Подводный город

— Ну, что? — спросила гувернантка.
Эвелина отвечала, точно на экзамене:
— Морис связан, и рот у него заткнут. Он на даче близ Вилль-Давре, приблизительно в двух километрах от железнодорожного моста налево.
Мисс Эдит раскрыла рот, остановилась и почти с ужасом взглянула на воспитанницу.
— Да, они держали его в плену с половины девятого вчерашнего вечера и до семи часов сегодняшнего утра. Тогда они вынесли его на площадку, где он чуть не вырвался из их рук. Борьба продолжалась до четырех последних ступенек. Там они положили его в большой чемодан или в корзину, которую поставили на карету и увезли по направлению к Вилль-Давре.
— Эвелина, вы смеетесь надо мной!
— Сядем в этот фиакр… а теперь слушайте. Вчера вечером, после глупого припадка отчаяния, я стала обдумывать… Мне следовало бы с этого начать. На чем же я должна была строить свою гипотезу? На нескольких именах, подслушанных Морисом в кабаке, и на самом исчезновении Мориса, которое представляет собой единственный достоверный факт. Он остановился у залы «Ниль», вышел из экипажа и в залу не вошел. Почему?.. Очень просто, почему. Что должно было прежде всего озаботить его, когда он очутился перед дверями и в толпе? Узнать, где туалетная комната для борцов, чтобы ему можно было переодеться. Огромная зала, как вы видели, снабжена боковыми комнатами, из которых каждая могла служить для туалетных целей. Предположите, что он обратился к кому-нибудь, а тот нарочно ввел его в заблуждение. К кому же он мог обратиться? Естественно, к тому человеку в костюме боксера, который и нас старался запутать. Вспомните его хорошенько. По виду на кого он похож? На художника. Между именами, подслушанными Морисом в «Буфете Колоний», было одно, более отвечающее профессии живописца, чем другие: Бриэлло, то есть уменьшительное от Габриэлло. Во «Всем Париже» я нашла двух художников с именем Габриэлло. Один из них уже старик и имеет Почетного Легиона. Значит, не тот. А другой — Габриэлло Жироли, улица Коленкур. Я туда отправилась, и фотография, которую я там увидела, вполне подтвердила мое предположение. Кроме того, под зеленым покрывалом я нашла новый костюм боксера… То был он. Итак, гипотеза моя оказалась верной. Мне оставалось только руководствоваться ею. Но куда же мог он завлечь Мориса? Конечно, куда-нибудь поближе к зале «Ниль»: Морис далеко за ним не пошел бы. Там вблизи два дома. Один — частный особняк с величественным швейцаром, а другой — низенький и вульгарный домишка. Вечером его легко принять за флигель или пристройку к зале «Ниль». Только туда могли увести Мориса. Осмотр антресолей был только предлогом с моей стороны. Что я увидела на ступеньках? Свежие царапины от каблуков. По всей лестнице шла одна и та же зигзагообразная полоска. Но на площадке она представляла собой спутанный рисунок… В третьей же комнате на обоях ногтями сделаны четыре узких перпендикулярных разрыва. Там Морис провел ночь, связанный по рукам и ногам, а оцарапал стену, когда отбивался. Швейцар, конечно, сообщник! Утром вытащили Мориса на площадку. Он на секунду освободился, разбил окно и разлил молоко, которое висело на крюке у соседних дверей. Но соседи глухие. На последних ступеньках уже нет царапин: его понесли на руках. В узком же проходе, на стенах, я увидела свежие горизонтальные царапины от коробки. Потому я и думаю, что его положили в коробку или корзинку. Произошло это после шести с половиной утра, уже когда молоко бывает принесено поставщиками, иначе пятна от молока так скоро не высохли бы. Очевидно, Жироли был уже около Мориса рано утром.
— А Вилль-Давре?
— Взгляните, что я нашла у этого художника — железнодорожный билет, обратный и неиспользованный, из Вилль-Давре, и конверт, адресованный Габриэлло Жироли с припиской от доктора Шиллера, Вилль-Давре. Этот Шиллер обыскивал Мориса в свое время. Вызванный этим письмом, Жироли поехал в поезде в Вилль-Давре — третьего дня, чтобы смастерить дело, — а вернулся на автомобиле или в карете с Шиллером, который, наверное, главный атаман шайки.
