Сказки человека, который дружил с драконом

С тех пор между городом и материком ходит корабль. И каждый раз с острова взлетают драконы. Разглядев, кто стоит за штурвалом, они поворачивают обратно. А значение надписи на борту корабля и то, как она появилась, не ведает и сам Йорган, так как она начертана рунами древних магов, которые помнят только драконы.
Надпись же гласит: «Благородство — только тогда благородство, когда не требует награды!»
  
ВОЛК
 
а третьи сутки волк завыл. Три дня он молча метался по яме. Три дня он боролся в полном безмолвии. Первые два дня он пытался выпрыгнуть. Снова и снова падал. И снова и снова вставал и снова пробовал. Когда кончались силы, волк ложился, вытягивал лапы, клал на них начинающую седеть голову и отдыхал. Потом пробовал вновь. Третьи сутки он просто ждал. Ждал в полном безмолвии. Ждал, сам не зная чего. Когда на небе появилась первая звезда, волк понял, что пришло время умирать. У зверей нет души. Смерть для них — окончательный и бесповоротный конец. Волк не боялся смерти. Он ничего не боялся в этом мире. Он не боялся даже пустоты — что ждала его за смертью. Но от мысли, что он никогда более не увидит этого леса, этих звёзд, этого снега, у него до бесконечности защемило сердце. И волк начал выть.
Наряду с волком последние два дня за жизнь боролась девочка с белокурыми волосами под сбившейся набок заячьей шапкой и в чёрной, с сизым отливом, норковой шубке. Два дня назад она была самым счастливым человеком на свете. Отец, мэр города, на десятилетие подарил ей пони. Серого в белых яблоках. Счастью не было границ. Девочка так увлеклась, что не заметила, как сначала кончились каменные дома, потом пригород. Когда лошадка застряла в глубоком снегу далеко в лесу, девочка даже не испугалась. Выбравшись из выстланных мехом саней, она, как учил её старый конюх, распрягла лошадку и помогла ей освободиться из большого снежного сугроба. Пони был молодой и ещё не привык к новой хозяйке. Оказавшись на тропе, лошадка дёрнула головой, вырвала узду из замёрзших рук, и, оставив хозяйку в сугробе, ушла галопом в сторону дома, выбивая копытами фонтанчики снега. Только серого глупыша в яблоках и видели.
Через час пошёл снег и следы замело. К концу второго дня силы иссякли совсем. Вместе с силами иссяк страх. Девочка уже не вздрагивала при виде блеснувших жёлто-зелёных глаз, или, когда тишину леса вдруг разрывал хруст сухой ветки под чьей-то неосторожной лапой. Поэтому радости её не было предела, когда сквозь стволы забрезжил искрящийся под луной снег поляны. Лес, расступившись, выпустил её на небольшой простор, над которым в безоблачном небе величественно висела полная луна и сияли звёзды. Луна была такой красивой, звёзды такими яркими, а сил и тепла так мало, что впервые ей пришла мысль о смерти. «Если умирать — то здесь, под этими прекрасными звёздами», — подумала девочка. И в этот момент волк взвыл.
Не помня себя от ужаса, она вскочила и бросилась куда глаза глядят. Через четыре шага она упала и чуть не свалилась в яму. Внизу, в темноте ямы прямо ей в лицо мерцали громадные жёлтые глаза. Пробивающийся свет луны серебрил седину на черной морде. Истошный, разрывающий тоской душу вой исходил, казалось, не из пасти зверя, а ледяной волной выплёскивался из чрева земли.
Привели её в чувство — большая изогнутая коряга и пушистые ладони снега, в которые она уткнулась, благодаря последней. Вокруг чёрным безмолвием стоял лес. Злополучная поляна была где-то недалеко — судя по приглушённому, но отчётливо доносящемуся вою. Она попробовала встать, но силы покинули её окончательно. Ей вспомнились слова няни — что умершие дети невинны и попадают в рай. Девочке даже показалось, что она видит свет и ангелов. От этой мысли непонятное тепло разлилось по всему телу. Наверное, она так и осталась бы навечно скрючившись в этом снегу, если бы не доносящийся вой и не громадные жёлтые глаза, смотрящие прямо в душу сквозь шорох белоснежных крыльев пригрезившихся херувимчиков. Няня говорила, что звери не попадают в рай, потому что у них нет души. Ей стало очень жаль этого чёрного, седого волка. «Какой смысл умирать вдвоём?» — сказала девочка сама себе. И хотя сил давно уже не было, она выбралась из снега и вцепилась в корягу с решительностью, напоминающей решительность бывалого воина, поднимающегося в атаку.
