Венец безбрачия

— Травоядством! — подавилась я, хрустя капустой, вспоминая голодное студенческое время и утешая себя мыслью, что грудь вырастет.
Я смотрела на свою квартиру, в которую будут скоро водить экскурсии риелторы перед тем, как показывать самые неудачные варианты. После моей квартиры клиенты будут согласны хорошенько присмотреться к любому варианту.
Пока есть деньги, надо смотаться в магазин и купить какие-нибудь бюджетные обои. Тем более что эльфа можно оставить на хозяйстве, ибо к туалету он приучен, в дебошах не замечен, а аморальщиной от него не пахнет. Но ушастика надо было чем-то занять. Или полезным, или безобидным. Насчет пользы я не знаю, но прекрасно знаю, кто умеет вешать лапшу на уши.
Через десять минут Умриэль сидел на кухне и внимательно слушал передачу о веганах и здоровом питании. За три часа я успею. Чтобы запах вареной капусты выветрился, я приоткрыла форточку, оделась и полетела в магазин. Обои с пальмами, напоминающие о том, что где-то на земле есть тропический рай, обои в пестрый цветочек а-ля полянка-наркоманка, обои в серенькую полосочку, как бы намекающую на то, что счастье в жизни распределено неравномерно, и обои с серо-зелеными одуванчиками, которые способны вогнать в депрессию даже неизлечимого табуреткой оптимиста, — вот и все, на что хватало денег. Были и дорогие обои с золотыми вензелями, поражающие красотой и роскошью настолько, что мои финансы затянули старинные романсы под балалайку в кошельке.
Дома меня встретил эльф с квадратными глазами. Я втащила рулоны и пакет с клеем и кисточками.
— Во всем есть ГМО! — глаза Умриэля смотрели на меня пристально, словно он тысячу лет жил себе, кушал всякую гадость, а потом вдруг узнал, что она вредная и от нее умирают на следующий же день после трапезы. — Во всем! Оно опасно для здоровья! Ты хоть знаешь, что ты ешь? Ты ешь ГМО!
Нет, ну то, что мой рацион разнообразием и качеством не блещет, это еще не повод называть его нехорошими словами на букву «г»! Воинственно сопя, эльф пошел на кухню и снова развесил уши, вникая в передачу.
Пока я пила чай, слушая зловещие сказки о том, что «кто ГМО не жрет, тот здоровеньким помрет», я думала о том, что на эльфе можно и остановиться. Неизвестно, чем меня порадуют в будущем, но Умриэль кажется мне вполне сносным вариантом. Мы ему аккаунты заведем, будем красоту за деньги показывать людям. Вполне неплохо, но…
Что-то меня грызло изнутри. Я даже бросила взгляд на сосредоточенного слушателя бредовой передачи-страшилки. Такого я могла бы найти и в своем мире. Для этого необязательно заключать сделку с адом.
— Поможешь вынести мусор? — спросила я, вспоминая разбитую мебель и объявляя начало Великого и Ужасного Ремонта, который может конкурировать в продолжительности со Столетней войной и монголо-татарским игом.
— Конечно! — закивал Умриэль, тряхнув роскошными волосами, всматриваясь в этикетки, мелькающие на экране.
Я вытаскивала доски, Умриэль пытался вынести дверь шкафа.
— Мне тяжело, — проскулил он, глядя, как я делаю третью ходку. — Помоги мне донести…
Я взяла дверь, чувствуя, что она не тяжелее моей продуктовой сумки, а эльф смотрел на меня с уважением, словно впервые ему пожала руку чемпионка по армрестлингу.
— Я устал, — простонал Умриэль, с уважением глядя, как я ношу доски в сторону помойки. — Я уважаю сильных женщин! Ты действительно сильная!
Две чахлые щепочки, положенные рукой эльфика, легли рядом со второй дверью, которую мне пришлось тащить лично. Потому что при попытке мне помочь, Умриэль прищемил палец, зажал ногу и получил травмы, несовместимые с дальнейшим выносом мусора.
— Ой, какие некрасивые одуванчики! — расстроился Умриэль, глядя на мою покупку. — Кто это так некрасиво рисует?
— Местная обойная фабрика! — фыркнула я, глядя на субтильную фигурку капустного культуриста, который задумчиво разглядывал обои.
