За жизнь платят кровью (СИ)
Владимир Стрельников
За жизнь платят кровью
СамИздат 2015
Приключения Василия Ромашкина, бортстрелка и некроманта
Пролог
— Да твою поперек!!! — Назойливый, противный, и самое главное — громкий звон механического будильника заставил поднять тяжелую голову от подушки, и открыть глаза. Все равно в голове резонанс, уж лучше встать.
— Вась, а Вась. Тебе рассолу принести? — ехидный голос младшенького братца раздался от дверей комнаты. Вот засранец, заранее выбрал самую удобную для отступления позицию.
— Женька, я тебя, обормота! Потом поймаю, коварно. — Пригрозил я, садясь на кровати и прихлопывая наяривающего и тикающего паразита под смешки паразита двуногого. — Ты почему стрелки перевел? Знаешь ведь, что я выходной!
— Вась, ты погляди, какой день! Сам потом ведь жалеть будешь, что на рыбалку не сходил. — Женька, загоревший как головешка белобрысый пацан двенадцати годков показал на сияющее за окошком небо. — Вась, ну давай сходим?
— Сходить вы можете сами, тут до набережной полчаса ходу пешочком, вы на великах за пять минут махнете. — Я положил руку на макушку, чуть помассировал. Да нет, все нормально, просто спать охота. Ну, еще бы, вчера немного погулял, вернулся домой часа в три ночи.
— Вась, ну какая рыбалка с набережной? Уклейка разве, карась или глупый судачишко. Давай на твоем «Додже», а? — Женька вытащил из‑за двери запотевший стеклянный кувшин с квасом, и вместе с кружкой поставил на столик между нашими кроватями. — На излучину сгоняем, жерехов да чехоней нахлыстом возьмем. Сам же потом с пивом съешь.
— Хорошо, только на пару часов. Что возьмем, что не возьмем — как выйдет. — Усмехнувшись. Я потрепал по выгоревшей макушке братишку, наливая себе холодного квасу. Крупными глотками выпив ядреный напиток, понял, что жизнь‑то налаживается. Конечно, Женька преувеличивает, сейчас и с набережной вполне неплохая рыбалка. Но все‑таки он прав, денек отличный, почему бы и не порыбачить с братишкой? — Сейчас я, душ приму, оденусь, и выйду. Жди. — И, надевая шлепки, налил себе еще кружечку. Квас замечательный, мама его просто здорово делает.
Радостный братишка убежал готовить свои и мои снасти, а я прошел в летнюю душевую, и под прохладной пока еще водой простоял с десяток минут, вымывая из организма следы вчерашнего излишества. Не то, чтобы «гайцев» с алкотестерами опасаюсь, нет. Не настолько я набрался вчера, просто основательно посидел с друзьями и подружками. Вчера даже на машине вернулся, после того как Галку до дома отвез.
Ну а что? Скоростей у нас сейчас больших не развивают, как в прошедшие, до Катастрофы, времена. Да и полиция подвыпивших водил не ловит. Нет, не дай боже, сшибешь кого, или еще что натворишь — ответишь по полной программе, но именно выпивших водил не ловят. Да и незачем, участковый всех знает. Что и от кого ждать, кто чем дышит. Причем пользуется немалым уважением горожан, наших соседей. И так что если пожалуется матери — огребу по самое не балуйся. Просто он меня знает, и знает что не буйный.
Вообще, я достаточно редко так отрываюсь, служба не позволяет. То учеба, то рейс, то снова учеба. Не сказать, что у меня должность большая, но весьма ответственная. Я бортстрелок. И служу я…
На задний двор, отгороженный от огорода забором из нетесаного горбыля, набежала тень, как будто облако солнце застило. Подняв голову, я увидел проплывающую над нами серебристую сигару жесткого дирижабля. Здоровый «Локхид», наверное, из старых Штатов идет.
Так, служу я. Да вот на подобном красавце и служу.
Глава первая
6 июня 2241 года. Воскресенье. Ростов — на — Синей, Северный Союз.
Вытирая голову полотенцем, зашел в дом, и застал интересную, хоть и привычную картину.
Мать, уперев руки в боки, строила Женьку, явно не сделавшего дневное домашнее задание.
— Мам, ну ведь каникулы! Ну, завтра повторю! — Братец глазами соседского спаниэля смотрел на мать, пытаясь разжалобить. Впрочем, это бесполезно, в отношении образования своих детей мама превращается в дракона (не к полету будь помянут, говорят, встречаются иногда), и меня гоняла, и сейчас Женьку дрючит. Причем делает это осмысленно, упорно и совершенно правильно.
