Цыганская кровь
— Разве ваш отец не понимал, что Девон — блестяще и разносторонне одаренный человек? — спросила Тори, не в силах понять, как кто-то, а тем более родители, может не считаться с живым интеллектом, светившимся в зеленых глазах Девона.
— Это просто не принималось во внимание, — объяснил Фил. — Для отца всегда была превыше всего готовность к борьбе, дух соревнования.
Тори беспокойно заерзала в кресле. Она не хотела этого слышать, это причиняло ей боль. Боль за Девона. Ведь детские переживания — самые глубокие и длительные, и она страдала из-за того маленького мальчика, который не соответствовал требованиям своего отца. Но также Тори не хотела задуматься о том, почему все это она принимает так близко к сердцу.
— Но теперь они ладят?
— Да, вполне, — удовлетворенно сказал Филипп, и Тори с некоторым испугом обнаружила, как схожи даже интонации братьев. — Мы же теперь взрослые люди. Правда, нам не очень часто удается видеться, так как мы живем далеко друг от друга.
Она поглядела в окно.
— Тори, — обратился к ней Филипп.
— Что, Филипп? — Она обернулась, выжидающе глядя на него.
Он улыбнулся ей, но глаза его оставались серьезными.
— Я знаю, что, возможно, спрашивать об этом бестактно и банально, но…
— Ты хочешь, наверное, спросить, какие у меня виды на твоего брата?
— Да, что-то вроде этого.
Тори заговорила, медленно подбирая слова.
— Прежде всего, Филипп, я хочу Девону добра. Я не хочу, чтобы ему приходилось беспокоиться о том, что я имею что-то против его профессии. Я считаю, что у него замечательная работа. Что же до остального, я просто не знаю, что и сказать. Ведь я тоже боюсь ошибиться.
Филипп совсем не удивился:
— Я так и думал. Это видно по твоим настороженным глазам.
Тори решила придать беседе более непринужденный характер.
— Боюсь, что это твое наблюдение мне не очень нравится, — быстро ответила она.
Филипп решил ей подыграть.
— Носи темные очки, — с серьезным видом посоветовал он.
— Сдается мне, что и это не спасет от проницательности Йорков, — резко, словно поставив точку, ответила Тори.
Филипп рассмеялся, и в дальнейшем разговоре они уже не касались серьезных тем.
Вскоре Филипп прошел к Девону, в нос самолета, а его жена вернулась на свое место рядом с Тори.
Анжела была симпатичной брюнеткой с живыми карими глазами и легким, жизнерадостным характером. Невысокого, как и Тори, роста, Анжела в отличие от нее быстро двигалась и быстро говорила. Усаживаясь в соседнее кресло, она тяжело вздохнула.
— Скоро мы должны быть в Майами, если только Фил нас не погубит.
Тори удивленно спросила:
— Разве самолет ведет Фил? У него есть права вождения?
— В том-то и дело, что нет. Он незнаком даже с азами самолетовождения, — беспечно ответила Анжела. — Девон сейчас как раз обучает его этому. Будем надеяться, что они станут соблюдать предельную осторожность.
Вдруг Тори осенило:
— А ведь, наверное, мы пролетаем где-то вблизи от Бермудского треугольника?
Взгляды женщин на мгновение встретились. Анжела первой пришла в себя и, нервно смеясь, повторила:
— Надеюсь, они будут предельно осторожны. А почему ты именно сейчас сказала об этом?
— Просто потому, что это только что пришло мне в голову.
Анжела посмотрела на нее испуганными глазами.
— Думаю, что никто не верит в этот дьявольский треугольник. Интересно, а мы — верим?
— И мы не верим.
— Ох, ну ладно, давай не будем волноваться. — Анжела заставила себя улыбнуться. — Расскажи о себе. Ты еще не заарканила Девона?
Тори готова была услышать что-либо подобное, и вопрос не застал ее врасплох, поэтому она довольно спокойно ответила:
— Нет, не думаю.
— А он еще не завоевал твое сердце?
— Тоже нет, — ответила Тори, хотя и не слишком была в этом уверена.
— Так, так… — засмеялась Анжела.
— Почему ты смеешься? — возмутилась Тори.