— Что-то я устал, — вздохнул эльф, глядя на меня таким взглядом, словно перепахал все колхозное поле в борьбе за урожай. — Я, наверное, прилягу… Что-то у меня голова болит… Мне кажется, что я умираю… У меня жар…
Он лежал на чистой простынке такой беспомощный, несчастный, что у меня невольно дрогнуло сердце. Эльфик шмыгнул носом и закашлял, глядя на меня страдальческими глазами.
— Принеси воды, — стонал он, протягивая ко мне тонкую, дрожащую руку. — И закрой шторы… Свет глаза режет!
Я принесла ему воды, глядя на него с жалостью. В комнате воцарился полумрак.
— Мне уже ничего не поможет… — прошептал Умриэль, протягивая мне слабеющую на глазах руку. — Я вижу, как смерть стоит передо мной… Вся моя жизнь только что мелькнула перед глазами… Шестьсот восемьдесят один год… Да… Я уже никогда не увижу родной лес… Никогда не услышу пения птиц… Жар… Страшный жар выжигает меня изнутри… Все меркнет перед глазами… Прими мой последний вздох…
Я на всякий случай сходила за градусником. Каждый стон умирающего причинял мне моральные страдания.
— Как же ты будешь одна? — прошептал эльф, положив свою руку поверх моей. — Ты же одна не справишься… Такая хрупкая…
Я достала градусник, который показал тридцать семь и четыре.
— Жар… Я брежу… — стонал Умриэль, закатывая глаза, словно уже досмотрел жизнь до конца. Шестьсот восемьдесят одну серию. — Это горячка… Последние судороги…
Я сидела и думала о том, что, возможно, у эльфов все по-другому… Я оставила умирающего одного, несмотря на его слабые протесты и попытки попрощаться со мной навсегда в очередной и уже надоевший раз.
Перерывая Интернет, я пыталась узнать хоть что-то про эльфов. Мало ли? Вдруг это не первый, кого занесло в наш мир?
Я услышала шаги в коридоре и выглянула ради интереса. Эльф полз по стенке, колени его подгибались, но он мужественно направлялся к удобствам. Правильно, решил сходить в туалет перед смертью. И желательно не на ковровую… Похвально…
Нет, если честно, то я встревожилась. Вдруг действительно все так плохо? Может, я на него надежды финансовые возлагала? Вдруг он окажется единственным пенсионером на всю страну, перешагнувшим двухсотлетний, установленный законодательством рубеж? Да ему сейчас очередь нужно занимать. За бабками и за бабками. Становиться на пенсионный учет. На секунду я представила, как сидит мой ипохондрик в очереди пенсионеров, а там, как обычно, симптомы обсуждают и смакуют, хвастаясь возможностью быстрее дойти до финиша. А мой впечатлительный жмется к серенькой стеночке, сливаясь с ней в предсмертной ипохондрической агонии.
— А-а-а! — раздалось из комнаты.
Видимо, эльф решил умереть раньше, чем встанет на учет в пенсионном фонде, чем меня очень сильно огорчал. Он кряхтел, ворочался, страдал, напрашиваясь на таблетку.
Я принесла ему лекарство, капли для носа, компресс на голову, средство от больного горла и мазь от прыща. Целый день я сидела возле постели умирающего, мазала, дула, меняла компрессы, бегала за водичкой, ходила на цыпочках, ибо при каждом моем шаге в сторону коридора стоны усиливались. Стоило мне отойти в туалет, как складывалось впечатление, что в комнате кто-то рожает. И возможно, даже ежика. Когда я мыла посуду, судя по радостным крикам, шел дикобраз!.. Но стоило мне вернуться, крики сменялись тихим кряхтением от непереносимых мук легкой простуды. Он завернулся в одеяло, поджал под себя коленки, всхлипывал и сопел.
Когда я в очередной раз поползла на кухню, чтобы посмотреть в Интернете процент смертности эльфов от простуды, из комнаты, которая теперь больше смахивала на тифозный барак, послышался такой душераздирающий крик, словно этого Ипохондриэля уже обнимала костлявенькая, пытаясь утащить за собой в черные туннели Сета.
— Что случилось? — метнулась я обратно, глядя на покрасневшие эльфийские глаза, преисполненные страдания и мук.
— Болит, — всхлипнул эльф, хватая меня за руку и жалобно шмыгая забитым носом.
— Где болит? — я чувствовала, что добрый доктор Айболит очень хочет постепенно перейти на людей. У меня даже есть для него первый пациент. Думаю, на заячьих ножках он неплохо поднаторел в трансплантологии, поэтому пересадить мозги ему будет не так уж и сложно.