По исчезающим следам (СИ)
– Очередной этап взросления, через который проходят все. И я, и ты, и даже ты, – я указала на растерявшуюся явидь. – Она влюблена. В первый, самый прекрасный и одновременно ужасный раз.
– Мартын, – догадалась Пашка.
– Да. Пропали вещи, которых касался парень. Вещи с его запахом: кеды, рубашка, карандаши, ручки, ноутбук. Я видела девочку в столовой, видела ее сжатые кулаки, слезы и сыпь на ладонях.
– Чертенок сказал, что Мартын смазал игрушку какой-то дрянью. Умный мальчик, – в голосе Пашки слышалась гордость.
Мы миновали ряды корпусов, на сей раз сложенных из красного кирпича, прошли полосу с редкими деревьями и густой изгородью из кустов, напоминающих шиповник и сирень, миновали запертую библиотеку. Я чувствовала приближение переходов, слышала дыхание безвременья, мы подошли вплотную к выходу с filii de terra. Но до того как стежки лягут под ноги и уведут с земли детей, мы должны пройти сквозь череду невысоких курганов, напоминавших основательно заросшие крапивой кротовьи горки. Только вот кроты размером с теленка в обычном мире не водятся. А в нашей тили–мили–тряндии – пожалуйста. Будь у нечисти красная книга, норников бы туда занесли, как исчезающий вид. Но пока звери занесены лишь в меню.
Солнце клонилось к закату, и в сгущающихся сумерках округлые лазы смотрелись черными ходами в бездну. Кроличьими норами. По коже поползли мурашки, пришедшее на ум сравнение заставило передернуть плечами.
– Людей всегда пугает тьма, почему? – спросила Пашка. – То, что происходит при свете, не лучше того, что скрывает ночь.
– Может быть, – Мила пожала плечами, – неизвестность, таящаяся во мраке, страшит больше, чем волк, поедающий девочку под полуденным солнцем, – Хранительница остановилась у третьего по счету кургана, – но монстры в этой темноте еще маленькие.
– Они достаточно взрослые, чтобы любить, – я подошла ближе, – и совершать поступки, – и сунула голову в лаз, вглядываясь в черноту. – Драконы похищают не только вещи, но и прекрасных принцесс.
– Ты хочешь сказать, что Мартын там? – не поверила Пашка.
– Как и пропавшие книги, – я выпрямилась и приглашающе взмахнула рукой.
Для человека тьма оставалась тьмой, а свет – светом.
Пашка хмыкнула и скользнула в нору первой, я второй, слыша за спиной тихие шаги Хранительницы. В туннеле можно было стоять во весь рост, норник - зверь немаленький. Пол устилали сухие листья и мертвые насекомые. Ход шел под уклон. Рассеянный свет экрана телефона придавал земляным стенам синеватый оттенок. Ни явидь, ни Мила в освещении не нуждались.
– И что, любой вот так запросто может зайти в логово собирателя? – удивилась змея в темноте.
– Не любой и не запросто, – ответила идущая впереди Мила. – Проблемы со стяжателями не нужны никому. Бывает, новенькие пошаливают, вход камнями завалят или стащат и спрячут что-нибудь вроде старой корзинки из-под фруктов. Как правило, после визита невменяемого вория остывают даже самые горячие головы. Мы не делаем из этих нор тайны. Временные логова, и сокровищ там нет, стяжателям еще предстоит обустроить настоящие. Мы учим детей жить бок о бок с разными созданиями. И если цена усвоенного урока — пара опаленных бровей и ресниц, то так тому и быть, я вмешиваться не буду.
Ничто не мешало хранительнице перенестись вглубь, но по каким-то своим соображениям, она предпочла неспешные шаги в нашем сопровождении. В моем, так как явидь тоже не торопилась. Причину этого я поняла, только спустившись в пещеру. Логово имело форму неровного круга с осыпающимися стенами и земляным полом. Лида была еще слишком мала, чтобы превратить свое убежище во что-то более уютное и пригодное для жилья.
У каждого из нас в детстве была шкатулка с сокровищами. Пусть она выглядела, как картонная коробка с фантиками, цветными мелками, ракушкой, привезенной кем-то из знакомых с моря, баночкой из-под гуталина, которой играли в классики, или крышечками от пузырьков. Это все равно были сокровища. Наши сокровища. Шкатулка Лидии была побольше, но хлам она собирала такой же никому не нужный.