— Прости, но меня удивляет, что ты так уверенно говоришь. Мне это так знакомо! — мягко, стараясь ее успокоить, сказала Анжела.
— Знакомо?
— Просто пять месяцев назад я говорила примерно то же самое.
— Мне кажется, что эти Йорки… с ними никогда нельзя быть спокойными.
— Ты права, — подхватила Анжела. — И что хуже всего — если бы мы сказали им о том, как много они причиняют волнений и тревог, их бы это поразило и заставило страдать.
Облокотившись на ручку кресла и опершись подбородком на руку, Тори задумчиво глядела на облака за бортом самолета.
— По крайней мере, мы знаем, чего ждать от этих парней, — заговорщически подмигнув, фыркнула Анжела. — Бедные мы, бедные!
Тори ответила ей веселой улыбкой:
— Прекрасно! А за все мы должны благодарить эмансипацию, которая освободила и нас, и их. Теперь мы можем быть сильными, а они имеют право быть чувствительными. Как все странно перемешалось!
— И никаких правил игры!
— Да, да. Два миллиона лет человечество вырабатывало разграничение ролей между мужчинами и женщинами, и вот одно-единственное поколение сумело стереть его. Ты не думай, меня полностью устраивает традиционное распределение, но к чему мы пришли сейчас? Наши бабушки точно знали, чего им ждать от жизни. Им это могло нравиться или не нравиться, но они знали, какая миссия им отведена. Теперь посмотри на нас. Наши женщины осуждены на комплекс неполноценности. Мы чувствуем себя виноватыми, если делаем карьеру, и если ее не делаем — тоже. Виноваты, когда рожаем детей и отказываемся от имиджа супервумен, и тогда, когда не рожаем детей.
Мало того, что нашим сознанием манипулируют средства массовой информации и политики, так, кроме всего прочего, мы сами разрываемся между тем, что должны собой представлять, и тем, кем мы хотим быть. Наши бабушки находили защиту в своих мужьях, а нам приходится самим об этом беспокоиться. — Тори вдруг закрыла глаза и замолчала. — К чему это я все говорю? Наверное, на меня подействовал шум моторов. Я тебе надоела, наверное?
— Нет-нет, — возразила Анжела. — Но почему тебя так волнует эта тема?
Тори взглянула на сидевшую рядом с ней женщину, чувствуя исходящую от нее доброжелательность. Тори была благодарна ей за то, что у нее хватило терпения и такта выслушать ее сбивчивое теоретизирование.
— Я часто думаю о том, как нелегко быть женщиной. Не существует никаких правил на этот счет. Мне кажется, что я просто не вписываюсь в такую жизнь. С одной стороны, я не хочу следовать традиционной роли женщины, быть всего лишь виноградной лозой, вьющейся вокруг мужчины, живущей только эмоциями и действующей только исходя из своих чувств. Но в то же время не хочу быть такой свободной, чтобы ощущать себя никому не нужной.
Горько усмехнувшись, она продолжала:
— Знаешь, Анжела, я не хочу пускать Девона в свою жизнь. Не хочу снова чувствовать свою уязвимость и зависимость. Дело не в том, что я не доверяю Девону, порой мне кажется, что ему я верю больше, чем самой себе. Но я знаю, что, если он станет мне по-настоящему дорог, а потом все рухнет снова, во второй раз мне с этим не справиться. Я привыкла быть одна, а если я свяжу с ним судьбу, мне придется заново учиться быть одинокой.
— Ты и вправду думаешь, что могла бы жить одна? — В голосе Анжелы слышалось участие.
Тори на минуту задумалась, выглянула в иллюминатор и только потом ответила:
— В физиологическом смысле… возможно, и нет. Может быть, он останется со мной, и мы захотим быть вместе. Но на эмоциональном уровне я все равно буду одинокой. Я не знаю, как найти к нему подход, мне страшно даже подумать об этом. Страшно, что он не ответит мне тем же или окажется не таким, каким я себе его представляю.
— Кто не рискует — тот не выигрывает.
— Да, конечно. — Тори глубоко вздохнула. — Но я не уверена, что хочу рисковать; нет, я знаю, что не хочу. — Она энергично покачала головой и вдруг улыбнулась подруге: — Забавно, не правда ли? Как все перепутано и как все сложно! Или это только у меня так?