Алекс

Он взглянул на ящик. Алекс тоже. Она понимала, что это точка невозврата. То, что она собирается сделать, то, что она соглашается принять, будет необратимо. Непоправимо. Никогда уже она не сможет вернуться назад. Он ее изнасилует? Убьет? Если убьет, то до или после? Долго ли ей придется мучиться? Чего он хочет, ее молчаливый палач? Ответы на все эти вопросы она получит совсем скоро… Оставалась лишь одна-единственная загадка.
— Ска… жите… — умоляюще произнесла она, почти шепотом, словно просила оказать ей доверие. — Почему… почему я?
Человек слегка нахмурился — как если бы плохо знал язык, на котором она говорила, и пытался уловить смысл ее вопроса. Алекс непроизвольно завела руку назад и провела пальцами по шероховатым доскам, из которых был сколочен ящик.
— Почему я? — повторила она.
Человек медленно улыбнулся. Это ужасное отсутствие губ…
— Да потому, что я хочу увидеть, как сдохнешь именно ты, паршивая шлюха.
Он произнес это таким тоном, словно речь шла о самой обычной и очевидной вещи — казалось, он даже немного удивлен тем, что приходится отвечать на такой глупый вопрос.
Алекс закрыла глаза. Слезы снова потекли по ее щекам. Ей захотелось вспомнить всю свою жизнь, но ничего не получалось. Пальцы уже не гладили деревянный ящик — теперь она прижала к нему раскрытую ладонь, словно для того, чтобы удержаться на ногах.
— Ну давай же!.. — произнес человек с ноткой раздражения в голосе.
И указал на ящик.
Алекс больше не была собой — когда она повернулась и вошла в ящик, уже ничего от нее не осталось в этом покорно съежившемся теле. Слегка раздвинув ноги, чтобы каждая подошва оказалась стоящей на одной из редких досок, она подтянула колени к груди и сжалась в комок, словно этот ящик был ее последним убежищем, а не гробом.
Человек приблизился и какое-то время разглядывал эту картину — женщину, скорчившуюся в деревянном ящике. Глаза его расширились, в них промелькнуло что-то похожее на восторг — так энтомолог мог наблюдать за каким-нибудь редким насекомым. Теперь он выглядел полностью удовлетворенным.
Наконец он снова поднял с пола шуруповерт.
  