Тусклый свет от экрана выхватывал из темноты очертания странных предметов, вызывая тягучее тоскливое чувство потери. Я скучала по моему чердаку и бабке, с горящими глазами самозабвенно роящейся в хламе. Синий свет отразился от кожаной обшивки треснувшего футбольного мяча. Рядом деревянный стул с выбитым сиденьем, какие-то картинки или открытки покрывали земляной пол цветными пятнами, каменная урна, которой место в сквере у лавочки, деревянная бочка с неизвестным содержимым, у меня в такой бабушка капусту квасила, ящик из-под бутылок и еще бог знает что.
У стены старая раскладушка, состоящая из полых алюминиевых трубок и куска ткани, натянутого меж ними. А на ней…
Непонятные шорохи и вздохи крались по стенам, заставляя приглядеться внимательнее.
– Мы не вовремя. Прекрасная принцесса хочет еще немного побыть в плену, – явидь хихикнула.
Света как раз хватило, чтобы разглядеть переплетение обнаженных тел. Мужского и женского. Я торопливо погасила экран.
– Вот и наша пропажа, – провозгласила змея и сунула мне в руки увесистые книги, вернее, то, что на ощупь на них походило.
Протяжный женский вздох удовлетворения был ей ответом.
– Одевайтесь и выходите, – скомандовала Хранительница.
Обратный путь показался намного короче, следуя за Милой, я механически переставляла ноги. В голове набатом билась мысль: если такое вытворяют шестнадцати – семнадцатилетние подростки, то у меня осталось года три-четыре, прежде чем Алиса… Стоп, вот об этом я думать не хочу.
Тут бесполезно патетично восклицать, что я в эти годы еще носила школьную форму, заплетала ленточки в косички и думала, что детей находят в капусте. Кирилл быстро устранил пробелы в моем образовании. Я была старше Лидии года на три, а на руках уже кричал увесистый сверток. Так что нечего разыгрывать из себя принцессу. Собственные годы вдруг обрушились на плечи неимоверной тяжестью. Как мало времени осталось, прежде чем моя девочка вырастет. И как много его еще впереди. Чем я его заполню? Вышиванием или собиранием фарфоровых статуэток? А может, бездомными кошками?
Сумерки, в отличие от тьмы хода, показались мне ярче солнечного дня. Стяжатель молча стоял у насыпи черной жирной земли. Блеснули теплым малиновым светом нечеловеческие глаза. Картэн не делал попытки приблизиться или войти. Без особой надобности стяжатели не нарушали границ личного пространства друг друга. Взрослые и состоявшиеся стяжатели, а не подростки, переживающие непростые этапы взросления. Им еще много предстояло узнать о своем виде, теле и способностях.
Ворий протянул руку, и я вложила в нее найденные тома. Собиратель втянул запах потертых переплетов и потребовал:
– Тетрадь Тура?
– Там были только учебники, – Пашка пожала чешуйчатыми плечами.
– Потому что только их я и взяла, – Мила посторонилась, и из темного лаза показалась Лидия, короткие волосы стояли дыбом. – Простите, но они так пахли, – она опустила голову перед хранителем библиотеки.
Из норы выбрался молодой целитель, облаченный лишь в синие джинсы и блестящие кольца наручников на левом запястье в качестве модного в этом сезоне аксессуара.
– Зачем мне её книжка? – сморщила нос Лили, кивнув в мою сторону.
– Она моя, – рыкнул ворий.
– Девочка, а ты уверена, что не взяла ее, чтобы прижимать к телу долгими одинокими вечерами? – спросила змея.
Молодая стяжательница зарычала. На ней была наверняка та самая белая рубашка сокурсника Мартына. Полы доходили до середины стройных бедер, длинные рукава натянуты на покрасневшие ладони, с которых уже начала слезать кожа.
Целитель не мог воздействовать на неживую материю, но даже будь это иначе, магия и механизмы плохо сосуществуют. Другое дело мазь с чесоточным порошком или вытяжкой из ядовитого плюща. Воришке пришлось пережить несколько неприятных минут.
Мартын взял узкую ладошку девушки, глаза зажглись яркой зеленью, отмершая кожа опала, обнажив новый розовый слой.