая из Индии может считаться смертоносным. Мне сегодня выпал случай побеседовать с доктором Полливером. Я предложил ему этот подарок в знак дружбы. Кроме того, у этого чая имеются целительные свойства, которые, как я полагаю, ему было бы интересно испытать. Возможно, он так же крепко спит дома в своей кровати.