— Ну ведь история, мам. — Продолжал хныкать братец, вытаскивая учебник из стопки книг. — Ну завтра прочел бы.
— Если бы у бабушки… ну, дальше вы сами знаете, мальчики взрослые. — Мама немного смутилась, и, скрывая смущение, скомандовала. — Читай! Пока не прочтешь, не отпущу! А ты, Вась, садись. Завтракать будешь?
— «Несмотря на широчайшие возможности, человечество не собиралось использовать свои технические достижения во благо себе, разделенное странами и экономической и военной пропастью. В начале двадцать первого века снова начался процесс нагнетания напряженности между Российской Федерацией и Соединенными Штатами, угрожающий перейти от холодной стадии в полномасштабные боевые действия. Стороны были увлечены взаимными санкциями, возобновившейся гонкой вооружений и расширением сфер влияния на планете.
Наблюдение за астероидами практически не велось, ограничиваясь редкими зарегистрированными малыми планетами, и фиксацией их орбит. И совершенно не удивительно, что в начале мая две тысячи семнадцатого года астероид приблизительно немногим менее километра в диаметре, неожиданно и неотвратимо, ударил в районе Атлантического океана. Как раз примерно на широте Нью — Йорка, примерно на тридцатом меридиане западной долготы, в районе Азорских островов. Бывших Азорских островов.
Удар был внезапен, астрономы засекли приближение астероида всего лишь за несколько часов до удара…» — Женька стащил со стола один из блинчиков, которые начала печь мама, и макнул его в сметану.
— Полотенце возьми, заляпаешь салом учебник. — В затылок братцу прилетело свернутое чистенькое полотенце. Мама к чистоте относится как к идолищу какому‑то, весь дом сияет, и нас так же заставляет порядок блюсти. Ну, меня‑то уже нет, да я и дома бываю пару — тройку дней в неделю в лучшем случае. Это сейчас повышение квалификации, вот и подряд шестой день дома ночую. А когда наша очередь межконтинентальных перелетов подходит, то и пару месяцев меня не бывает.
— Угу. — Женька прожевал, вытер руки полотенцем, и продолжил. — " От удара астероида образовалось цунами высотой около трехсот метров, которое смыло все восточное побережье США и западное побережье Европы и частично Африки. Потери были огромны, количество погибших превысило десятки миллионов.
Но это был только первый удар стихии. Следующий удар был так же внезапен и неотвратим. Чудовищные по силе землетрясения прошли по планете. Десятибальные толчки смели с лица Земли города — миллионники и крохотные провинциальные городишки. Москва, Берлин, Париж — только в Европе, только в одних столицах погибли десятки миллионов. Прекрасные здания превратились в каменную крошку и гнутые стальные обломки. Под обломками зданий, на улицах, в разрушенных метрополитенах и убежищах остались погибшие люди. И число погибших превысило миллиард. Причем толчки продолжались долго, утихая в течении нескольких лет.
Но и это было не все. Ожили дремлющие вулканы, проснулись считающиеся давно и надежно уснувшие, такие как Эльбрус и Арарат, вулканы Перетолчина и Кропоткина, Маелифелл и многие, многие другие.
В том числе ожили и супервулканы. Самый известный из них, Йеллоустоун, его младшие братья Лонг — Веллин в Калифорнии и Вэллис в Нью — Мексико, ожил супервулкан Айра в Японии. В атмосферу были выброшены миллионы тонн пепла и камней. И настала вулканическая зима.
В принципе, ничего сильно непривычного для уцелевших европейцев и североамериканцев не было, про жителей Сибири и Дальнего Востока, Аляски и Канады и говорить нечего. Ну, зимой холоднее, морозы под пятьдесят, лето прохладное. На территориях Европы и Азии температура не поднималась выше пятнадцати — шестнадцати градусов. Но это позволяло собрать хоть какой‑то урожай. В России, например, была установлена жесткая, можно сказать, жесточайшая диктатура уцелевшим министром обороны, который сумел при помощи армии и МЧС установить порядок и обеспечить выживание уцелевшим пятнадцати миллионам граждан России. Кроме того, в Россию эвакуировалось около семи миллионов жителей США и Канады. В Европе было значительно хуже, число городских жителей там было намного больше, да и в сельских районах люди жили в добротных домах. Так что число погибших многократно превышало число выживших. На всю Европу уцелело максимум пятнадцать миллионов человек.