Снег был глубоким, а коряга тяжёлой. Обратный путь съел остаток всплеска сил. Чтобы притащить ещё две или три — об этом не могло быть и речи. Поэтому, когда зверь только метнулся прочь от опустившейся палки, девочка прикусив от отчаяния до крови губу — решительно свесила ноги и начала спускаться. В мгновение, когда её ноги коснулись земли, волк прыгнул. От обрушившейся на плечи тяжести она потеряла равновесие и, упав на спину, успела увидеть, как громадная серая тень, на миг заслонив звезды, исчезла, подняв фонтан снега. А потом брызги снега начали плавно оседать, и в свете луны казалось, будто сотни маленьких звёздочек танцуют замысловатый медленный танец. Её только и хватило, чтобы выбраться наверх — под звезды, чтобы умереть на просторе, когда усталость и холод сомкнули веки и погрузили в сумрак сна. Последнее, что запомнил взор — черная цепочка волчьих следов на серебристом снегу, растворяющаяся в бездонной пропасти леса. И Безмолвие расстилалось над миром.
Спустя полтора часа поисковый отряд пересекал поле. Уставшие за два дня собаки уже не оглашали простор непрерывным лаем, а лишь изредка надрывно хрипели. Отряд был почти на середине, когда сбоку на окраине леса показался волк. «Собак накоротко!» — заорал старший егерь и, убедившись в выполнении приказа, с досадой добавил: «Несёт же нелёгкая!» Только и не хватало, чтобы свора, бросив поиски, рванулась за зверем, подгоняемая врожденным охотничьим инстинктом. Зверь же повёл себя странно — вместо того, чтобы скрыться в чаще леса, он, ничуть не изменив направления, начал пересекать открытое пространство. Такого старшему егерю видеть не приходилось. От удивления он даже скинул варежки и, достав подзорную трубу, прильнул к окуляру. То, что произошло дальше, не ожидал никто. Старший егерь побледнел, выронил в снег трубу, скинул ружьё, и, бросив через плечо: «Держите собак», — увязая в снегу, рванулся в сторону волка. Изумлённые егеря, остолбенев, наблюдали, как, словно сквозь волны по белому озеру, сквозь снег рвутся навстречу друг другу волк и человек. И только когда они почти достигли друг друга, стало видно невооружённым глазом — зверь что-то тащил. В свете луны их встреча казалась нереальной мистической картиной. Достигнув зверя человек рухнул на колени, склонился и, судорожно сорвав с себя овечий тулуп, что-то накрыл. И только тогда волк развернулся и начал медленно уходить в сторону леса. И не верящие своим глазам люди увидели как старший егерь, подняв к звёздам лицо, такое же белое, как и окружающий его снег, три раза размашисто перекрестился, а затем подумал и перекрестил вслед уходящего волка.
В канун Рождества ночь стояла как-то особенно тихой и звёздной. Млечный Путь был виден до самой мельчайшей звезды, и создавалось впечатление, что по небу выстелена светящаяся ковровая дорожка. Над искрящимся снежным полотном поля, над крышами пригорода и над чёрной полосой недалёкого леса невидимый фонарщик зажёг луну. В воздухе витало нечто особенное. Ожидание праздника тысячами людей — наряженной ёлки, подарков, огоньков свечей, детская вера в Деда Мороза — всё это наполнило пространство волшебством. И в тихом дуновении ветерка, если прислушаться, можно было различить шелест крыльев ангелов.
С той удивительной ночи прошло два года.
Уже не девочка, но юная девушка стояла по пояс в снегу, всматриваясь в полосу леса. В лунном свете её тень, словно воплощение души, тянулась туда же. Ожидание, засевшее в её душу неугомонным зверьком, часто приводило её сюда. Надежда и это ожидание чего-то удивительного наполняли её душу светом, отчего на лице светилась странная задумчивая улыбка. За этот внутренний свет и озаряющую всё вокруг улыбку конюхи и прислуга стали называть её Светлячком.