— Но как же вы, Эвелина, могли узнать, где находится дача?
— Хотя доктор живет в Вилль-Давре, но письмо опущено было в Севре, как указывает почтовое клеймо. Мы с вами когда-то прогуливались в тех местах. Я пришла к заключению, что этот Шиллер живет в самом конце Вилль-Давре, поближе к Севру, иначе он опустил бы письмо в Вилль-Давре.
— Но, Эвелина, вы какая-то удивительная!
— Все это ни больше, ни меньше, как шарада… Но если б вы знали, мисс Эдит!
— Я хотела бы знать, что вы еще намерены предпринять?
— Найти эту дачу.
Два часа спустя Эвелина и мисс Эдит прибыли в Вилль-Давре. Маленькая американка сказала своей гувернантке:
— Моя добрая, подождите меня на вокзале!
Как ни сопротивлялась мисс Эдит, но она должна была повиноваться и стала ждать.
Под серым небом в беспорядке раскидывались дачи. Эвелина, с болезненным от усиленного внимания выражением глаз, углублялась в каждую тропинку и подолгу осматривала следы колес и шагов. Наконец, она остановилась только на двух или на трех дачах. Неподалеку старая женщина развешивала белье на протянутых веревках.
— Где живет доктор Шиллер, позвольте узнать?
— Вон, в том хорошеньком домике, с золоченой решеткой.
— Благодарю вас.
Эвелина направилась в указанном направлении и нащупала в кармане плоский револьвер, которому она передала теплоту своего тела.
Высокая стена, из-за которой едва выглядывали вершины деревьев, окружала дом. Эвелина обошла вокруг него.
Все ставни были закрыты. Среди мертвого молчания чирикал воробей.
Эвелина потянула за ручку звонка. Он громко позвонил. Никакого ответа. Она еще раз потянула за ручку. И опять звонок бесполезно прозвонил и замер. Эвелина нажала на щеколду, и оказалось, что калитка не была заперта. Слава Богу! Она вошла и стала звать в волнении, не имея силы воли дольше сдерживаться:
— Морис! Морис!
Потом она открыла ставень у ближайшего окна и увидела сквозь не занавешенные стекла огромную пустую комнату. На выступающем наружу подоконнике лежал ключ. Эвелина взяла его и попробовала вставить в дверь. Ключ пришелся. Дверь отворилась. В эту минуту за решеткой проходил почтальон.
— Скажите, пожалуйста, — крикнула ему Эвелина, — где же доктор Шиллер?
— Ключ, барышня, на окне. Если вам нужно осмотреть дачу, чтобы нанять ее, то сделайте одолжение. Хозяин уехал в Париж.
— Но я родственница доктора Шиллера… Как же он очистил квартиру, не написав мне ни слова?
— Извините, барышня, — некогда. А доктор Шиллер уехал сегодня утром с тремя своими друзьями, и аккуратно расплатился. Деньги передал соседям, которые живут на своей собственной даче. А багажа большого у доктора Шиллера не было.
Почтальон торопливо пошел дальше, а Эвелина вошла в дом. Она осмотрела две нижние комнаты. Никого не было. Но ей показалось, что она услышала глухой металлический скрип в третьем этаже. Она взбежала туда по винтовой лестнице и увидела в гробообразной комнате, которая могла бы служить мастерской для художника, колоссального идола, в то же время похожего на шкаф с полураскрытыми дверцами.
Шкаф, имевший человеческую форму, увенчивала железная голова женщины в старонемецком чепце, тоже из железа. Слышался мерный ход часового механизма. Эта страшная железная женщина без рук, но с полураскрытыми полами плаща, которые постепенно сходились, эта гигантская кукла, эта непонятная, страшная игрушка ужаснула Эвелину. Все же она приблизилась к ней, и — между двумя железными половинками плаща она увидела связанного по рукам и ногам и с заткнутым ртом Мориса, поставленного стоймя, но еще важнее, — она увидела, что две половинки были снабжены изнутри длинными, толстыми стальными гвоздями и под тяжестью двух гирь медленно закрывались. Эвелина бросилась раскрывать их. Но было бесполезно. Слабые руки ее не могли справиться с пудовыми тяжестями. Она кричала, плакала, звала на помощь.
Глаза Мориса конвульсивно выпячивались и смотрели на нее каким-то бесконечным взглядом.