6
 
Консьержка предоставила часть привратницкой в их распоряжение и улеглась спать. Вскоре она уже храпела, как мотор. Уходя, они оставили на столе деньги за кофе. Луи прибавил от себя записку со словами благодарности.
Было три часа ночи. Все сотрудники уже разъехались. Прошло шесть часов с момента похищения — а результат пока стоил немногим больше выеденного яйца.
Выйдя на улицу, Камиль и Луи договорились ненадолго разъехаться по домам и принять душ, после чего снова встретиться.
— Давай поезжай, — сказал Камиль, когда они подошли к стоянке такси.
Сам он ехать отказался:
— Я прогуляюсь немножко.
Они расстались.
Камиль сделал невероятное количество рисунков, изображающих похищенную женщину — такой, какой он ее себе представлял: идущей по тротуару, машущей водителю автобуса. Сделав очередной рисунок, он тут же принимался за следующий — вероятно, потому, что для него она по-прежнему оставалась «немного Ирэн». Невозможно избавиться от этого ощущения. Камиль почувствовал дурноту. Ускорил шаги. Эта женщина — не Ирэн. Другая. Он повторял себе это раз за разом.
А самое ужасное различие в том, что она жива.
Улица была пустынна, если не считать редко проезжающих автомобилей.
Камиль пытался найти в происшедшем какую-то логику С самого начала ему не давал покоя этот вопрос. Случайных людей не похищают. В абсолютном большинстве случаев похищают знакомых. Не обязательно близких — но, по крайней мере, достаточно близких, чтобы у похищения был конкретный мотив. Итак, он знал, где она живет. Камиль повторял это про себя уже целый час. Он еще ускорил шаг. Преступник не похитил жертву прямо из квартиры или у самого ее подъезда лишь потому, что это оказалось невозможно. Камиль не знал, почему именно невозможно, но был в этом уверен — иначе похититель не стал бы нападать на нее прямо посреди улицы, подвергая себя серьезному риску. Если он все же так сделал, значит, по-другому не получалось.
Мысли Камиля убыстрялись в такт шагам.
Два варианта: он следовал за ней или поджидал ее. Ехал за ней в фургоне? Нет. Она не села в автобус, она пошла пешком — а он медленно ехал за ней все то время, что… Нет, совершенно идиотская версия.
Итак, он ее подстерегал.
Он ее знал, знал ее маршрут, ему нужно было стоять в таком месте, откуда он мог бы заметить ее приближение издалека… и успеть подготовиться, прежде чем наброситься на нее. И это место, конечно, находилось перед тем, в котором он ее похитил, поскольку на этой улице одностороннее движение. Он увидел ее, она прошла мимо, он напал на нее, схватил и увез.
— Вот так мне это представляется.
Камиль нередко разговаривал сам с собой вслух. Он был вдовцом не так много времени, но привычки одинокого человека сложились у него очень быстро. Поэтому он и не просил Луи его сопровождать — он утратил навыки работы в команде. Он был слишком одинок и чересчур склонен к самокопанию — и в результате получилось так, что думал он только о себе. Но он с собой боролся. Ему не нравилось такое положение дел.
Несколько минут он шел, погруженный в свои мысли. Он искал. Он из тех людей, которые упорствуют в своих заблуждениях, пока убедительные факты их не опровергнут. В личных отношениях такое свойство — помеха, но для полицейского оно весьма ценно. Он прошел одну улицу, другую, но никаких полезных мыслей на ум не приходило. И вдруг у него в голове словно что-то щелкнуло.
Улица Легранден.
По сути, небольшой переулок, всего метров тридцать, — но достаточно широкий, чтобы парковать автомобили с двух сторон. На месте похитителя он оставил бы свой фургон именно здесь. Камиль прошел всю улицу до конца, затем развернулся и двинулся обратно.
У перекрестка стояло здание, на первом этаже которого располагалась аптека.
Он поднял голову.
Над входной дверью были размещены две камеры видеонаблюдения.
Белый фургон на видео нашелся довольно быстро. Месье Бертиньяк, хозяин аптеки, оказался вежливым до приторности. Образцовый типаж «честного коммерсанта, всегда готового помочь полиции». Такие люди всегда немного раздражали Камиля. Сейчас месье Бертиньяк сидел в комнатке позади прилавка за огромным компьютерным монитором. Внешностью он не слишком напоминал аптекаря, но вот манера держаться у него типично аптекарская. Камиль кое-что об этом знал: его отец был аптекарем. Когда он вышел на пенсию, то стал походить на аптекаря на пенсии. Он умер чуть меньше года назад. На похоронах Камиль не мог удержаться от мысли, что даже мертвым отец выглядит именно как мертвый аптекарь.
Итак, месье Бертиньяк помогал полиции. Поэтому он без колебаний встал с постели, открыл дверь майору Верховену и полностью предоставил себя в его распоряжение — и это в полчетвертого ночи.
Еще одним достоинством этого человека была беззлобность — даже несмотря на то, что его аптека пять раз подвергалась ограблению. По мере нарастания опасности, исходящей от наркоманов, он просто прибегал к помощи современных технологий — иначе говоря, после очередной кражи устанавливал новую камеру видеонаблюдения. Таким образом, на сегодняшний день их было пять: две снаружи, по разные стороны входа, направленные каждая на свой сектор тротуара, и еще три — в самой аптеке. Видеозаписи сохранялись в течение суток, после чего автоматически стирались. Месье Бертиньяку явно нравилось такое изобретение. Не дожидаясь официального запроса, он выразил готовность продемонстрировать видеозаписи, явно гордясь своим техническим оборудованием. Всего через несколько минут на экране монитора появилась часть улицы, находящаяся в диапазоне видимости одной из камер. По правде говоря, мало что было видно — в основном колеса припаркованных поблизости автомобилей. В двадцать пятнадцать появился тот самый белый фургончик. Он остановился в таком месте, откуда водитель мог просматривать соседнюю улицу Фальгьер насквозь. Камиль был доволен тем, что его теория подтвердилась (он обожал быть правым), хотя и предпочел бы, чтобы видимая часть фургончика не ограничивалась нижней частью кузова и передними колесами. Теперь он знал о том, как действовал преступник, знал, в какой промежуток времени произошло похищение, — но о самом похитителе по-прежнему ничего не знал. Тот не попал в кадр. Ни разу. Как будто нарочно этого избегал.